Онисимовна расстелила на столе плат и, шевеля губами, стала складывать в самую середину нож, скрученные в одну травяные свечи, круглое зеркальце, краюшку черного хлеба и бутылочку с водицей, на которой красным карандашом был начертан крест.
− «А водица-то святая»,− подумал Степан и взглянул в окно. Стоя под ивой, в окно пытался заглянуть Кузьмич. Он так и сверлил старую избу колючим, злобным взглядом.
− А ну, кыш, пошел отседова, − не отрываясь от своих дел, негромко проговорила Онисимовна. От чего Кузьмич вдруг дернулся неестественно и сделал несколько шагов от забора. Шея старика развернулась на сто восемьдесят градусов. Тело двинулось вперед, а голова… Степана аж затошнило. Голова продолжала смотреть на избу, так словно в шее Кузьмича не осталось ни единой косточки.
− Без души оно так,− будто прочитала Онисимовна его мысли. – Тело, вроде как и неживое, вот и крутит его бес так, как ему захочется. Подь сюда. – поманила она его пальцем. Когда Степан шагнул к ней, его скрутило пополам от боли. Но Онисимовна продолжала манить пальцем и Степан против воли, корчась от нестерпимой муки, с трудом шел к ней. И вдруг, словно, что-то отпустило. Покрывшись холодным потом, с трудом дыша, Степан повалился прямо в ноги ведуньи.
− Ничего, бычок, ничего. – ласково говорила она, стирая пот с его изможденного лица. – Руки у них коротки, еще одну душу заграбастать. Вставай, Степа, пошли. Путь неблизкий, надо к завтрашнему рассвету вернуться назад.
− А как же Анюта? – остановился в дверях Степан.
− Не боись,− усмехнулась Онисимовна,− не тронут ее. А вот за тобой охота уже началась. Вернее за душой твоей. Наложила я заговор бесовской слепоты на тебя, – на лице Степана читалось недоумение. − Другими словами ты их видеть будешь, они тебя нет. Невидим ты для них сейчас.
Из дому вышли, когда солнце едва показывало над лесом свой красный бок, и ночная прохлада спешила остудить, нежившуюся в летнем тепле, землю. Деревенская улица была пустынна, если не считать сидевшую у забора бродячую собаку.
− Сидишь? – ухмыльнулась Онисимовна, обратившись к ней. – Ну, сиди-сиди.
− Ты чего? – спросил у нее Степан.
− Да так… ничего. Видишь собаку?
− Собака, как собака. – буркнул он себе под нос. Вся эта история виделась ему чем-то нереальным и даже глупым. Все эти бесы, ведуны, ведьмы казались выдуманными байками для детей.
− Зря так думаешь,− обернулась на идущего сзади Степана. – Зря считаешь сказками да вымыслом. Думаешь это простая дворняжка?
− Ну не бегемот же? – усмехнулся Степан, подивившись отменному слуху лекарки.
– Бегемот да не тот. − Онисимовна остановилась и обернулась на него. – Это ж, Кузьмич. – ошарашила она его ответом. – Не веришь, смотри.
Онисимовна достала из сумки травяную свечу и подожгла, затем задула ее и сквозь дым Степан увидел вместо собаки, сидевшего по-собачьи, Кузмича. Тот был все так же страшен. Знаки на его лице проступали еще четче, чем днем, когда тот просто стоял у забора степанова дома.
− Следит, бес. – сплюнула под ноги Онисимовна. – и таких соглядатаев сейчас по деревне пруд-пруди. Как увидишь сидевшую столбиком собаку, знай − это кто-то из оборотившихся. А у вас, почитай, вся деревня такая. Ну, все идем скорей, а то солнце уж совсем скрылось.
− А если он меня увидит, что будет-то? – спросил Степан, с опаской проходя мимо собаки.
− Не увидит. – ответила Онисимовна и прибавила шагу.
Может от того что Степан был невидим для всего нечеловеческого рода, может от того, что в этот час, пока они добирались до Речной Ивы, вся нечисть была занята более важными делами, путь был спокоен и легок. Ни одна коряга, шутки лешего, не заставила спотыкнуться, ни один морок не опустился на пути. Спокойно проведя обряд посвящения, Онисимовна с облегчением отметила, что знаки на лице Степана поблекли и стали едва заметны.
− Вот возьми. – Онисимовна вложила в руки Степану странной формы нож. Резная ручка его удобно легла в ладонь, обременив ее приятной тяжестью. Словно и была предназначена для Степановой руки. Лезвие, странно-изогнутое и защищавшее кисть снизу, блестело в лунном свете.
− Здесь что то написано,− Степан силился прочитать надписи на стальной поверхности.
− Не мучайся. Это рунические знаки защиты. Нож передавался в твоем поколении из рода в род. Твоя мать просила сохранить и передать тебе.
− Странный какой-то…
− Ведовской. В лезвии ножа всегда будешь видеть нечистых, даже если они перед тобой люди.
− Ай, − вскрикнул неожиданно Степан. Из раны на пальце выступила кровь. Несколько капель упало на землю.
− Ну, вот и дело. – улыбнулась Онисимовна. – Познакомились, значит.
− Познакомились? – не понял Степан.
− Ну, побратались то есть. Теперь нож этот будет и оберегом и защитой.
Наклонившись и взяв у корней Речной Ивы немного землицы и положив ее на лист подорожника приложила к ране .
− До свадьбы зажи… − Онисимовна не успела договорить, как вдруг налетел ураганный ветер, все вокруг застонало, заскрипело и обрушилось на пришедших в лес за своей надобностью.
− А ну, уймись! – крикнула Онисимовна. – Или забыл, кто перед тобой!
Ветер стих тут же и Степан увидел невдалеке за старым мшистым пнем непонятный ком земли, мха, веток, листьев.
− Прости, Онисимовна. Не приметил тебя. – проквакало существо, сверкнув на Степана, круглыми, совиными глазами.
− Не приметил он. Скажи, указание выполнял.
−Сама все понимаешь. – существо широко улыбнулось. – Здравствуй, Онисимовна. Я вот тут тебе грибочков собрал да ягодок лесных.
− Знаю я твои грибочки да ягодки, леший. Сгинь, нечистый. Не мешай.
− Сгинул бы, да тут человечек с тобой, припечатанный Хозяином. Не могу его отпустить.
− Отпустишь, Лешак, возьмешь и отпустишь, а не то…
− Знаю-знаю. Как, если Хозяин прознает, что отпустил его? Да и чего ты его опекаешь−от. Это ж человечишко… свежатинка…
− Сынок это Феклуши, помнишь такую? – Онисимовна наклонилась к самому носу лешего. – Не забыл, чем это грозит всей здешней нечисти?
Леший, услышав о Феклуше, сразу как-то сжался, скукожился и исчез, оставив после себя зеленоватую дымку. – Опять уделался,− прикрыв нос рукой, пробурчала Онисимовна и выпрямилась. – Пойдем, что ли, Степан, скоро уж рассвету быть. А до дому путь не близкий.
В деревню добрались быстро. Никто не встретился на лесной тропинке. Боится нечисть предрассветное время, ох, как боится. Таится в темных углах чащобы и злобно поглядывает из своего укрытия. Как никогда Степан чувствовал ее присутствие и знал, что в своей бессильной злости она только кусает себя, боясь показаться в первых лучах солнца на пути человека.
− Глянь-ко, − качнула Онисимовна головой в сторону, сидевшего на обочине проселочной дороги между избами, пса. Степан обернувшись сначала ничего не заметил, но как только над горизонтом проклюнулся бок восходящего солнца и первый луч коснулся крыш домов Хомутовки, пес забился в судорогах. На глазах Степана собака превращалась в человека. Удлинялись лапы, увеличивался и округлялся череп. Существо жалобно скулило от боли и билось в судорогах на траве. Наконец превращение закончилось, и обездвиженное тело подало первые признаки жизни. Было ощущение, что кто-то надевает на себя руки, ноги , голову, неестественно выворачивая части тела так, что от увиденного желудок Степана подпрыгнул к самому горлу, вызвав чудовищную тошноту. Стеклянные глаза, не обретшие еще смысл, безучастно взглянули на Онисимовну и ее спутника.
− Это же Семенов, зав. механического склада. – неожиданно ахнул Степан. – А он-то как попался?
− Так же, как любой с вашей Хомутовки. У каждого свои запросы да желания. Кто от беды спасается, кто от нищеты, а кто просто по дурости, как ты.
Онисимовна еще что-то хотела сказать, но бес, ныне живший в знакомом Степана, судорожно зевнул, чудовищно раскрыв рот, отряхнулся, как мокрая собака и заковылял прочь, не обращая внимание на ставшие мокрыми штаны.
− Он, что…
− Обмочился. – сурово взглянула на Степана Онисимовна. Трижды поплевав через плечо, она заторопилась. Степан, едва успевая за знахаркой, никак не мог отогнать из головы обмочившегося Семенова. «Хороший же мужик… был, − думал Степан, спотыкнувшись на кочке. – Чего поперся на перекресток. Ведь все было у него в достатке…»
− Думаешь, просто так достаток был? – прочитала его мысли Онисимовна. – То, что имел, мало ему было. Захотел большего. Сходил к Авдотьихе и вот результат. Видно давно-то бес в нем. По первой никаких изменений нет, разве что знаки хозяйские проступают, а как душа попадает в лапы Хозяина, вот, тут-то, и начинается бесовщина. Они, ить, не только в собак превратиться могут, бывает, что и похлеще. Бесы есть бесы. Но не боись, тебя им не заполучить. Уж я постараюсь. Только бы…
− Что, только бы? – насторожился Степан.
− Ничего. Не любопытствуй. Не твоего ума дело пока...
Продолжение следует...
Понравилось? Ставь лайк и подписывайся!