⇦ предыдущая часть
16. Великий сибирский тракт
В настоящее время великий сибирский тракт, идущий по всей Сибири от Урала до Владивостока, вследствие проведения железной дороги, доживает последние дни. Его до Оби уже можно считать закрытым; через год-два он перестанет существовать и до Иркутска и только в Восточной Сибири ещё несколько лет он будет необходим.
Впрочем, уже от Сретенска до Владивостока, собственно говоря, «тракта», то есть дороги, нет вовсе и не может быть по такой дремучей тайге. Вдоль по Амуру, Шилке и Уссури по берегу стоят почтовые станции, и езда происходит только по льду рек зимой, летом же никакого движения по берегу нет. Впрочем, лошади всё-таки существуют и имеются сёдла, так что, в крайнем случае, можно добраться «вьюком» по тропинкам, идущим в тайге; но кто же решится на такой подвиг? Какие ужасные обстоятельства жизни для этого нужны?
От Сретенска до Верхнеудинска тракт далеко не везде хорош. Местами он решительно ничем не отличается от обыкновенной грунтовой дороги и только кое-где ещё похож на шоссе. Тракт идёт и по горам, и вдоль рек, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз к рекам и в овраги. Но ещё до Яблонового хребта ехать сносно, - почва каменистая или песчаная. Что же касается части вёрст в 200 у хребта, то это ужас, пытка! Как я уже писал, на многие вёрсты дорога покрыта камнями, рытвинами и ухабами. За Верхнеудинском и до Байкала дорога лучше; но всё-таки спать в поездке нельзя. Вообще в Забайкалье во всём заметен недостаток хозяйского глаза и распущенности.
Зато тракт от Иркутска и до Ачинска очень хорош. Дивное шоссе, гладкое как полотно, тщательно содержится и ремонтируется. В экипаже вы не чувствуете никакого признака качки или тряски. Везде сложены по бокам пирамиды битого щебня. Видно, наоборот, что здесь на состояние тракта обращают самое заботливое внимание. Единственно – это летом пыль; но нельзя же поливать дорогу длиной в 1 200 вёрст.
Почтовые станции расположены в среднем на расстоянии 20-25 вёрст, хотя эти так называемые «станки» иногда достигают и до 35 вёрст. Иногда станции очень опрятны: полы покрыты половиками, на окнах занавеси, мебель простая, но удобная, везде чистота. Но сплошь и рядом – верх безобразия: грязь, на полу сено и сор; мебель – какие-то деревянные эшафоты, полные клопов; в комнатах миллионы мух… Из такой станции стараешься скорее уехать, так как лишняя минута, здесь проведённая, причиняет страдание.
На станциях предписано только подавать самовар (понятно, без чая и сахара). Иногда можно иметь молоко и яйца и крайне редко отвратительный суп из курицы или мяса. Брать с собой большие запасы в дорогу трудно: мясные продукты скоро пропадают, и приходится, поэтому останавливаться только на консервах. Необходимо брать порядочные запасы чая и сахара, а то иногда в лежащих на пути, даже больших городах, например, Чите, нельзя достать и этого. Кое-где могут изжарить яичницу; но яичница сегодня, завтра, послезавтра и, наконец, вы не сможете на неё смотреть.
Здесь вполне справедлива пословица «едешь на день, хлеба бери на неделю». Неопытным путникам приходится иногда испытывать прямо-таки голод. Почтосодержатели имеют на станциях от 9 до 12 пар лошадей, каковое число содержалось и много лет назад. В последнее время, когда строится железная дорога, наехало много народу; понятно, и в три раза большего числа лошадей не хватило бы. Я удивляюсь: чего смотрит почтовое начальство! В настоящее время так много идёт почтой не только писем, но и посылок, что мне приходилось в сутки встречать по пять-шесть «почт», каждая на 4-6 подводах. Поэтому большая часть лошадей на станциях постоянно занята почтой.
Кроме того, всегда служащий люд ездит по казённой подорожной или по казённому предписанию, следовательно, имеет преимущество. В виду этого положение лиц, едущих по частной надобности, сплошь и рядом бывает отчаянное: приходится ждать лошадей не только многие часы, но даже сутки, двое…
Разгон лошадей бывает такой, что даже казённая подорожная не гарантирует от сидений, так как иногда на станции с «казёнными» собирается по 5-6 человек одновременно. Тут уже частным, как говорят «мат». Приходится прибегать к «вольным»; но, во-первых, они везут в простых телегах и, следовательно, на них можно ехать только в хорошую погоду; во-вторых, они не в каждом селе имеются; в третьих, узнавши, как часто бывают нужны, прямо-таки «дерут шкуру», например, за 10-15 вёрст 5-6 рублей а иногда даже и по 10 рублей. Это зависит от их «взгляда». Если это не по карману бедному человеку, тогда сиди и жди…
Мне встречались путники, которые перегон, например, от Канска до Красноярска, то есть 200 вёрст, ехали неделю, причём не помогала и казённая подорожная. Встречались такие, которые сотни вёрст ехали на «вольных», что, понятно, стоило в 10 раз дороже. Вообще мне говорили: «для частной публики надо считать тракт закрытым». Лошадей не хватает даже для перевозки почты и официальных лиц.
А ведь почтовый тракт - это единственная артерия Сибири, и теперь, когда деятельность там кипит в 10 раз большая, чем раньше, - потребность в тракте возросла во много раз. Опять повторяю: чего смотрит почтовое начальство? Как результат такого положения вещей является изнурённость лошадей, похожих на заморенных кляч, и забитость измученных, не имеющих отдыха ямщиков.
Это самый крупный недостаток тракта.
Писари, начальники почтовых станций, - какие-то «богдыханы тракта». Народ неразвитый, полуграмотный, грубый. Сплошь и рядом царит произвол, когда есть возможность кого-нибудь обойти. Надо сознаться, что начальство на них обращает мало внимания поэтому их безобразия часто невероятны. Это «язвы здешних мест».
Всё-таки я описываю здесь самую бойкую часть тракта, которая у всех на виду; воображаю же, что делается в глухих его частях зимой – по Амуру, в тайге!..
17. Удовольствие путешествия по тракту на перекладных
Об этом удовольствии долго помнили мои бока и голова. Во-первых, надо знать, что изображает перекладная. Это обыкновенная, понятно, не рессорная повозка, на очень коротком ходу, весьма тряская. Кажется, каждый малейший камень передаёт удар в 10 раз сильнее. Повозка без сидений: надо прямо садиться на дно, подкладывая под себя, что только есть мягкого. Вид повозок ужасен: обшивка внутри оборвана, фартуки дают течь, стенки пробиты, упряжь плохая и т. д. Чистота отсутствует: их, очевидно, никогда не моют. «Нет времени. Только что приедешь, - езжай опять». Поэтому они представляют прямо ком грязи.
Спать в них очень тяжело. Не всякий может предаться сну при непрерывных толчках то в спину, то в бок и голову. Спать же на станциях, отдавая себя на съедение клопам, при непрерывных хлопаньях дверей и криках – тоже трудно. Вообще езда на перекладных – это подвиг, серьёзное испытание и напряжение всех сил путника. Что же должны испытывать больные женщины и дети?
Если к этому ещё присоединить отсутствие сносной пищи, картина будет полная.
Всё это очень рельефно видно в жалобах, которыми полны жалобные станционные книги. Человек свежий, только что вступивший в «авантюры» по дебрям тракта, всегда думает, что жалобы – это результат неумения владеть собой, что это недостаток выдержки и самообладания. Он думает, что можно «всё претерпеть и со всем помириться». Но после 100-200 вёрст ему становится досадно на всеобщий беспорядок; потом он начинает понемногу возмущаться, затем его нервы всё более и более взвинчиваются; наконец, он приходит в бешенство и строчит длиннейшую жалобу с воззванием к совести и чести.
Когда на станциях приходится долго ждать лошадей, всегда читаешь жалобы, эту «станционную литературу». Боже мой, чего тут только нет! Пишут люди всех чинов и положений. Я видел жалобы, написанные генералами, полковниками, подпоручиками, инженерами всех кантов и чинов, прокурорами, следователями, чиновниками особых поручений, учителями… Пишет жалобу купец, и мещанин. Приложили свои руки даже долженствующие всё прощать иеромонахи и священники; пишут и беззащитные дамы.
Очевидно, всех одинаково задевает за живое. Часто видно, что жалобы пишутся кровью и соком нервов. Взывают к справедливости, заклинают Богом обратить внимание на «пауков-писарей». Пишут о пьянстве ямщиков, которые провезя 3-5 вёрст, засыпали непробудным сном, так что приходилось возвращаться обратно, о бессилии лошадей, загнанных непосильной ездой. Часто лошади не могут вывести экипажа в гору; приходится выходить и под дождём, в грязи идти три-четыре версты с больными жёнами и детьми. Ямщик орёт «ау, уе» и подпирает плечом, когда три жалких, худых кляч едва-едва вывозят на гору возок. Это испытал и я.
Иногда зимой экипаж бросают в поле, - везти лошади не могут: замучены. Ямщик скачет за новыми, а пассажиры и их дети принуждены стоять в поле при 20-30 градусах мороза три-пять часов.
Жалуются на грязь на станциях, на полное отсутствие самых элементарных удобств, на грязную посуду и самовары, на плохие экипажи, на грубость всех служащих… Видно, что всё это волнует до глубины души.
Я вижу жалобы такие:
- «Третий раз нанимаю вольных втридорога. Из-за недосмотра почтового начальства, не вникающего в нужды края, карман страдает от подобных сюрпризов, совершенно непредусмотренных заранее». Инженер N.
- Жалоба статского советника N: «Что за порядки? То нет лошадей – в разгоне; то есть, но не дают, а держат под почту. Что за тракт, по которому нельзя ездить даже по «экстренной казённой надобности»…
- «Всё на свете можно извинить, пишет какая-то дама. Но ехать 19 вёрст пять часов – возмутительно».
- «Я враг всяких жалоб; но теперь изменяю своему правилу и пишу»…
- «Боже мой! Неужели же недостаточно пытки проехаться по этой ужасной дороге, но ещё надо мучить путника на станциях».
Жалобы просматриваются начальством; но редко, редко налагается штраф в 1-2-3 рубля. Чаще всего «оставляются без последствий». Здесь нужны были бы драконовские законы, так как теперь писари не обращают никакого внимания на жалобы и часто грубо заявляют: «Пишите, сколько угодно. Всё равно оставят без последствий». А через это является полное отсутствие дисциплины и законности. Что ему штраф в 2 рубля? Смешная шутка!
Иногда лошади, уже совсем противозаконно, задерживаются для генералов и т. д. Раз даже при мне лично на одной из станций держали несколько пар лошадей восемь часов для жены одного высокопоставленного лица, хотя на станции ждали несколько человек, из которых одного экстренно вызывали в суд в Иркутск. Приходится считаться и с переправами на паромах через реки. В большую воду переезды часто настолько опасны, что их совсем прекращают, и приходится ждать переправы несколько дней, так как при страшной быстроте сибирских рек на лодках можно переезжать только с опасностью для жизни. А у села Зима ещё и такая вещь творится: крестьяне села, расположенного на противоположном берегу, сами обрубают канат парома: паром уносится водой, а они перевозят путников на лодках, затем до станции на вольных, беря за это 10-15 рублей. Таковы сибирские нравы!
Мне ещё остаётся добавить, что по тракту едут всегда с попутчиками: дешевле, а главное безопаснее. Про разбои все станции полны разговоров. Срезают не охваченные сзади или не обвязанные цепью чемоданы и обирают пассажиров.
Близ станции Алташедской и соседней даже вывешено официальное объявление, чтобы все остерегались. При мне лично раза два вбегали в станцию бледные испуганные люди, в ужасе говоря, что едва отбились: «напали четверо».
Ямщики на разбойников не доносят – боятся. В день им ведь приходится 2-3 раза возвращаться в одиночку и шагом, - зарежут. И они вполне правы.
Да, езда по тракту – это серьёзная пытка, развивающая человека телесно и нравственно. Представьте же себе, читатель, что помимо всего сказанного, летом задыхаешься от пыли, осенью мокнешь от дождя, зимой буквально замерзаешь от страшных сибирских морозов; представьте, что так приходится ехать тысячи вёрст, целые недели, пересаживаясь каждую станцию и вы вместе с нами порадуетесь, что по этим сибирским дебрям теперь проводится железная дорога! Какое удобство, какое благодеяние, если даже первое время будут плохи на ней порядки и не всё организованно, как следует. Быстрота, дешевизна и комфорт. И всё сказанное, как какой-то кошмар, отойдёт в область преданий. Слава Богу!
Газета «Донская речь» № 318 от 15 декабря 1896 года.
⇦ предыдущая часть | продолжение ⇨
Навигатор ← Необъятная Россия