Если мы с помощью машины времени перенесёмся в последние годы XIX века и спросим: где начнётся новая мировая война?, то лишь самые инакомыслящие индивиды и прожжённые балкановеды скажут о пороховом погребе Европы, восточном вопросе и русско-австрийских противоречиях. Несомненно, о них знали уже тогда, но территориальным поводом для новой европейской войны считали как минимум второстепенным, потому что было другое место. То, которое при ответе на поставленный выше вопрос назвали бы 9 из 10 случайно встреченных на улицах европейских городов буржуа – Эльзас и Лотарингия. Две французских провинции, еще в конце восемнадцатого века поделённые революционерами на департаменты и постепенно перешедшие бы из реального мира на страницы учебников и исторических романов, как это уже сделали Гасконь, Вандея и Анжу, если бы не одно но. Но заключалось в факте, который сейчас известен наверное каждому человеку, интересующемуся всемирной историей, а тогда стал основой главного европейского территориального спора почти на век вперёд: в 1871-м году по итогам Франкфуртского мира Эльзас и северная Лотарингия стали частью Германской империи. В 1914-м году немецкие и французские солдаты вновь сойдутся в битве за право называть своими окрестности Страсбурга, Мюлуза и Метца, но судьба могла предоставить такой шанс ещё их отцам, в далеком 1875-м.
За два года до этого ситуация складывалась таким образом: у Франции оставалось ещё несколько лет на выплату оставшихся миллиардов контрибуции по итогам проигранной франко-прусской войны, части германской армии стояли по всей северной Франции, контролируя отправку денег в Германию и оказывая на побеждённых психологическое давление, Бисмарк обратил свой взор на внутреннюю политику и начал культуркампф против католического лобби, французские парламентарии спорят о том, что больше нужно Франции - республика или монархия, экономика постепенно растёт, тяжелораненые выздоравливают, солнце светит и кажется, что ужасы войны наконец-то сменились скучными мирными буднями. И именно в 1873-м году начинается череда событий, которая могла привести к мировой войне на 39 лет раньше.
Началось все в мае, когда с поста президента Франции ушёл Адольф Тьер – палач Парижской коммуны, конформист и слуга капитала (конечно же), которому, однако, страна все же могла сказать спасибо за прекращение анархии 1871-го года, вызванной проигранной войной и социалистическим бунтом, за прекращение этой самой войны, пусть и дорогой ценой, за начало восстановления экономики и за то, что дебаты о республике или монархии, как наилучшем государственном строе для Франции тех лет, не выходили на улицы, оставаясьв в стенах Национального Собрания. Отставка Тьера и избрание президентом маршала Франции Патриса Мак-Магона, ещё одного душителя Коммуны, которого специально ради возможности пострелять красных отпустили из немецкого плена, означала только то, что сторонники монархии теперь оказывались в более выгодном положении. Тьер же в последний момент перед своей отставкой успел добиться своей главной цели – с помощью народных пожертвований Третья Республика смогла выплатить контрибуцию раньше срока, последний транш должен был быть переведён уже осенью 1873-го, на два года раньше чем было прописано в мирном договоре, и одновременно с этим немецкие войска обвязаны были покинуть территорию Франции.
В августе масла в огонь подлил неожиданный скандал – епископ города Нанси в Нижней Лотарингии обратился с проповедью к прихожанам своей епархии, в которой призвал их молиться за возвращение утраченных в лоно Франции. Проповедь была напечатана и отправлена во все церковные приходы, подчинявшиеся епископату Нанси. Все бы ничего, да только верхняя Лотарингия, уже присоединённая к Германии, все ещё принадлежала к епархии Нанси, и получается, что теперь немецким подданным-католикам предлагали молиться за то, чтобы они стали гражданами Франции. Бисмарк, который уже вёл борьбу с влиянием в стране католической церкви, вновь убедился, что папистам верить нельзя, и потребовал от Франции извинений и наказания епископа. Министр иностранных дел герцог Де Брольи принёс официальные извинения за призывы к нарушению территориальной целостности Германии, но никакого наказания церковникам не последовало. Бисмарк воспринял это как проявление враждебности и замыслил окончательное решение французского вопроса.
Железный канцлер был настороже ещё с прошлого года, после введения во Франции всеобщей воинской повинности по образцу немецкой. Очевидно, что учиться у победителей нужно, чтобы потом их самих победить, это ещё Пётр I завещал. Теперь же Бисмарку не понравилось то, что с поста президента ушёл Тьер, с которым у него сложились хорошие отношения и который был ярым противником новой войны, столь желанной военными-реваншистами вроде Мак-Магона; что вперёд в гонке за Францию вырвались монархисты, поскольку он справедливо считал, что республиканская форма правления вызывает отвращение у великих европейских держав, а монархии будет намного легче создать какой-нибудь антигерманский союз; и что немецкие войска ушли с территории Франции – пропадал довольно мощный рычаг воздействия на обстановку в стране. Бисмарк решил действовать. При его как минимум молчаливом одобрении, как максимум – содействии, в германской прессе началась истерика на тему реваншистских настроений во Франции и её подготовки к новой войне. По ту сторону Рейна сигнал считали очень хорошо: новый министр иностранных дел герцог Деказ отправил к главам великих держав письма, в которых отразил свои опасения насчёт воинственной политики Бисмарка. Обсудив франко-германские трения на встрече в Петербурге Александр II и Франц-Иосиф через своих министров иностранных дел высказались относительно нежелательности нового конфликта в западной Европе. То же сделала королева Виктория, зимой 1874-го послав германскому императору (в обход Бисмарка, которого, по его мнению, она не любила) письмо, где заявила, что «последствия новой войны будут весьма печальными». Теперь уже была очередь Бисмарка понять, что добить Францию другие крупные игроки европейской арены ему не дадут. Значит надо договариваться.
Через год, в феврале 1875-го в Петербург приехал личный посланник канцлера Йозеф фон Радовиц, чтобы обсудить ситуацию на Балканах, где начинались выступления местных христиан против Османской империи. Разговоры о единой линии Берлина и Петербурга плавно перешли в рассуждения о войне между Россией и Турцией и роли Германии в ней. Бисмарк через Радовица выразил свою полную поддержку любым действиям России на Балканах, Кавказе и Ближнем Востоке, попросив взамен лишь небольшую приятную мелочь – русский нейтралитет при любом развитии событий на франко-германской границе. Горчаков и Александр II заявили, что готовы обсуждать только восточные вопросы, Бисмарк потерпел неудачу, но все равно надеялся, что трения между Англией и Россией, особенно на фоне нового кризиса в Турции, отвлекут внимание обеих стран от Лотарингии.
Тем временем, Национальное Собрание Франции приняло закон об увеличении количества рот в штатном составе батальона, с 3 до 4. На деле это означало увеличение армии мирного времени почти на 150 тысяч человек. Впрочем, французской армии это бы не сильно помогло: её численность не дотягивала до штатной и до принятия закона, мобилизационного резерва как такового не существовало, нормы по количеству призывников не были выполнены ни в один год с момента введения говоря современным языком срочной службы, линия пограничных укреплений, на новой границе, только начинала строиться и испытывала проблемы с финансированием, словом, новая война для Франции сразу бы означала угрозу существованию страны. Но немецкую печать и официальных лиц это не смущало, они начали нагнетать. В марте 1875-го издаётся указ о запрете вывоза из Германии лошадей, на языке того времени это означало подготовку к мобилизации и войне (в ответ на официальный запрос русской дипломатии Бисмарк ответил, что, дескать, в этом году намечается хороший урожай, и лошади требуются для сельскохозяйственных работ). В апреле в газете Цайтунг Пост, сидение которой под Бисмарком было секретом Полишинеля, вышла статья «Предвидится ли война?», ясно дававшая понять, что Франция скоро нападёт. Бисмарк заявил, что приведённые в статье факты явно свидетельствуют о подготовке Франции к войне, а начальник генерального штаба фон Мольтке-старший добавил, что Германии в таком случае надо нанести превентивный удар. Железный Канцлер сделал свой ход, ответ был за Францией.
Уже знакомый нам герцог Деказ перешёл в контрнаступление. Стратегия была та же – кинуться в ноги к главам великих держав с просьбой о защите от хищника. Но действовал Деказ не столь прямолинейно. После донесения французского посла в Берлине Эли Гонто-Бирона, что Германия готова к превентивной войне (кстати, окончательно он в этом убедился побеседовав с тем самым Йозефом фон Радовицем), министр дал интервью Генриху Бловицу – французу по паспорту, корреспонденту Таймс по долгу службы, звезде журналистики поневоле. Бловиц и Деказ прекрасно разыграли спектакль, 6 мая попавший на первые полосы Таймс и показавший Лондону, что беззащитная Франция скоро будет поглощена германским зверем. На счастье французов премьер-министром Великобритании не так давно стал Бенджамин Дизраэли, лидер консерваторов тори, в отличие от своего предшественника и главного оппонента Уильяма Гладстона, обращавший большее внимание на внешнюю политику, а не на внутреннюю. Дизраэли увидел, что пока у власти были либеральные виги, в Европе появилась новое мощное государство, которое того и гляди начнёт угрожать Британии, особенно если у него не больше не будет противовеса в виде Франции. И Лондон занял профранцузскую позицию.
Пока французские дипломаты в Лондоне сеяли панику, а Гонто-Бирон работал (и весьма успешно) в тылу врага, декламируя речи о нежелании Франции воевать даже членам императорской фамилии, посол в Петербурге генерал Ле Фло затирал все то же самое Горчакову. Сам же Деказ обрабатывал посла России во Франции князя Николая Орлова. В одном из разговоров он сказал, что в случае объявления войны французская армия сразу начнёт занимать оборонительные позиции за Луарой, отдав Германии всю северную Францию. В ужасе представив, какой мощью будет обладать Германия, закрепившись на берегу Ла-Манша (тем более, что против Бельгии уже начинался тот же сценарий с претензиями в адрес бельгийских католических властей и угрозами превентивных действий, а Нидерланды были нейтральными), Орлов запросил встречу с президентом Мак-Магоном. Деказ помешал этому, поскольку бравый маршал конечно же опроверг бы его слова, сдавать север Франции генералитет не собирались. Поэтому зная лишь сказанное ему Деказом, Орлов помчался писать телеграмму императору всероссийскому, что немцев надо остановить. И Россия заняла профранцузскую позицию.
9 мая, в ходе своей ежегодной поездки в немецкий Эмс, на лечебные курорты, Александр II в сопровождении Горчакова встретился с императором Вильгельмом. Бисмарк уже понимал, что усё пропало, ведь пресса Великобритании и России была настроена к нему враждебно, Вена тоже не выказывала сильного желания вписываться за немцев, несмотря на союзные обязательства по Договору трёх императоров 1873-го года, Рим вообще остался в стороне. Ставка Железного Канцлера на русско-английские противоречия в Средней Азии и на Балканах не сыграла, министр иностранных дел Великобритании лорд Дерби телеграфировал послу в Берлине лорду Расселу, чтобы он поддерживал любые мирные инициативы русского императора. Поэтому на встрече с Александром II Бисмарк изображал невинную овечку, которая вообще не знает, откуда взялись все разговоры о войне. Приготовления же к ней были списаны на нервозность военных и лично фон Мольтке-старшего, император и канцлер в свою очередь заверили русских гостей, что конфликта не предвидится.
Последнюю пощечину и так потерпевшему неудачу Бисмарку дал Горчаков, разославший по итогам встречи телеграмму, говоря современным языком пресс-релиз: «Император покидает Берлин, вполне уверенный в господствующих здесь миролюбивых намерениях, обеспечивающих сохранение мира». Всем цивилизованным миром сообщение было воспринято так, будто Александр II вынудил немцев прекратить приготовления к войне. Когда Бисмарк впоследствии выразил царю протест относительно текста телеграммы, Александр Николаевич лишь отшутился.
Так, благодаря неожиданному объединению русских и англичан была спасена Франция, а вследствие благоразумия Бисмарка мир ещё 39 лет не знал мировой войны. Хотя шанс её начать вновь выдался Железному Канцлеру всего через два года.
Продолжение следует…
Автор - Владислав Розанов, #розановкат