В мастерской скульптора Льва Серикова
Вообще-то, в стародавние времена величальную пели с рюмочкой и цыганским хором. Это очень подходит к нашему гостю. Недаром душевный стопарик присутствует и в его автопортретах. Нет, не то чтобы скульптор Лев Сериков был из тех «забубенных» художников. Скорей наоборот. Наш герой – примерный семьянин и неутомимый труженик. Но жизнелюбие Кола Брюньона побуждает его тепло относиться к невинным человеческим утехам. Главной темой его творчества стала женщина, ее экстатическая сексуальность, ее космическое предназначение - вдохновлять и сводить с ума. Не только смертных, но и богов. Вот она – Ева. Причудливый танец истомного тела заключен в магический круг. Волнистая линия ноги взмывает вверх, обнимая трепетную шею. В руках – наливное яблоко соблазна. В глазах – искушение. Вот так видит ее поэтическая душа ваятеля – всю, такую, как создал ее Творец, до мельчайшего изгиба, до приоткрытых створок зовущего лона!
- Фи, - поморщится постный ханжа. – Хоть бы фиговый листочек прилепили! Бесстыдство какое!
Но в Эдеме автора, в раю, где скульптор воцарил Женщину, ничего не знают о грехопадении, о сушеной пуританской «морали». Здесь живет счастье, здесь длится нескончаемый пир женственности, здесь мерцает и поет первозданная безгрешная нагота, уязвимая и прекрасная.
-- Лев Иванович, почему женщина?
- А что может быть чудеснее? Если бы на свете не было женщин и лошадей, наверное, и само скульптурное искусство не существовало бы. Я так думаю. У двух этих созданий такая изумительная пластика, столько в ней поэзии и внутренней свободы, что поневоле хочется взяться за резец и увековечить это волшебство, раскрыть его ускользающие грани. Я вырезаю женщин много лет и не могу насытиться этим изумительным образом, не могу его исчерпать. Сейчас вот в моду вошла мужская культура тела, люди увлекаются бодибилдингом. Мне кто-то советует, отчего бы ни ваять атлетов. Но меня никогда не волновала мужская красота, в отличие от Микельанджелло. Не вижу я в ней ни тайны, ни откровения. Мужских образов у меня совсем не много. И все эти работы – не о теле, о личности, о духовном борении. Гоголь, Пушкин, Голгофа, протопоп Аввакум… А женщин видите сколько! Так в мастерской – только небольшая часть моих творений. Большинство разошлись по коллекциям.
Произведения нашего земляка собирают иркутский меценат Виктор Бронштейн, всенародно любимый бард Александр Розенбаум. Покупают их российские олигархи и зарубежные ценители. В 2000 году состоялась выставка Льва Серикова в Париже, где многие работы были раскуплены на аукционе, а остальные разошлись в течение года. Ходим по мастерской. Я любуюсь и докучаю вопросами. Лев Иванович комментирует со свойственной ему самоиронией и чуть лукавой улыбкой фокусника. Вот рыба, проглотившая купальщицу. Из открытой пасти мелькают хорошенькие, «музыкальные» ножки.
- «Байкальский этюд», - объясняет автор. – Многим говорю, что сам лично видел такое на Байкале. Даже в такой ситуации женщина умудрится сделать ножку красиво!
Вот на локоточках и пышных грудках стоит вверх ногами озорная девчушка с то ли бантиком, то ли крылышками на лопатках.
- Это «Падший ангел».
- Ах, вот как! До чего же красиво, до чего вкусно падший этот ангел! Нигде в искусстве больше нет такого падшего ангела! Ну, кто бросит в него камень?
- А ведь с выставок я получаю отзывы просто полярные. От выражений восторга до самых ругательных. Один дед так распалился! Тебя, говорит, чуть ли не расстрелять надо за твоих голых баб! Вот и Валентину Распутину не нравилось. Обидно даже. Вед, если ты творческий человек, то должен быть всеяден, ни от каких тем не открещиваться! Как же ты не видишь, что не голая она! Античный мир воспевал обнаженное тело, любовался красотой. А в одежде, ну, что это будет такое?
- А это что за работа? Сибирская Памела Андерсон?
- - «Девушка с красивой грудью». «Наш ответ Чемберлену». Помните, несколько лет назад привозили выставку одной картины – работу Миро «Женщина с красивой грудью»? Показывали в художественном музее. На штанге одна грудь – два острых жестяных конуса. Ужас, в общем. Захотелось напомнить, какая бывает красивая грудь.
- А почему преимущественно из кедра ваши скульптуры?
- Это дерево благородное. Три дерева издревле считались священными: кедр, можжевельник и кипарис. В Египте царское убранство делали из кедра, в храме Соломона красовался кедр. У нас-то здесь кедровая сосна, а настоящий ливанский кедр, он розовый. Я видел в Ялте в ботаническом саду. И работать с кедром хорошо, он пластичный, податливый. Некоторые любят, чтобы материал был тверже. А я люблю с кедром работать. И дух от него хороший идет, толковый. Порой настругаешь на пол в мастерской, так хорошо! Очень хорош кедр в чистом виде. Но мне часто приходится покрывать морилкой. Трудно найти цельный монолит, чтоб без изъянов, без синюшности. А жаль. Дерево я выбрал как-то само собой. Это самый органически близкий человеку материал. Рождался человек, его раньше в деревянную зыбку клали, и умирал – в деревянной домовине хоронили. Природный это материал, живой и теплый.
- И Ваш светлый, языческий, безгрешный эротизм в нем прекрасно выражается, на мой взгляд. Ваши образы кажутся родными и близкими, как божества домашнего очага. Как рождается работа? Бывает, что само дерево «подсказывает», кем оно станет?
- Бывает, но редко. У меня чаще замысел идет от слова. Я ведь больше у писателей учился, чем у художников. Вот есть у меня скульптура «Звук». Долго голову ломал, покоя не находил, как выразить звук в дереве. Вынашивал. Нашел образ. Теперь в музее музыкального театра стоит.
- А какие писатели близки? Гоголь, наверное? Вот он у вас какой выразительный, одинокий и погруженный в себя.
- Это к двухсотлетию. Примчалась тройка-Русь в тар-тарары. Потому и Горький такой. То есть Гоголь, оговорился.
- Горький Гоголь.
- Да. Он гениальный писатель, многомерный. Я вот «Мертвые души» каждые года два перечитываю. Смотрю, как он закручивает строчки, а между строчек, там такой вихрь, такая напруга! В настоящем искусстве всегда так. То, что на поверхности, - это только первый видимый слой. А сколько еще других, внутренних слоев. Вот ты, вроде, ушел от картины, от скульптуры. А она идет за тобой и не отпускает. А почему она так действует, сам не знаешь. Это как с человеком. Если человек глубокий, он оставляет много и сердцу, и уму. А с пустышкой и говорить не о чем. А если о литераторах, то еще Пушкина здорово уважаю. В нем все есть, что надо в изобразительном искусстве. Можно учиться. Творческим ходам, композиции. Все присутствует прямо в стихах. Только входи и бери. А еще ценнее учиться у него мировоззрению, восприятию этого мира, самовыражению. Работа получается живая и настоящая, если ты насытил ее, зарядил своими эмоциями. Это больше, чем все остальное, чем пластика и рисунок. Давно попал я в «Третьяковку», дошел до зала Николая Николаевича Ге. Там две картины: «Христос и Пилат. Что есть истина» и «Голгофа». Безумные глаза Христа! У меня мурашки пошли по спине! Я вдруг увидел, как художник набрасывался на этот холст, как оплодотворял его своим внутренним жаром! Вот так можно зарядить творение страстью, болью, внутренним огнем! И это не растает долгие-долгие годы. Что-то мы угадаем сразу, что-то почувствуем немного спустя, а что-то разглядят и постигнут лишь наши потомки через двести-триста лет. Порой смотрю я на работы наших иркутских живописцев и вижу: жизни мало, без потенции все. Потенция обязательно нужна творцу, иначе и творения будут бесплодные, бледные, дряблые, не жизнеспособные. Это как при любом рождении. Без потенции нельзя.
- Вот как у Никаса Софронова. Все на виагре.
- Не в бровь, а в глаз. Абсолютно пустой художник. Дутый. Беспомощный, никакой. Поделки какие-то лепит. Дак портит же вкусы! Его ведь подают как некий образец!
- Ну, имеющий глаза да увидит.
- Наверное. С другой стороны и такие художники нужны. Он положительно влияет на конъюнктуру. Благодаря ему, покупатели приучаются к реальным ценам на искусство.
- Хорошо кормят работы?
- Умеренно. Это нормально. Художника большие деньги портят. Он должен быть не то что голодным, но на подсосе. Чтоб лишних соблазнов не было. А то потянет ездить куда-нибудь. Я в свое время поездил. В Чехословакии был, в Германии, в Монголии, в Париже, в Москве. Теперь уж не соблазнюсь. Хочется работать. Многое сделано, может, успею еще чего. Труд-то мой, кроме всего прочего, еще и физически очень тяжелый. До сорока процентов массы чурки в отход идет. Ее ведь выстругать надо, высушить. На одно произведение месяцы тратишь, порой до полугода.
- Не жалко потом расставаться?
- Нет. Работы должны выходить в люди, жить среди них. И потом, самое интересное и захватывающее переживаешь, когда режешь. А потом, когда закончишь, чего уже? Сидеть на нее и смотреть с утра до ночи? У меня такого нарциссизма нет. Пускай люди любуются.
- Обидно, когда ругают?
- Жалко тех, кто ругает. Шоры у них на глазах, в темноте живут. А я «хулу и похвалу приемлю равнодушно». Опять же Пушкин. Совет нашему брату-художнику на все времена.
- Говорят, в Иркутске нет сложившейся скульптурной школы.
- А ее и в России-то, по большому счету, нет. У нас ведь это все очень поздно начиналось: и живопись светская с опозданием появилась, и тем более скульптура. А Иркутску вообще на культуру не везет. Не ценят ее отцы города. Я вот прошлый городской юбилей сам проводил, в 1986 году, главным городским художником работал. Хотел несколько ландшафтных скульптур поставить. Не дали. Чему удивляться? У нас порой придет высокий чиновник на выставку, да и спрашивает у меня: «Объясни, брат, чего это тут изображено такое?». Был я в Германии, в Карл-Маркс-Штадте у мэра на приеме. Так там мэр, нас встречая, и за фортепиано музицировал, и на саксофоне, в искусстве – как рыба в воде. Вот я белой завистью позавидовал немцам! Такого бы нам градоначальника, каким Владимир Платонович Сукачев был, музей городу оставил. Но как-то не везет на таких. У нас ведь хотели открыть художественный институт. Но начальство не проявило должной заинтересованности – и все ушло в Красноярск. Что поделаешь, в Москве еще хуже. Церетели всю белокаменную своими уродцами заставил. Петр Первый-то у храма Христа Спасителя – позор на весь мир. Все критикуют, а толку что? Лужкову-прорабу нравится – и все тут. Как не стыдно самому-то автору? Скульптор, президент Академии художеств! Голый король, честное слово!
- А у Вас какие регалии, Лев Иванович?
- Заслуженный художник России, член правления Иркутской организации Союза художников.
Заходим в рабочий закуток хозяина. Здесь стоят чурки и чурочки, пахнет стружкой. На столе – новое будущее изваяние. Еще не проработаны детали, но музыка в изгибах фигуры уже слышна.
- Это Леда в поцелуе с лебедем. Кто только ни обращался к этому сюжету. И Микельанджелло, и Короваджо. Итальянцы – почти все. Что-то есть завораживающее в этом античном мифе с превращениями. Меня часто влекут античные или библейские сюжеты. Вечные сюжеты.
- И женщина – самый вечный сюжет!
- Женщина – это сама Природа, Сама Жизнь, и сама Любовь!
Марина Рыбак
Фото — из свободного доступа в Интернете