Он появился на маяке в самый разгар бури. Ветер бушевал так яростно, что ничего не было слышно за грохотом волн, с яростью врезавшихся в серую громаду прибрежных скал. На памяти Нэн такого урагана не было лет двадцать, и, тонко разминая тесто своим искривленными артритом пальцами, она бросала настороженные взгляды на кипящую толщу моря.
Настенные часы показывали десять, но было темно, точно в сумерках. Бен, по второму кругу читавший позавчерашнюю газету, давно уже зажег лампу, но все равно в маленьком домике было неуютно и темно. Давно привыкшая к штормам и даже скучающая по ним в спокойные летние дни, на этот раз Нэн испытывала неприятное беспокойство, как это бывало в их первые годы жизни на маяке. Тогда ей всё время казалось, что ветер обрушит крохотный бревенчатый домик прямо на их с Беном головы, и они навсегда останутся погребенными под его обломками.
Прошло уже сорок лет, а дом, казалось, лишь стал крепче, вместе с ударами стихии вобрав в себя соленые морские брызги. Волноваться было вроде бы не о чем. Дети давно покинули остров и жили своими семьями далеко от Белого берега, козы еще с вечера были надежно укрыты в добротно сколоченном сарае, да и крышу Бен подлатал только этим летом.
И все же Нэн не могла унять тревогу. Мысли ее были далеки от того, что делают руки, и она дважды рвала тесто, чего прежде с ней никогда не случалось.
- Ты в порядке? - настороженно спросил Бен, отрывая взгляд от газеты. Темные глаза за блестящими стеклышками очков смотрели обеспокоенно.
- Да, - ответила Нэн, не желая признаваться мужу в постыдной слабости. Ей уже давно не двадцать два, и бояться ветра после сорока лет жизни на маяке попросту нелепо.
- Снова пальцы болят?
- Ерунда, - отмахнулась она и с удвоенным пылом взялась за дело. Но решительности ее хватило не надолго. Теперь Нэн начал мерещиться звук шагов. Это было уже чересчур! Никак давление поднялось со всем этим штормом, вот и кровь уже стучит в ушах? Отложив тесто в сторону, она накрыла его чистой салфеткой и обтерла руки друг о друга, подняв в воздух облачко белой пыли.
Теперь Бен обеспокоился уже не на шутку.
- Нэн, да что с тобой? Ну-ка, присядь, - он осторожно взял жену за руку и усадил ее в свое кресло.
В последнее время у них часто заходил разговор о том, что стоит подумать о переезде на материк. Бен, которому в этом году исполнилось шестьдесят четыре, мог рассчитывать на небольшую компенсацию от государства при покупке дома и все чаще ловил себя на том, что подолгу не может заснуть, решая, в каком районе стоит поискать жилье и нужна ли им с Нэн комната для гостей. Крохотный остров Белый берег был его домом, частичкой души. Когда надобность в маяке отпала, и его решено было отключить, Бен не находил себе места, всем сердцем не желая возвращаться на материк. Он понимал, так будет лучше для сына да и Нэн не придется брать на себя заботы по его обучению каждый раз, когда встает лед, но он не мог представить себя вдали от моря и этого каменного берега. Как можно засыпать, не слыша звук прибоя? Как можно просыпаться, когда солнечный свет загораживает соседний дом?
Но время, время! Как же оно безжалостно. Здоровье начало подводить Бена. В прошлый раз он едва не налетел на мель, в последний миг увидев торчащий из воды осколок скалы. Да что зрение? Сердце все чаще напоминало о себе жгучей болью в груди. Бен не привык жаловаться, но когда сердце прихватило в прошлый раз, он понял, что пора задуматься о будущем. Если ничего не делать и продолжать плыть по течению, все закончится тем, что Нэн останется на острове совершенно одна. Он не мог этого допустить.
По ночам, на тонкой грани между сном и бодрствованием, он представлял себе одинокую Нэн, утратившую без него любую опору в жизни. Она не поедет к детям, как бы те ее ни уговаривали и вряд ли согласится покинуть этот дом. Кто о ней тогда позаботится? Что, если ей будет нужна помощь, а никого не окажется рядом? Она всегда была его маленькой девочкой, Бен привык обо всем думать самостоятельно, снимая с плеч жены груз любых проблем. Вот и теперь обо всем следовало позаботиться. На всякий случай.
Теперь, глядя на побледневшее лицо Нэн, Бен впервые подумал о том, что и сам может остаться один. Эта мысль заставила его похолодеть. Он мягко сжал пальцы жены в своих ладонях, точно пытаясь удержать ее рядом с собой.
- Ты в порядке?
Но в этот миг странный звук заставил его отвлечься. Бен отчетливо услышал, как в дверь кто-то стучит. Это был странный, едва различимый звук. Если бы ни его ритмичность, Бен ни за что бы не выделил его из гула разбушевавшейся стихии.
- Бен, - испуганно прошептала Нэн. Рука ее отчего-то взметнулась вверх, точно женщина хотела перекреститься, но замерла, не закончив действия. Муж бросил на не удивленный взгляд и осторожно, точно боясь спугнуть незваного гостя звуком своих шагов, подошел к двери. Ему пришлось потрудиться, чтобы снять засов с петель. Толстая дверь дрожала в раме под натиском стихии.
- Осторожнее, - напомнила Нэн, но в этом уже не было смысла. Засов опустился на пол, со скрежетом провернулся ключ в замочной скважине и дверь открылась.
Поначалу Нэн никого не заметила. Она зажмурилась от сильного порыва ветра, ворвавшегося в тепло натопленный дом. Тусклый дневной свет наполнил сумрак дома, ослепил его обитателей и точно померк, спрятавшись за спиной шагнувшей вперед фигурки. Нэн напрягла зрение и тихо охнула.
Сперва ей показалось, что стоящий на пороге мальчик - ее сын Майкл, но едва эта мысль проникла в ее сознание, как все в Нэн восстало - ну, как же? Майкл? Он давно вырос. Да и было это больше сорока лет назад. Но чем дольше Нэн смотрела на странного ребенка, тем тише в ней становился голос разума. Майкл, ее Майкл! Какая тут может быть ошибка? Это ее глаза, ее нос! А волосы золотые, непослушные, совсем как были у Робби.
В это время и Бен во все глаза смотрел на ребенка. Но в нем он узнал старого приятеля Тони, о котором запрещал себе думать последние пятьдесят лет. Тони смотрел на него спокойным, внимательным взглядом, и сердце Бена все быстрее и быстрее разгонялось в груди.
Тот июньский вечер так явственно возник у него перед глазами, точно все произошло только вчера. Бен явственно ощутил запах прелой травы и теплое касание солнца на своем лице. Вон он, Тонни, гонит на своем велосипеде мимо отцовского амбара. Велосипед - просто загляденье. Новенький, ярко-красный. Ни у одного мальчишки в округе нет такого велосипеда как у Тони. Бенрофты переехали в их деревню в начале мая. У них все самое лучшее, у Тони есть даже электронная игра с экраном! Бен страшно завидует ему. У него велосипеда и вовсе нет. Точнее он был, но отец продал его за бутылку портвейна, и с тех пор Бену только и остается, что наблюдать за тем, как катаются другие мальчишки. Но никто из них не вызывает в нем такой острой ненависти, как Тонни.
Тонни младше его на три года, но из-за велосипеда другие мальчишки охотно зовут его в свою компанию. К Бену они не так расположены, даром что знакомы с пеленок. Конечно, сынок пьяницы!
Он шумно вздыхает, вспомнив, как накануне мальчишки выгнали его со двора Билли МакКендрика. Тонни, вот, остался. А потом они и вовсе ушли к его дому, и мать Тони поила всех лимонадом и угощала домашним пирогом с патокой. Они могут себе это позволить, они богатые.
Тони и его звал, но разве он пойдет? У него тоже гордость есть, может быть она последняя, что осталось.
- Бен, - машет ему рукой Тонни, - иди сюда, я дам тебе покататься!
Бен только фыркает и отворачивается. Покататься! Ему что, пять? Он со смешанным чувством злости и зависти смотрит, как Тонни быстро-быстро проносится мимо амбара, мимо ровненького белоснежного забора и в душе Бена вспыхивает огонь. Руки сами хватают камень, он кидает его со всей силой, со всей накопившейся в душе болью и тот не подводит, врезается Тонни ровнехонько в плечо. От удара тот сильно дергается, выпускает из рук руль и кубарем падает вниз. Бен с ужасом видит, как Тонни исчезает из вида, очнувшись, он осознает весь ужас произошедшего и со всех ног несется к краю оврага, поглотившего Тонни. Бену всегда казалось, что овраг не так уж глубок, но теперь фигурка Тонни едва виднеется среди зелени. Маленькая, неподвижная.
Он бежит со всех ног к красивому дому Бенрофтов, отчаянно стучит в дверь, оставляя грязные следы рук на белоснежной краске.
- Тонни упал в овраг, - задыхаясь от ужаса, говорит он изумленной миссис Бенрофт, а затем со всех ног несется прочь. Бен знает, что сделает отец, когда услышит о произошедшем. Его трясет от страха, он прячется в чаще за деревней, и возвращается домой далеко за полночь, когда отец уже спит. Утром он не сразу вспоминает о том, что случилось накануне, а потому не сразу понимает, что говорит отец,
- Сейчас приходила Бенрофт. Говорит, ты спас ее сына?
Вопрос повисает в воздухе. Бен обмирает от страха.
- Она испекла пирог.
- А что с Тонни? - спрашивает Бен. Отец удивляется вопросу, но отвечает,
- Мальчишка сильно расшибся, но жить будет. У него сломана ключица или плечо, не помню. Так ты будешь жрать пирог или нет?
С того дня он старался обходить стороной дом Бенрофтов, и держался как можно дальше от мальчишек, чтобы те не потребовали рассказать им о произошедшем с Тонни. Спустя три недели Бен вернулся в интернат, и летняя история наконец-то перестала его мучить. На зиму Бенрофты вернулись в город, а потому его рождественские каникулы прошли весело и шумно, а летом стало известно, что их дом продан новым хозяевам. Те были люди пожилые, дети их давно выросли, и Бен спокойно выдохнул. Страх его оставил. Он даже обрадовался тому, что больше не придется задерживать дыхание каждый раз, как будет проходить мимо дома Бенрофтов, и думать забыл о Тони. Но вспомнить пришлось.
Ему было двадцать, когда он внезапно встретил миссис Бенрофт. Он узнал ее сразу же, едва увидел, и сердце в испуге дрогнуло. Уйти было невозможно - мисс Бенрофт тоже его узнала, и двигалась сквозь толпу людей прямо к нему.
- Бен? - назвала она его имя. Он кивнул. - Ты так изменился. Повзрослел. Как отец?
- Умер.
- Жаль, - она выдохнула и замолчала. Прошло несколько секунд, прежде чем миссис Бенрофт собралась с мыслями и продолжила. - Я так тебя и не поблагодарила за то, что ты помог Тони. Страшно подумать, что могло случиться, если бы ты нас не позвал.
- Как он? - спросил Бен, не в силах слышать незаслуженную похвалу. Улыбка миссис Бенрофт угасла.
- Его больше нет. У Тони была аневризма головного мозга...
Дальнейший разговор Бен не запомнил. Он почти не разбирал путь, возвращаясь к себе домой. В голове набатом бились слова миссис МакКендрик Бенрофт - умер... аневризма... умер... аневризма... умер...
Это он его убил. Тонни был без сознания, когда Бен подбежал к краю обрыва. Он наверняка при падении ударился головой, а потом...
Должность смотрителя маяка стала для Бена тем искуплением, о которой он молил бога. Он добровольно был изолирован от людей, наказан, арестован. Он безропотно отбывал свое заключение, а затем, вон как бывает, встретил Нэн и тюрьма стала для него раем.
Бен обернулся, бросая на нее взгляд, но Нэн смотрела только на мальчика. Перед ней, точно фильм, развертывалось совсем другое действие.
Амбар был залит мягким, золотистым светом, какой бывает лишь в июле за час до заката. От сена сладко пахло травами, под двускатной крышей жужжали мухи. Но все, что видела перед собой Нэн, было лицо Робби, такое невыразимо прекрасное, такое любимое.
Сердце Нэн замирало каждый раз, когда они встречались взглядами. Она не могла поверить, что из всех девушек он выбрал ее. Робби было двадцать три, он уже два года жил в городе, возвращаясь в родной посёлок лишь на летний сезон. Нэн заканчивала последний год учебы и между ними была пропасть длиною в жизнь. Если бы о них узнали ее родители, если бы кто-то увидел вместе...
Нэн подняла взгляд на Робби и все её мысли тут же выветрились из головы. Какое счастье, что он сумел закончить дела побыстрее и теперь они могли беззаботно лежать в объятиях друг друга, укрытые ото всех высокими стенами амбара.
- О чем ты думаешь? - спросила Нэн. Робби повернул к ней голову. Зеленые глаза под тёмными вразлет бровями казалось горели, точно у кошки.
- Завтра я возвращаюсь домой.
- Домой? - не поняла Нэн, и тут же ее наполнил ужас осознания, - Твой дом здесь.
- Нет. Я должен вернуться на стройку, если не хочу искать другую работу.
Нэн показалось, что на её грудь навалилась свинцовая плита, она не могла вздохнуть, на глаза набежали слезы.
- Ты ведь не станешь рыдать? - строго сказал Робби и Нэн тотчас проглотила рвущийся с губ всхлип. Конечно, как и все мужчины, Робби ненавидел женские слёзы. - Вот и молодец, - скупо похвалил он.
Его пальцы, вопреки словам, коснулись ее щеки нежно и мягко. Нэн подалась к нему и их губы встретились. Когда ладонь Робби, миновав ее колено, скользнула выше, Нэн не стала его останавливать. В этот раз она думала только об одном - он уезжает, он уезжает!
Все произошло очень быстро. Робби, не то что она, дурочка, помнил, что их не должны застигнуть врасплох. Натянув штаны, он коротко поцеловал ее, а затем, верно, чтобы не терзать сердце еще больше, не оборачиваясь ушел. Лишь тогда Нэн дала волю слезам.
О том, что она беременна, Нэн поняла в сентябре. Радость сменилась ужасом, когда из города не последовало ответного письма, а Робби не вернулся домой. Она так долго ждала его ответа, что пропустила все возможные сроки - от ребенка уже нельзя было избавиться. Нэн делала все, чтобы он не родился, даже падала на живот, но в конце марта на свет появился крохотный светловолосый мальчик.
Воспитывать его одной - нет, Нэн не была к этому готова. Впрочем, ее точку зрения разделили не только врачи, но и мать. Нэн не спрашивала, куда отправят ее сына, она хотела лишь одного - чтобы это все поскорее закончилось. Из города она так и не вернулась домой. Подойдя к билетной кассе автовокзала, вместо родной деревни она назвала совсем другое место, самое дальнее из всех, куда можно было уехать. Так с одним чемоданом в руках шестнадцатилетняя Нэн Берк прибыла в Хайвотер и осталась в нем навсегда, вскорости сменив крохотную квартирку в мансарде на домик смотрителя маяка.
О мальчике она старалась не думать, отгоняя прочь тяжелые ночные мысли. А затем на свет появился Дэвид, и все ее помыслы теперь были только о нем. Но порой, когда броня Нэн давала слабину, мысли о брошенным сыне вновь настигали ее. И тогда Нэн представляла его золотые кудри, прямые темные брови и зеленые, как у Робби глаза. Майкл, так она хотела его назвать, являлся ей во снах, но всегда молчал, как и теперь, выжидательно глядя откуда-то издали.
А затем, вот странность, Нэн увидела перед собой то, чего никогда не было. Перед глазами возникла родильная палата, но на этот раз она смяла протянутый ей листок и взяла сына на руки. Вот они вместе возвращаются домой. На молодую мать с осуждением смотрят соседки, но Нэн не замечает их взглядов. Она гордо несет голову, точно увенчана невидимой короной, а к ее груди приживается сын. Джон Торнвуд спешит ей навстречу. Он подхватывает ее сумку и помогает открыть дверь.
Картинки проносились перед глазами Нэн все быстрее и быстрее, она видела, как Джон навещает их с малышом, как он чистит дымоход и, весь грязный, присоединяется к их ужину на заднем дворе. Сердце Нэн заныло от неясной боли, когда она увидела себя в белом платье, медленно плывущей вдоль рядов к алтарю, где ее уже ожидали Джон и подросший Майкл. Их свадьба с Беном была куда как проще. У нее не было даже свадебного платья.
Теперь Нэн видела добротный двухэтажный дом, в чудесном пригороде. Под высоким дубом шумно спорят дети, никак не соглашаясь, кто из них должен кататься на качели первым. Майклу лет тринадцать, он пытается переубедить обиженного маленького мальчика, а за его ногу, точно боясь упасть держится крохотная девочка. К ним со смехом спешит Джон. Он подхватывает подмышки смеющегося Майкла и сажает его на качели, после чего сажает на каждое колено ребенка. Веревка не выдерживает, дети падают в траву и хохочут.
Картинки проносились все быстрее и быстрее, и сердце Нэн обливалось кровью. Она поняла, что никогда по-настоящему не была счастлива. С Беном их объединяло чувство благодарности друг к другу, один нашел спасение в другом. А Дэвид? Она всей душой любила сына, но тот, казалось. вовсе забыл про мать. Десять лет он не возвращался на маяк, ограничиваясь короткими разговорами по телефону. Нэн не хотела это признавать, но глубоко в душе она смирилась с тем, что нога сына больше никогда не переступит порог их старого дома. Неужели, вся ее жизнь была искуплением за один-единственный неправильный поступок? Неужели, бог не явил свое прощение, послав ей встречу с Беном?
Нэн бросила взгляд на мужа, который и сам с удивлением разглядывал ее, точно видя впервые. Их взгляды встретились, но прежде, чем с губ Нэн сорвался хотя бы звук, страшный треск сотряс их маленький дом. На мгновение он стих, а спустя мгновение тяжелая крыша рухнула вниз, хороня под собой Нэн и Бена.