Эх, как братья Жиляевы пели дуэтом! Заслушаешься! Старший — Виктор — на баяне подыгрывает, пальцы по кнопочкам так и бегают, так и бегают. А Олежка, он на пять лет помоложе, на ложках ритм выстукивает. Да так ладно у них получается, так душевно. Сядут вечером в беседке у Виктора, как запоют, вся улица дела побросает и слушает, как Витек своим мягким тенорком выводит:
Я был не прав, но ты меня простил,
Оставив боль, обиды за дверями.
Скажи мне брат - ты где ж так долго был,
А впрочем что там - ты сегодня с нами.
Брат ты мне или не брат,
Рад ты мне или не рад.
Сядь со мной за стол, налей себе вина
И если ты мне брат, то пей со мной до дна.
А Олежка баритоном вторит. А жены уже и стол в беседке накрыли, одна перед другой стараются. И так дружно, так по- родственному все у них получается, всем соседям на зависть.
Вот и в этот выходной попели, попили, размякли душой, разговор затеяли. Олежка с братом планами делится. Мол, едет на днях в Тамбовскую губернию тестя с тещей забирать. Постарели, сами уже не справляются. Дом свой старики продают. Конечно, тесновато будет, но они с Наткой маленькую комнату, где сыновья спали, освободили, туда стариков и поместят. Мальчишек в проходную комнату переселят. Ну а сами в своей спальне останутся.
Тут надо сказать, что дом у Олежки хоть и свой, но с домом брата не сравнится. Скалапуцал его Олежка, как говорят в народе, из дерьма и палок. Брат-то хоромы себе отстроил. Ну, понятное дело, родители жены помогли деньгами, да из своих стариков Виктор вытряс все до копеечки. Пока Олежка службу военную тянул, родители для Виктора пластались, по шесть хрячков выращивали. Уработались. Когда Олежка домой вернулся с молодой женой, отец так и сказал ему, мол, на нас, сынок, не рассчитывай, хитрован все выгреб.
Хитрованом отец старшенького еще в детстве окрестил. Тот умел и к матери подход найти, и к тетке. Голубые глаза чистые, ясные, как у ангела, пшеничный чуб волной. А уж если улыбнется — все! Любой не только душу, но и кошелек откроет! Пользуйся! Из таких вот, ясноглазых да улыбчивых удачливые мошенники на доверии получаются. А отец, хоть и закладывал крепенько за воротник, но в людях разбирался, и старшего сына за пронырливость недолюбливал.
А Олежка что ж! Он ведь как с детства матушкой приучен был? Старший брат- второй отец, он лучше знает, что делать и как. Так и рос Олежка в тени старшенького, не задаваясь вопросом, почему всегда и во всем старшему надо уступать, старшего надо слушать. Донашивал за Виктором одежку, да без конца от матери тычки и упреки получал, мол, неласковый, с братом-то не сравнить, не так ходишь, не так смотришь, не так дышишь.
Олежка на старшего брата не обижался. А случались обиды, так Олежка долго зла не помнил, камня за пазухой не держал. Махнет рукой, скажет себе: «Да ладно...» - и живет дальше. Правда, случилась одна история, совсем забыть которую Олежка так и не смог. Было ему тогда лет десять. Теткин муж обвинил его в воровстве, мол, стянул малец десять рублей. В тот день Олежка с братом у тетки то ли кукурузу рушили, то ли картошку перебирали, помогали, одним словом. Тетка хай подняла. Устроили мальцу настоящий допрос с обыском. Заставили раздеться до трусишек, все искали, куда Олежка мог запрятать десятку. Олежка губы до крови искусал, чтобы не разреветься и все твердил, что не брал он этих проклятых денег. Позвали мать, та, не разобравшись особо, отхлестала сына хворостиной, а дома поставила в угол в наказание. Олежка все ждал, что брат заступится перед теткой. Не заступился. Надеялся, что Виктор хотя бы матери объяснит, что не виноват братишка, не мог он взять этих денег, потому как все время был на глазах, не отлучался. Но Виктор не только не защитил брата, а еще и предложил матери в наказание продать Олежкин велосипед.
Не ожидал Олежка такого предательства от старшего брата. Не мог понять, как же Виктор так легко поверил в наговор. Тем более, что в тот же день якобы украденная десятка нашлась. Десятка-то нашлась, а обида осталась. Но прошло время — прошла и обида на брата. Все-таки родненький, свой. Чего ж обиды копить?
Вот и на этот раз промолчал Олежка, чего ж возмущаться, старший - на то он и старший. Пошел Олежка шабашить на стройку, вкалывал без выходных и отпусков, на дом зарабатывал. И жена, Наталка, всех соседок обшивала, день и ночь строчила, чтобы лишнюю копеечку в семью принести. Все для дома, все на стройку. Олежка сам сложил дом, сам отделал. Нехоромистый домишко, зато свой. Так и жили, а Олежка в душе даже гордился своим домом, потому что своим горбом его вынянчил, никому не должен, никому не кланялся.
Перевез Олежка родителей жены. Кое-как разместились, стали совместную жизнь налаживать. Тесть в первый же день обошел новое место жительства, во все уголки заглянул, все сараюшки обследовал, долго через забор рассматривал хоромы Виктора, и о зяте составил свое, нерушимое мнение. Неудачный зять. Не хозяин. И хотя тестюшка еле ноги передвигал — и по дому, и по двору - только с палочкой: шаг шагнет, на втором — отдохнет. Но язык-то без костей и без отдыха мелет. Стал тестюшка ворчать. Стал Наталке, дочери своей, выговаривать, мол, куда ж твои глаза глядели, когда ты замуж шла. Наталка мужа защищала, она, может, и хотела бы жить в хоромах или во дворце, но в отличие от многих других женщин трезво смотрела на жизнь и ценила то, что есть. Дорожила Наталка своей семьей. Упреки отца хоть и обижали ее, но виду она не подавала, а напротив свои пять копеек вставляла. Мол, дорогие родители, давайте объединим усилия - то есть кошельки — и пристроечку соорудим. Вы ж дом-то в Тамбовской губернии продали, вот и помогите, будьте любезны. Но тестюшка помогать не спешил, а напротив зачастил к Виктору на подворье. А тот и рад приветить братову родню, то винцом тамбовского гостя порадует, то яблочками одарит. Тем более калитка со двора во двор — вот она, резная, фигуристая. И по улице обходить, время терять не надо.
Олежка поначалу ничего дурного в этой вдруг образовавшейся горячей дружбе между тестем и старшим братом не замечал. Даже радовался такому родственному общению. А когда задумался, уже поздно было. Как-то в один из дней тестюшка заявил дочери и зятю, что он со старухой переезжает к Виктору, потому что тот — не в пример родному зятю — целый летний домик выделил им. Уважил, значит, старость. А родной зять запихнул стариков в клетушку, да еще и деньги вымогает.
Олежка за голову схватился, такого удара от брата он не ожидал. И как такой позор пережить! Соседи языки до мозолей стерли, судача, как от младшего Жиляева тесть с тещей сбежали. И к кому? К родному брату собственного зятя. Олежка аж с лица потемнел. Ходит угнувшись, только желваки на скулах играют, одно повторяет: «Эх, брат, как же так?»
Пыталась Наталья уговорить родителей вернуться. Но тесть уперся — и ни в какую. Мол, вы, дорогие доча с зятем, хуже чужих оказались. Мол, нам про вас Виктор много чего порассказывал. Вам бы только денег хапнуть, наших денег за дом, а мы с матерью вам и на дух не нужны. Вот так вот!
Но тут и в Олежке взыграло ретивое. Кончилось его терпение. Раз так, решил Олежка, пусть старики живут хоть у брата, хоть у черта, но все отношения с этой минуточки прерываются. И Наталье, и сыновьям строго наказал чтобы к старикам, а значит, и к брату, ни ногой. Может, и погорячился. Но чего в сердцах не скажешь! Сердце — оно ж не каменное.
Стали жить, как чужие. На калитку, что со двора во двор, Олежка замок повесил, большой, амбарный. Перестали по праздникам песни под баян петь, даже здороваться - и то перестали. Наталья иногда, тайком, через забор с матерью поговорит, пирога ей сунет или там ягод каких, поплачут втихомолку, да и разойдутся. Что ж делать, коль мужики удила закусили!
Мать вскорости и вовсе слегла. Все эти переживания ее доконали. А Наталья даже на похороны не пошла. Олежка запретил. Только как же ты запретишь дочери по матери тосковать? Хоть и не хоронила, а теперь мотается Наталья день через день тайком от мужа на могилку матери, все прощения у нее просит, плачет. Винит себя...
И года не прошло со смерти тещи, как Виктор Олежкиного тестя в стардом свез. После смерти жены тот заговариваться стал, да и обездвижел совсем. Куда ж такую обузу дома держать? Жена Виктора наотрез отказалась за чужим стариком горшки выносить.
Только в доме престарелых старик не долго протянул. И месяца не прошло, как отправился тестюшка вслед за своей женой. Наталья поплакала, свечку в храме поставила, панихидку заказала.
А Виктор через полгода продал свои хоромы и купил другие, побогаче. И машину. Дорогущую! Он о такой и мечтать не мог. Свозил жену на модный курорт в Испанию. И вовсе заважничал. Видно, Олежкин тестюшка все деньги ему отписал, вот Виктор теперь и панствует. А если Олежку встретит где в городе, отвернет голову, словно и знать его не знает.
А Олежка ничего, держится, виду не подает, только если вдруг по радио или по телевизору заслышит песню о брате:
Брат ты мне или не брат,
Рад ты мне или не рад...
— сразу выключает.
Другие рассказы из жизни братьев Жиляевых здесь и здесь