Про Иванова и Петрову.
" Титаник"
Иванов с Петровой ужинали на кухне. Иванов налегал на сало, а Петрова тяжёлой грудью на стол. Она, подперев свои подбородки рукой, всем сердцем следила за событиями в кухонном телевизоре. Оттуда, заглушая чавканье Иванова, сначала слышались танцы и смех. Потом герои фильма поругались и начали стрелять друг в друга. Вскоре стрельба закончилась, все помирились и принялись дружно тонуть.
Неожиданно Иванову послышался шум, который обычно оставляет за собой вода, когда воронкой уходит в сливное отверстие. Он испуганно посмотрел на Петрову. Та, всхлипывая и сморкаясь, утирала слёзы с раскрасневшегося лица грязным кухонным полотенцем.
- Опять "сопли" смотришь?- недовольно буркнул он, подразумевая под соплями любовные мелодрамы.
- Что ты понимаешь! - рыдала она,- Это же "Титаник"!
Иванов не разделял чувств к древним богам, поэтому на десерт вместе с сушками к чаю, ему достался свежезамороженный Ди Каприо. Который к тому же, вскоре, скрылся под водой..
- Вот как надо!- резюмировала Петрова, когда заиндевелая голова Лео исчезла подо льдом, и в довершении прямолинейно указала рукой Иванову в телевизоре дорогу к высокой и чистой любви. Иванов ничего не понял из того, на, что ему указали. Он страстно любил каждый из ста килограммов своей обожаемой и необъятной Петровой, но на работе был полный аврал и гибнуть за чьи то высокие идеалы в холодных водах Антлантики не входило в его ближайшие планы.
К тому же, детство и юность Иванова прошли в обычной хрущевке, в простом, заводском районе, на окраине города. Там точно такие же и совсем не киношные мелодрамы, с его собственным участием, случались чуть ли не ежедневно. Семью Ивановых постоянно топили соседи сверху, другие соседи сбоку, постоянно дрались, третьи, в это же самое время, пели и танцевали до упаду, бывало и постреливали из дедушкиных обрезов на свадьбах и на поминках, а родной ЖЭК и вовсе, частенько отключал отопление зимой. Все эти драматические обстоятельства нисколько не открывали у него понимания таинств любви, а скорее, наоборот, будили желание в нём набить всему дому рожи. Но Петрову Иванов любил не так горячо, как соседей, а из её слов понял, что супруга просто устала и пора её выводить в свет, то есть в лес..
- А поехали-ка в выходные на дачу! - предложил он ей, подмигнув одним глазом, как нервнобольной и похотливо повёл бровями.
Петрова посмотрела на мужнины гримассы, вспомнила, что у неё давно припасены для такого случая шёлковая сорочка с легкомысленными бабочками в самых недвусмысленных местах и ажурные чулочки в крупную сетку и ..согласилась.
Теща Пална с котом Мурзиком с подозрением наблюдали, как Иванов, игриво похихикивая с Петровой, долго собираются, запихивая в рюкзак странные на её взгляд вещи для зимнего похода на дачу - летние туфли на высоком каблуке, фуражку с большой тульей, в которой её зять дембельнулся из армии, даже аксельбант с пышными кистями от мундира, а также другие интимные вещи женского гардероба. Теща была ровесницей Ленину и ходила в поход ещё с самим Робинзоном Крузо, поэтому приготовила совсем другой набор для поездки за город- старые валенки, консервы, ржавый примус, топор, нож, треснутое пластиковое ведро, пару свечек, а главное, пустые банки.
Электричка привезла Иванова с Петровой на пустой перрон. Выплюнула их в пустоту, лязгнула дверьми и исчезла в ночи, увозя последний свет. С ними на полустанке остались темнота, холод и снег. Иванов посмотрел на Луну и ему неожиданно захотелось завыть, как волку от одиночества , тоски и полной бесперспективности двух выходных.
Петрова взяла под руку мужа и они тихо, наощупь, как по болоту, пошли искать дорогу в дачный поселок.
Спускаясь с насыпи перрона, Петрова подскользнулась, успев при этом зацепиться мимоходом за бедного Иванова, увлекая его с собой в бездну. Насыпь оказалась довольно высокой и хорошо накатанной подошвами кирзовых сапог железнодорожников. Сто килограммов Петровой, учитывая законы физики, помноженные на высоту и длину дорожки, к концу пути, помогли развить скорость следования по предполагаемой траектории равную скорости ушастого тестевского мустанга марки " Запорожец" в его лучшие годы..
Всю дорогу Иванова сопровождал нескончаемый визг Петровой. Смотреть вперёд ему мешали слёзы от ветра и широкая спина супруги. Болтаясь сзади прицепным вагоном их малолитражного семейного бронепоезда, он крепко прижимал сумку с пустыми банками, боясь тещиного гнева.
Оглохший Иванов понял, что поездка окончилась, когда внезапно всё стихло. Они со всей дури влетели в сугроб, проделав там небольшой тоннель. Иванову понадобилось приложить немало усилий, чтобы выбраться из него самому и вытащить из него Петрову. Супруга заметно прибавила в объёме. Снег плотно забился под юбку и пальто, сделав её похожей на снежную бабу.
Вдали показался огонёк маршрутки. Петрова бросилась к нему, как мотылек на лампочку. Манящий свет медленно исчезал в ночной заснеженной степи, за ним неуклюже, перепрыгивая шпалы, бежали две снежные бабы..
Иванов хотел сказать Петровой, что маршрутки обычно не ездят по рельсам, но мешал снег, забивший рот. Супруге было не до этого, она истошно кричала, пугая притихших ворон и размахивала руками, пытаясь задержать огонёк. Вскоре ей это удалось
Маршруткой оказалась железнодорожная дрезина, чудом уцелевшая ещё с гражданской войны. Иванов видел такие в черно-белом немом кино.
Тариф тоже оказался довоенный. Железнодорожник, в засаленной шапке- ушанке, долго рассматривал бутылку с виски, пытаясь прочесть рецепт на этикетке, затем, чертыхаясь, засунул её за пояс и попросил пассажиров пристегнуться.
Заскрипели рычаги, дрезина дернулась и они поехали. Вскоре тележка набрала порядочную скорость. Иванов с Петровой сидели спереди, тесно прижавшись к друг дружке. Они смотрели на дорогу, на рельсы, на шпалы, на красивое звёздное небо. Насладиться романтикой не давали стучащие от холода зубы.
" Как на американских горках!"- подумал Иванов. " Как на " Титанике"!- вспомнила Петрова и разогнула смороженные руки в стороны.
Потом Петрова долго прорубала телом Иванова дорогу к своему участку, оставляя после себя правильной формы глубокую траншею. Красными трясущимися и обмороженным руками Иванову кое- как удалось растопить печку. Пока он доставал свечи для романтического ужина, Петрова , не дожидаясь его, пила виски прямо из горла.
Печка медленно согревала промерзший насквозь летний домик. На стенах весело и празднично сиял иней. Петрова натянула на себя всю имеющуюся в доме одежду, скрепив это сооружение легкомысленной ночнушкой с бабочками. На голову, поверх платка, она нахлобучила дембельскую фуражку Иванова, связав для крепости это сооружение аксельбантом с мохнатыми кисточками у второго подбородка. Тещины розовые пантолоны с начёсом, снаружи надёжно, как в авоське, скрепились колготками в крупную сетку. Натянутые выше пупка, они прихватили часть подола старого пальто и шелковой сорочки так, что несколько бабочек оказались пойманными в сети.
В довершении дефиле, Петрова надела лабутены и сунула их в валенки.
Мохнатые кисточки аксельбанта развратно и призывно закачались. Иванов свернул уточкой заиндевелые губы и протянул к ней отмороженные руки.
- Мой Лео! Иди же скорее к своей Розе..- только успела сказать Петрова. Они обнялись и с грохотом упали на койку. Панцирная сетка жалостливо скрипнула под тяжестью одежды..
Неизвестно, что больше сделало своё дело, то ли, свежий воздух и романтическая многокилометровая прогулка под морозным ночным небом, то ли, домашнее тепло, солодовый вискарь и извращенно-сексуальный вид, но супруги прижавшись другу к другу, блаженно заснули, убаюканные мерцающим огнём из печи. С потолка закапало.. Тепло, подгоняемое романтизмом от света церковных свечей, уюта двух накрепко сцепившихся тел, в итоге, растопили холод в насквозь промороженном доме.
Иванов с Петровой проспали ночь и весь следующий день. Отдохнувшие, выспавшиеся и радостные, от того, что всё это, наконец, закончилось, они счастливые вернулись в город.
Вечером Иванов с Петровой ужинали на кухне. Иванов чуть не подавился куском сала, когда Петрова мягко прижала его к столу грудью с хороший арбуз. Он искоса посмотрел на жену.
Во рту у неё, меж зубов, торчала вишня. Она игриво покусывала её сочную плоть. Глазами Петрова многозначительно показала на телевизор.
На экране красивый и молоденький Микки Рурк, ловко орудуя тюбиками, как заправский кондитер, разрисовывал сливками обнаженный живот сексуальной Ким Бесинджер.
Иванов нервно хохотнул. Петрова проглотила вишню вместе с косточкой и придвинувшись к нему вплотную, томно спросила :
- А не съездить ли нам опять на дачку, мой Микки?..
Пална, сидевшая рядом, зло сплюнула, случайно попав на рядом сидящего Мурзика:
- Вот, блудодеи! - и пошла собирать пустые банки..
( С) Рустем Шарафисламов