— Понимаете, мне надо сыграть, что я не чувствую то, что я чувствую...
Оскар Иванович внимательно оглядел молодого человека: парень как парень. Около тридцати. Джинсы, футболка, стрижка из тех, что в годы юности Оскара именовалась модельной. Поза закрытая и вообще — очень зажат. Ну да это не удивительно при первом визите к педагогу по актерскому мастерству, а именно этим зарабатывал на жизнь Оскар после ухода из театра. Почему-то начинающие дарования, являвшиеся к нему на обучение, демонстрировали зажимы всех частей тела по отдельности и оптом. Впрочем, часть из них именно поэтому и приходила: хотела выглядеть уверенно и раскрепощенно. Поставить речь. Не теряться на публике, выступая с докладами, презентациями и прочими архиважными отчетами. Причем, это была самая адекватная и платежеспособная часть. Как раз достаточно молодые или среднего возраста мужики, на которых вдруг свалилась некая публичность. Вторая часть учеников Оскара состояла из непризнанных пубертатных гениев обоих полов, но с преобладанием дев. Они либо уже разок-другой провалились в театральный, либо только готовились к этому жизненному рубежу. Их Оскар Иванович любил куда меньше: обилие шума, малость денег плюс возможность вляпаться "в историю" с какой-нибудь несовершеннолетней девицей отвращали бывшего актера от этой категории учеников.
В какую из двух ученических когорт отнести сегодняшнего посетителя, представившегося Андреем, Оскар не знал. Все внешние признаки свидетельствовали, что Андрей из первых: адекватных и предоплачивающих. Но взгляд сбивал с толку. Его парень как будто позаимствовал у девчонки, верящей, что в актерстве — ее жизнь, и неподражаемо провалившейся во все актерские ВУЗы страны. Слишком много драмы было в этом взгляде для человека, решившего научиться говорить на совещаниях без бумажки. Оскар Иванович аккуратно поинтересовался, чего Андрей ждет от занятий и услышал абракадабру: "Хочу сыграть, что не чувствую то, что чувствую... Точнее, даже не "хочу", а "надо"...
Оскар включил режим "опытного професионала" и поведал, что актерство — это преимущественно наоборот: изображать то, чего не чувствуешь... Либо заставить себя это почувствовать. Но и запрос Андрея можно удовлетворить, только надо немного разобраться: что же именно он чувствует, чего не должен никак обнаружить перед другими людьми.
Андрей уперся в Оскара взглядом собаки хаски:
— Я чувствую... Не знаю, как сказать ... Недоверие? Или, возможно, отвращение ...
— А надо сыграть доверие? Благорасположенность? — Оскар, как ему показалось, нашел подходящий проникновенный тон.
— Надо, чтоб она поверила, что я этого не чувствую! — резко плюнул фразу Андрей. И сам понял, что надо объясниться. — Моя жена. Она — это моя жена.
Оскар молчал. Он вообще не любил чужих семейных разборок. Своих хватило. Андрей набрал воздуха в грудь, как будто готовился к монологу, затем выдохнул его полностью. Повторил цикл еще раз. Оскар не перебивал. Собственно, ему и сказать было особо нечего. Не указывать же сразу посетителю на дверь, надо как-то подобрать слова, тон... Подвести самого Андрея к мысли, что здесь ему делать нечего. Пока Оскар молча размышлял, Андрей все же начал:
— Мы ждали ребенка. А он перестал развиваться. Там... Внутри. На пятом месяце... Внутриутробная гибель плода, понимаете?
Оскар понимал. Он помнил, как смотрела на него Люба из окна больницы. Все называли эту больницу роддомом, но они между собой никогда так не говорили. Просто больница. Просто подлечилась.
— Ну и она — жена — после всего этого, ну, после того, как всё закончилось, она немного как будто не в себе, — вымучивал слова Андрей. — Она говорит, что бракованная, раз так вышло... Не справилась с женским предназначением... Мне говорит... А я говорю, что это не так. Говорю, что она самая лучшая...А сам не верю! Себе не верю! И она не верит! — Андрей сорвался на крик. — Я знаю, что она в этом не виновата, знаю. Знаю, но чувствую все именно так, как она говорит: что бракованная, что не смогла, не справилась... — с последними словами Андрей как будто выдохнул весь воздух и замолк. Оскар Иванович рассуждал про себя: " Интересно, однако... А у меня и мыслей таких не появлялось на счет Любы... Но и Любаша сама такого о себе не говорила..." Пауза затягивалась, и Андрей практически шепотом добавил:
— Я к маме прихожу, мы обо всем этом не говорим, но я как будто слышу свои же мысли. Как будто мама мне говорит: "Не ту ты, Андрюша, выбрал, бракованную. Может, найдешь нормальную, чтоб деток тебе родила, мне внучков?" То есть мать, молчит, конечно, но я-то всё это слышу. И Наташка, жена, уже теперь не от себя говорит, а как бы от моего имени: "Ты считаешь меня бракованной". А я вру, что не считаю. А она чувствует, что я вру... Я ж вижу...
"А мама Любу всегда нахваливала. Говорила, что счастье мне привалило незаслуженное, так беречь и ценить такую жену надо. И сама ценила. И общались они до самой её кончины, хоть и по телефону,"— Оскар еще долго плутал бы закоулками памяти, но Андрей взял себя в руки и уверенным, но одновременно усталым тоном озвучил запрос:
— Мне просто сыграть надо, что я ничего такого не чувствую. Вот того, о чем я вам рассказал...Чтоб она поверила... Это же к вам? Мне сказали, вы педагог от бога...
Оскар утвердительно покачал головой, и вновь взялся рассматривать посетителя.
"Чтоб поверила, говоришь... А надо оно тебе? Любаша тоже верила, и второй раз, и третий, когда я, свинья, её даже из больницы не встретил. Важная репетиция, видите ли, была. Добчинский, на секундочку! Мудобчинский!"— Оскар уставился Андрею в глаза:
— А ты с чего взял, что тебе играть что-то надо? — "тыкнул" он с режиссерским апломбом.
— Ну я же вам все расскал, — практически стоном откликнулся Андрей.
— Ты мне ерунду всякую рассказал, как будто с психологом перепутал. Может, тебе к нему?
— Я был. Там долгая работа, а мне сейчас надо.Как можно быстрей. Не могу видеть, как она мучается.
"Угу, видеть не можешь... Можно подумать, она из-за тебя мучается, пуп мироздания. Станиславского на тебя нет и эмпатии... Но это мы видали, это мы сами хорошо умеем: не видеть страданий. Сам не видел, что с Любашей творится, только платье красивое в горошек заметил, комплимент отвесил...А уж почему она зарыдала и убежала, дверью хлопнув, это мне маменька растолковала. Да и это не сильно помогло, я ж такой занятой был: театр, роли, карьера... Где ж тут еще что-то про других замечать и чувствовать..."
— А ты не смотри, ты делом займись. Или дел у тебя нет? — мысли Оскара пронеслись вскачь и реплику он подал как профессионал: не затягивая паузу, но и не наскакивая на собеседника. Зато сопроводив свою фразу взглядом удава, рассматривающего кролика во всех подробностях.
— Есть, — неожиданно пискнул Андрей, — но с Наташей как быть? Неужели нельзя сыграть...
— Отчего ж нельзя? Можно, вполне. Все, что угодно, может сыграть человек. Если он соответствующе одаренный и хорошо обученный.
— Но мне же не "что угодно", мне только одно...
— Что ты не чувствуешь то, что чувствуешь? - Оскар подался вперед, нависая над сидящим Андреем всеми своими ста шестьюдесятью пятью сантиметрами и увесистым животом. — А не думал ли ты, что чувствуешь херабору какую-то небывалую! Дичь, другим словом! Была жена твоя нормальная, думать ты не думал, что бракованная и вдруг какая-то не такая стала, потому что осечка один раз вышла? — Оскар смотрел на Андрея глазами Любы. Так, как она смотрела на него, когда предложила усыновить ребенка. Смотрела вопросительно, но зная правильный ответ. А вот он тогда этот ответ не знал. Другой он знал ответ: не до того ему, не готов он. Ему дядю Ваню дали репетировать, правда второй состав. Ну так надо поднажать, выделиться, сыграть так, что первый состав подвинулся. Вот что важно-то, Любаша! Ах ты ж, моя красавица, как тебе в этом платье хорошо...Но взгляд запомнил. Неуютно ему под этим взглядом было, морозно и душно одновременно. И не зря, ох не зря...
И Андрею тоже не по себе. Вон, в кресло вжался, не ждал такого поворота событий. Но не перебивает. Правильно, дружок. Не стоит перебивать человека, который делает самый важный выбор в жизни. Из оставшихся на его долю возможностей, конечно. Вот отцом Оскару уже не стать. И известным актером тоже. Но ведь известный не значит хороший, а неизвестный не значит плохой. А сейчас Оскар исполнит, должно быть, свою главную роль. Он резко повернулся спиной к Андрею и неспешно прошествовал к своему стулу. Правда в тот момент, когда Оскар Иванович усселся, а скорее воссел на него, венский колченогий раритет казался чуть не троном. Чем-то незыблемым и вековым. И таким же казался Оскар Иванович. Взгляд его стал синью и бесстрастностью вечного неба, которое видело всё и знает, что увидит это всё ещё не раз. Знает как быть должно и до́лжно. Голос Оскара Ивановича заполнил собой все пространство, будучи вовсе негромким. И этот негромкий голос ввел Андрея в оцепенение не меньше, чем то, что он услышал.
— Брось эти думы. Минёт этот год, и быть вам родителями. Вижу. Можешь и жене передать: дед Осип сказал, что не в этом году матерью тебе стать судьба, но скоро. — Оскар замолчал не сводя с Андрея тяжелого, полного знания обо всем в этом мире, взгляда.
— Ааа ... Вы... Осип...
— Да, так бабка моя, ведунья, нарекла. Не приняла светского имени. Так меня и знают те, кому нужно помочь судьбу увидеть. Только я редко кому смотрю. Дело это такое...— Оскар махнул в пространство рукой, будто показывая какое это дело. — Просто по тебе, парень, всё хорошо видать.
— А вы точно...— начал Андрей.
— Точно, — слово ухнуло свинцом, но Оскар добавил: — Можешь и не верить. Ждать вам недолго, на деле убедишься. Всё, иди, несостоявшийся актер. Ничего тебе играть не надо, только жену слушай! — Оскар практически под локоток вывел Андрея в коридор и выставил в подъезд.
Аккуратно притворив дверь, Оскар сдулся как воздушный шарик, став морщинистым, дряблым и как будто слегка припыленным. Старчески шаркая он пошел к шкафу и вытащил оттуда платье в горошек. То самое, в котором Люба была и в ЗАГСЕ, и на премьерах...Которое оставила в шкафу, уходя от него. Которое искали, когда надо было хоронить. Оскар зарылся лицом в платье и только губами без звука выводил "Прости". Он сидел долго, глаза его то увлажнялись, то вновь становились сухими. "А хорошо ведь сыграл, Любаша? Хорошо! Ведун дед Осип...Ты уж там, наверху, попроси, чтоб сбылось. А я сделал всё, что мог. Это моя лучшая роль." — Оскар усмехнулся, поднял платье с пола, поправил на вешалке и подрагивающими руками отправил в шкаф. Тонкая ткань, струясь, сползла с одной стороны вешалки, а следом и с обратной. Платье опало Оскару на грудь и живот.
"Дала знак. Услышала." — понял он.