Впервые Римма Камкина побывала в Омске совсем маленькой девочкой. Они с мамой пошли на берег Оми. Вышли на песчаный пляж, где на мосту мальчишки удили рыбу. Римма подошла к самой воде. И тут порыв ветра сдул с ее головы только что купленную обновку – шляпку из высушенных водорослей. Мальчишки поймали ее, но намокшая шляпка безнадежно растянулась. Все вокруг смеялись, а девочке было так обидно, что она разрыдалась.
Текст: Елена Мачульская. фото из собрания Омского регионального отделения Союза художников России, а также из фондов музея "Искусство Омска"
Сейчас на этот берег выходят окна ее мастерской. Здесь Римма Петровна Камкина пишет удивительные картины. Во время разговора с ней быстро забываешь, что моей собеседнице 91 год.
«Я все хорошо помню. Вот тут на пляже я купалась, под мостом мыла ноги. Сейчас уже ничего там нет». – Рассказывая об изменившемся пейзаже за окном, Римма Петровна ставит чайник и накрывает стол, отодвинув кисти и бумагу. В ее мастерской картины повсюду: развешаны на стенах, стоят у стены, лежат стопками. Ведь она рисует каждый день. О том, сколько у нее работ, Римма Петровна даже не задумывается: «Считать их, что ли?» Изображенное на ее картинах живет, струится как вода в реке. Дома и пейзажи полупрозрачны, силуэты людей похожи на тени. Неслучайно акварели Риммы Камкиной искусствоведы называют «жемчужными». Работает она быстро. «Если у меня есть настроение, я сажусь и пишу. Акварель ведь течет как музыка. Она прозрачная, ее надо почувствовать, ухватить главное... Я быстро пишу акварели».
Она все время в поиске тем, образов, вдохновения, ищет и находит удивительные вещи. Старинный ключ; умывальник музейного вида – «под Седельниковом это было, он весь заросший, в тенётах в углу висел»; корни багульника, напоминающие застывшую балерину; корзина на чердаке заброшенного дома в Муромцеве – такие находки художница называет «начердачное». Полки в ее мастерской забиты всякими диковинками.
Глядя на ее удивительные акварели, сложно поверить, что профессионального художественного образования художница не получила. Но это так. Римма Петровна Камкина окончила историко-филологический факультет Омского пединститута.
БРУСНИЧНЫЙ КИСЕЛЬ И ТЕНИ НА СТЕНАХ
Рисовать она начала в раннем детстве, а первой ее краской стал... брусничный кисель. «Мама ушла, а я взяла ложку киселя и плеснула им на стену. Он течет, а я его ловлю. И вдруг поняла, что это очень красиво, – вспоминает Римма Петровна. – А если попадается ягодка, то ее можно раздавить и получить цветной сгусточек, вокруг которого растекается нечто розовое и красивое. И я начала это практиковать. А потом нашла уголек возле печки: мы топили березовыми дровами, а угли березы черные как тушь. И я сделала еще одно «открытие»: углем можно рисовать!»
Жажду творчества не могли сдержать никакие увещевания. Однажды, когда мама в очередной раз ругала дочку, соседка остановила ее: «Женечка, милая, ты что делаешь? А вдруг дочка рисовать будет? Просто ребенок хочет рисовать, а ты ей не даешь. Пусть измажет стены». И мама отвела Римме кусок стены возле печки: «вот здесь рисуй, а дальше не надо».
Художнице тогда было 2 года. Желание рисовать, похоже, передалось Римме по наследству. Ее мама, Евгения Камкина, преподавала в школе черчение и рисование, причем тоже была самоучкой, художественное училище так и не окончила: родилась дочь и стало не до учебы.
Не менее важную роль в судьбе будущей художницы сыграли тени на стенах. «Мама мне рассказывала, что я следила за тенями на стенах, раскрыв рот. А я помню такое: отец идет вдоль стены, отбрасывая тень, проходит угол, а у него тень от носа – длинная, как клюв у птицы, он повернулся, тень от носа «сломалась», и я начала хохотать... Смотрю на папу и показываю пальцем то на его нос, то на стену, – рассказывает Римма Петровна. – Эти тени на стенах меня поразили. Как будто на живые картины смотришь. Мы ведь тогда еще кино не видели. Я до сих пор вспоминаю эти тени на стенах». Так что зыбкая, колеблющаяся реальность на картинах Риммы Камкиной родом из детства.
От угля с киселем девочка перешла к карандашу и краскам. Она раскрашивала в книгах буквы, превращая их в разнообразные силуэты. Как будто знала, что в будущем ее живопись будет неразрывно связана с литературой. «Печатный текст я старалась местами закрасить, что-то для меня это значило, наверное. Вроде вот это домик, а это – вроде бы дерево... То есть получалась фантасмагория какая-то, и мне это нравилось», – говорит художница. А вот уроки рисования в школе, как ни странно, пришлись Римме не по нраву: «Поставят стакан, чашку. «Нарисуйте чашку». А мне не хотелось. Мне хотелось рисовать что-то такое цветное, плывущее...».
ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ
«В Иркутске мы жили в «движенском дворе». Назывался он так потому, что там жили семьи железнодорожников, а мой отец работал бухгалтером на железной дороге. У нас была комната и кухня».
Римма Петровна родилась в непростые времена – в 1930-е годы, «когда с хлебом было плохо, а сахара не было вообще». И в Сибири вспыхивали крестьянские восстания, на которые люди решались от безысходности, «потому что отобрали все до последней курицы». «Нас спасали орехи и грибы из леса и коза, которую купила мама. Еще спасало то, что давали Байкал и Ангара – кета и омуль, – вспоминает Римма Петровна. – А в 1936 году нам пришлось бежать в Казахстан. Если бы мы не уехали, отца, скорее всего, не было бы. Его допрашивали всю ночь, утром он пришел измученный. А за что? Он ведь был самый обычный счетный работник, мещанин из Муромцева. Мама – из крестьян, из-под Полтавы. Таких историй тогда было немало. Времена не выбирают, в них живут и умирают».
После школы Римма Камкина снова отправилась в уже знакомый ей Омск и поступила на историко-филологический факультет педагогического университета. «Тогда только закончилась война, учебников почти не было. Да вообще ничего не было. Мы жарили вермишель на масле, заливали ее яйцом и считали, что это вкуснейший ужин», – объясняет художница.
Кажется, она никогда не унывает. И понятно, почему песня «Веселый ветер» из знаменитого кинофильма «Дети капитана Гранта» у нее самая любимая. «Кто весел – тот смеется, кто хочет – тот добьется, кто ищет – тот всегда найдет!» Кстати, та самая река, которая когда-то сыграла досадную шутку с маленькой Риммой, в итоге ей покорится. В институте Римма Камкина увлечется греблей и будет плавать на лодке по Оми.
После института молодую учительницу направили по распределению в село Поречье Муромцевского района Омской области. Уроки, которые она вела в сельской школе, очень отличались от обычных. «Что я делала? У меня на уроке истории все рисовали. Пришли как-то из роно посмотреть, как работает учитель, и никак не могли понять: литература это, история или рисование? Все рисуют средневековые города, купцов, мортиры, а еще читают стихи...». Впрочем, в Поречье Римма Камкина проработала недолго, несмотря на уговоры остаться, уехала в Омск. Но устроиться работать по специальности в городе ей не удалось. И тогда она пошла в художественную мастерскую делать рекламные вывески и плакаты.
Эта работа, хоть как-то связанная с рисованием, стала первым шагом на пути Риммы Камкиной в большое искусство. А затем произошла судьбоносная встреча. Однажды сотрудников мастерской попросили принести то, что они рисуют в свободное время. Посмотреть эти работы пришел известный омский художник Алексей Либеров. «Я принесла большую папку, в которой было много акварелей: детишки в воде возятся, домики старинные, заборчики всякие. Либеров посмотрел и сказал: собирайте это все и приходите по адресу Лермонтова, 8. Там у нас готовится художественная выставка, и вы сможете принять в ней участие, – рассказывает Римма Петровна. – Я сначала даже не поверила. Я ведь всегда не для кого-то, а для себя рисовала, мне хотелось писать не оттого, что это кому-то надо, а оттого, что это надо мне. На выставку отобрали четыре мои акварели. Это была Вторая зональная художественная выставка «Сибирь социалистическая», 1967 год...».
Потом были другие выставки – в Омске и Новосибирске, Москве и Санкт-Петербурге. В Союз художников Римму Камкину приняли единогласно, несмотря на отсутствие художественного образования. Она просто приехала в Москву и продемонстрировала руководству Союза свои работы. Профессиональные аквалеристы долго и безуспешно искали на них следы карандаша и не могли поверить, что она пишет без наброска. «Они ходили и внимательно рассматривали акварели, искали карандаш, а его нигде не видно. Понимаете, они считали, что писать Пушкина без предварительного карандашного наброска – это нонсенс. А у меня получается. Интуитивно», – улыбается Римма Петровна.
ВДОХНОВЛЯЯСЬ ПУШКИНЫМ И ДОСТОЕВСКИМ
Трудно отделаться от ощущения, что Римма Петровна живет одновременно в разных временах: в современности и в любимой Пушкинской эпохе. Она может открыть волшебство пушкинского стиха даже человеку, равнодушному к русской классике – в этом мне довелось убедиться лично.
«Когда я читаю Пушкина, стихи как будто подхлестывают меня. Картины сами перед глазами возникают», – делится художница. Ее работы словно окна в пушкинский Петербург. Понятно, что к городу на Неве Римма Петровна относится трепетно: «Это особенный город. Он словно какая-то волна – держит, качает, убаюкивает и вдохновляет. Без Петербурга нас не будет, это наша душа... Знаете, после окончания десятого класса я хотела уехать в Царское Село и мыть полы в лицее, где учился Пушкин, ходить по этим коридорам, по этим местам. Но не сложилось».
Изданный в 2013 году альбом репродукций Риммы Камкиной неожиданно раскрывается на изображении совсем иного Петербурга. На иллюстрации стеной встают огромные волны, расшвыривающие утлые лодочки, и только несокрушимый Медный всадник возвышается посреди бушующей стихии. «Это XIX век, наводнение в Петербурге... Я никогда не видела наводнения, но я его почувствовала под впечатлением от поэмы «Медный всадник».
В парящем мистическом мире ее Петербурга всем владеет Пушкин. Он и сейчас ходит по этому городу, это его другая вечная жизнь. Здесь нет прохожих, но иногда могут встретиться собачки. А еще – петербургские львы, которых художница называет «лёвы». Кажется, они тоже живые – хранители, философы, стражи...
В поэзию Пушкина будущая художница влюбилась еще в раннем детстве: «Революция прошла, люди живут плохо, голодно, холодно, а мама с сестрой ночью сидят с гитарами и на два голоса поют «Сижу за решеткой в темнице сырой...». Думают, я сплю. Напротив печка белая светится, в окно луна заглядывает, я вижу два силуэта с гитарами... Эти силуэты, неясность, недосказанность, этот мотив... Когда мама сказала, что эти стихи написал Пушкин, я поняла, что Пушкин – это кто-то, кого надо обязательно увидеть, узнать о нем». Потом мама принесла книгу и сказала трехлетней дочери: «Римма, это – Пушкин». И показала портрет. «Кудрявые волосы и глаза, которые глядят прямо на меня. Я посмотрела внимательно и сказала: «Славный парень». И все засмеялись, – вспоминает Римма Петровна. – И я сразу почувствовала, что это – что-то главное, что-то, о чем мне нужно будет или рассказать, или станцевать».
У ее любимого героя на акварелях разные лица. Римма Петровна придает Пушкину черты других известных людей, словно бы он живет во всех них. Например, у нее есть работа, в которой Пушкин очень похож на Виктора Цоя. Есть Пушкин тревожный, Пушкин озорной. Вот Пушкин в Екатерининском парке, под сенью дуба – и так схожи ветви дерева и тонкие пальцы поэта. Вот совсем маленький кудрявый «Пушкиненок». В общем, настоящая вереница метаморфоз великого поэта...
Петербург Достоевского Римме Камкиной тоже хорошо знаком. «Когда я была в Петербурге, то ходила по местам, описанным в его книгах, и думала. Вот идет человек. Сначала он выходит из своей комнаты – под самой крышей на пятом этаже, где обычно живут самые неимущие. Потом он идет через мост, замедляет шаги. Вот он остановился, задумался и понял: что-то я не так сделал, надо поправить, надо поменять жизнь. С Невы потянуло холодом, большая туча повисла над мостом, на котором стоит одинокий человек. Эта тема всегда тревожила Достоевского – что происходит с одиноким человеком?» Достоевским она увлеклась еще в те времена, когда училась в пединституте, хотя в программе вуза его произведений не было. Знакомство началось с «Преступления и наказания». И до сих пор том Достоевского лежит на столе художницы. «Если мне грустно, представляю, как Раскольников лежал в каморке, вспоминаю, о чем он думал. Он не знал, куда убежать от себя, понимал, что его все время преследует одно и то же... Для художника очень важно не просто так рисовать кого-то, не зная, не представляя, кто он. Нужно обязательно знать своего героя», – объясняет Римма Петровна.
Она создала серию иллюстраций к произведениям Достоевского. «Там есть одна акварель. На фоне светящегося окна, где переплет как крест – символ терпения, – стоит согнутая старушонка. Мы ведь читаем у Достоевского о том, что все мы одиноки, – говорит Римма Петровна. – Я сама этого не понимала, когда рисовала. А когда закончила, когда работы напечатали в книге – посмотрела и ахнула. Так само собой рисуется – рука движется, будто кто-то ее ведет... Наверное, он ведет – Достоевский. Он будто бы каждую человеческую душу знает – он знает тебя, знает меня и знает каждого... Он просто рассказывает о тебе».
Петербург Пушкина у Риммы Камкиной – музыкальный и прозрачный, Петербург Достоевского совсем иной – мрачный и суровый, но эта темнота не беспросветна. На картине всегда есть какой-то просвет – надежда или хотя бы намек на нее.
Конечно, два любимых автора Риммы Камкиной очень разные. Но есть то, что их объединяет: «интерес к человеку, боль за человека».
ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С УДИВЛЕНИЯ
Римма Петровна принципиально не пишет с натуры. Она всегда работает «от впечатления». Ее картины – запечатленные впечатления. Запечатленные, но не застывшие. Причем рисовать то, что ее впечатлило, Римма Петровна может в любых условиях. «Как-то я была с группой художников в Паланге. Начался шторм, все побежали к автобусу, а я осталась на берегу – у меня бумага лежала прямо на мокром песке. Я под дождем рисовала штормовое море, там какая-то шаланда болталась на воде – она у меня изумительно получилась. Все в автобус залезли и меня ждали, я вся мокрая с этой акварелью бежала. Задние сиденья освободили и положили туда лист сушиться. На нем песок отпечатался – такие камешки получились из следов от песчинок: точка и вокруг светится», – рассказывает художница. Будто бы ягодка из киселя в далеком детстве...
А вот старая, канувшая в небытие Тара. «В Таре чувствуешь себя в каком-то другом времени. Видишь окошечко, вспоминаешь: мы там жили. Хозяйка с ведром идет – баба Настя или баба Нюся, худенькая старушонка. Собака из конуры гавкает, куры по двору ходят. Было жарко, вдруг слепой дождь пошел, и эти куры кинулись врассыпную по двору», – вспоминает Римма Петровна.
На ее картинах есть и Омск, причем все петербургское, что есть в этом городе, на них становится еще более петербургским. Например, Никольский собор узнаешь не сразу, его можно принять за один из храмов Северной Пальмиры.
А вот действительно Петербург. Строгановский дворец, вид на Петропавловку, Александр Сергеевич с дамой. Еще Пушкин... Настоящий, живой человек. «А вот эта акварель... Если бы ты посмотрела, как я ее делала, ты бы подумала, что такого не бывает. Я прямо в ударе каком-то была, я так быстро ее сделала, а потом бросила ее на пол, под диван ее швырнула. Что-то я засомневалась... Потом вспомнила о ней, достала, поднесла к зеркалу – оно никогда не обманет. Посмотрела – лицо живое, глаза на меня смотрят».
У Риммы Петровны получается запечатлеть неуловимое – ее картины дышат, живут. «Все идет от удивления: мне нужно, чтобы у меня все появлялось и улетало куда-нибудь. Понимаешь, я должна это делать, я ночами порой сижу...».
В октябре Римма Петровна отметила свое 92-летие. А через полтора месяца, 8 декабря, когда празднуется День художника – ее не стало...