Найти тему
Никита Landenale

Античное начало в жанровой специфике поэмы В. Ерофеева «Москва-Петушки» (на примере диатрибы и мениппеи)

Для начала стоит уточнить, что это не статья, направленная на интертеймент, а в прямом значении академическое эссе, написанное мной для СПБГУ. Попрошу особо придирчивых читателей обратить внимание на то, что инструментарий Дзена не позволяет вставлять сноски, поэтому вся использованная литература исключительно в конце.

«Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева — не просто постмодернистский текст, положивший начало новой вехе в отечественной беллетристике, это большая система, выстроенная вокруг интертекстуальных связей, включающих в себя множество текстов, пространств, жанров, иных элементов литературного творчества.

Венедикт Ерофеев был филологом, потому утверждать, что текст случайно состоит из такой «мозаики» в корне неверно. Каждому элементу интертекста, нарочному заимствованию, метацитированию, слиянию жанров можно найти обоснование, если обратится к тексту или культурно-историческому контексту, вне текста.

Так, например, в жанровой структуре текста можно найти элементы античных жанров, таких как: диатриба и меннипея. Более подробно остановимся на каждом.

-2

В русской литературной традици диатриба принимает форму «сатиры», некоторые исследователи применяют термин «желчная сатира» . Так термин «диатриба» определяют некоторые исследователи: «Диатриба греч. diatribe, от diatribo, раздавить, разрушить. Желчная критика» ; «Диатриба – едкая, желчная критика, длинное разглагольствование» ; «Диатриба ж. греч. жолчная критика, основанная на личностях» ; «Диатриба греч. diatribe, от diatribo раздавить, разрушить). Резкая желчная критика». Таким образом, на первый план вышла как бы «физиология» жанра, его гневная, обличительная, злая, язвительная тональность – «желчная», – к такому выводу приходит исследователь В. В. Мороши.

Вопрос исторического жанра мениппеи остается малоизученым, потому я не берусь утверждать однозначно о каких-либо чертах, свойственных жанру. Некоторые исследователи считают менеппею полноправным жанром, влияющим на литературную традицию (последователи М. М. Бахтина), другие - вовсе не признают ее научной значимости (М. Л. Гаспаров). Принято объединять термин «сатира» и «мениппея» в один, как бы синтезируя некую общность, именуемую «мениппейной сатирой», однако мне кажется более уместным обратить внимание на точку зрения Р. Б. Щетинина: «Рассматриваемый жанр мы будем в дальнейшем называть мениппеей или «менипповой сатурой», а не «менипповой сатирой», так как первое название отражает в большей степени суть этого жанра, чем второе. Сатира – это дальнейшее развитие жанра сатуры, и она уже не содержит смешения жанра стихов и прозы, что и определяет само название жанра satura (производное от лат. lanx satura – блюдо, наполненное всякими плодами, которое вносилось в храм Цереры)».

-3

Произведение В. Ерофеева связуется с жанром мениппеи благодаря соединению лирического и прозаического начала, бытового и метафизического, низкого и возвышенного. В тексте явно отслеживаются те самые «желчные» настроения, переданные через «менипповую сатуру», общность настроений, свойственных повествованию, специфи изображаемых героев. Текст представляет из себя прозу, однако Ерофеев самостоятельно заявляет о наличии в нем лирического начала, именуя свою работу поэмой, что, также проводит интертекстуальную отсылку к «Мертвым душам» Н. В. Гоголя. Исследователи творчества авторов-постмодернистов неоднократно обращали на это внимание: «Формообразующая роль выпивки заключается у Ерофеева в том, что процесс опьянения героя идет у него рука об руку с расширением того художественного пространства, в котором герой существует и действует, выходом его из узких пределов быта в беспредельный план бытия. Происходит „взрыв“ в мире детерминированной реальности и переход всех его компонентов в некое иное измерение <…> И в этом новом измерении поездка Венички в Петушки оказывается только поводом к безгранично широкой постановке вопроса о смысле и сущности человеческой жизни в объеме всей известной нам истории. Здесь и лежит разгадка так смущающего всех слова „поэма“. Прибавлю, что совершенно аналогично обстоит дело и с „Мертвыми душами“».

Фактически, автор поэмы «выворачивает наизнанку» серьезность, представляя реальность скорее комической. Делает он это не просто так, а для того, чтобы утвердить, проверить серьезной окружающей действительности через смех, как бы изображая контрастность.

Фото записи из дневника Венедикта Ерофеева.
Фото записи из дневника Венедикта Ерофеева.

«Москва-Петушки» - трагикомедия, в чем не приходится сомневаться. Герой поэмы комичен и нелеп, его пьяные возгласы кажутся читателю достаточно сумбурными и даже абсурдными, однако именно через них, взглянув на картину целостно, мы можем заметить глубину, поднимаемых им вопросов. Герой обладает тонкой душевной организацией, он способен выслушать любого человека: «всякого человека, даже самого ничтожного на вид, надо обязательно жалеть или хотя бы выслушать».

Трагичность же произведения заявлена автором в эпиграфе: «Вадиму Тихонову, моему любимому первенцу, посвящает автор эти трагические листы». Настроение поэмы явно амбивалентно, о чем утверждает исследователь А. Генис: «…Пытаясь истолковать ее логическими категориями, мы убиваем в ней главное – игру. Мифу нужен страдающий писатель, но… обнаруживая в «Петушках» трагедию, мы теряем комедию; наряжая Ерофеева мучеником, мы губим в нем полупьяного святого, поэта и мудреца…».

Запись из дневника Венедикта Ерофеева.
Запись из дневника Венедикта Ерофеева.

Смех в произведении Ерофеева вызывает нарочито драматизированная самоирония Венечки. Тут мы можем проследить еще один элемент интертекстуальной системы — уподобление героя Ерофеева героям Н. В. Гоголя, их роднит именно особое мироощущение литературных героев — «смех сквозь слезы». Венечка, олицетворяя собой человека «низкого», ничем не примечательного, обладает особым даром — осознавать окружающий хаос. Однако, вместе с тем, он обречен на проклятие быть непонятым и одиноким.

М. Л. Гаспаров в своей работе «Античная литературная басня» утверждает: «О диатрибе можно говорить не как о жанре, а как о стиле, не как о типе произведения, а как о комплексе приемов». Именно такой подход свойственен идиостилю Ерофеева. Кажется, будто в «Петушках» писатель пытается зафиксировать устный пересказ, рукводствуясь живой речью, а не кодифицированным литературным языком. Так, например, в тексте мы можем заметить моменты, где герой, скажем, икает или издает какие-либо подобные звуки. То же можно сказать и об аудиолизации поэмы, она полна звуков, которые, конечно, бумага не может передать. Поскольку, как я утверждал выше, Венедикт Ерофеев был филологом, полагаю, ему вполне было известно, что есть «диатриба». Складывается вывод: Ерофеев нарочно прибегает к использованию этой литературной концепции (до конца не определено, что это, стиль или жанр).

Поэма «Москва-Петушки» включает в себя античные жанры, соединяет в себе прозу и лирику, диатрибу и мениппею, высокое и низкое.

Диатриба в жанровой природе текста Ерофеева локализована и представлена читателю в форме проповеди, повествуется через устную речь, нарочитый экспромт.

Утверждать о наличии такого античного жанра как мениппея мы можем обращая внимание на то, что поэма представляет собой некое слияние, синтез смыслов и мотивов, жанров и форм.

Список литературы:

1. Гаспаров М. Л. Античная литературная басня. - М., 1972, - с. 131.

2. Генис Александр. Благая весть. Венедикт Ерофеев / А. Генис. — [Текст: электронный] — http://kirovsk.narod.ru/culture/ludi/erofeev/articles/genis.htm (дата обращения: 19.07.2022)

3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. - СПб.; М., 1912. Т. 1: А–З. - 2030 с.

4. Е.А. Егоров. Развитие гоголевской поэтики в поэме Вен. Ерофеева / Е. А. Егоров — [Текст: электронный] — http://www.e-reading.club/chapter.php/115312/7/ Analiz_odnogo_proizvedeniya_Moskva-Petushki_Ven._Erofeeva_ %28Sbornik_nauchnyh_trudov%29.html

5. Ерофеев Венедикт. Москва–Петушки. Санкт-Петербург: Азбука–Аттикус, 2016. - 192 с.

6. Мароши В. В. «Желчевики» и диатриба: к генеалогии героя и жанра в русской литературе / В. В. Мароши // Сибирский филологический журнал. — Новосибирск: 2016. — С. 21 — 32

7. Михельсон А. Д. Объяснение 25 000 иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с означением их корней. - СПб., 1865. - 718 с.

8. Михельсон М. И. Русская мысль и речь: Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: В 2 т. Т. 1. - СПб., 1903. - 1580 с.

9. Чудинов А. Н. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. - СПб., 1894. - 992 с.

10. Щетинин Р. Б. «Жанровые особенности мениппеи» / Р. Б. Щетинин // Вестник Томского государственного университета. Филология. — Томск: 2009. — С. 84 — 93