— и начинаешь вдруг ходить в любви, как в мягком пальто. Тепло телу; тепло ногам и рукам, голове, сердцу, душе. Ну и что, что прохладно; одеваться просто здесь нужно повнимательнее. Шапочку там. Шарфик.
Что за магия: когда сюда приезжаю, тут почти всегда солнце. А когда его нет, вот как сегодня, глядишь - непременно под конец засовестится и выйдет на закат показаться. Идешь по улице - слева вверху всё хмурится, а вдали справа сине-радостное небо, да еще кокетливыми перистыми облачками завитое. Шарман.
С Питером вообще история ай-ай. И Водской пятиной назывались, и Карельской землей, и Ижорской, и под Московским княжеством были, и под Шведской Ингерманландией. Ну а потом случился гений Петра, и Санкт-Петербург случился, он же Ленинград, Петроград, Петербург, колыбель революции, символ имперской власти, город-герой, вырастивший великих людей, Бог знает как переживший ад блокады. Все в курсе.
Чуда какая-то. Нельзя не любить Питера. Органически не получается. Это город-эмпат: начинает без спросу тебя любить, а ты не можешь сопротивляться этой простой, интеллигентной, свойской любви. «Я тебя люблю. Ты ни в чем не виноват, ты не должен никем быть, кроме себя. Расслабься, посмотри по сторонам. Я красивый, да? А ты какой красивый, погляди. И вообще всё красивое», - говорит он тебе, и ты, как завороженный ребенок, приоткрыв рот, слушаешь и внимаешь этому шепотному говорку, волшебной золотистой пыльцой рассыпающемуся вокруг.
Магический город. Такой бывает спокойный, весь в лубочных сладких мимимишностях: то группка детей тащит куда-то огромную связку воздушных шаров; то мужик в оранжевой куртке, сиреневой шапке и с лицом, как на иконах, идет рядом с женщиной в пестром шарфике и периодически подносит к щеке ее руку, зажмуриваясь от счастья. «Сто рублей не будет случайно?», - добродушно-игриво спрашивает пьянчужка со следами бурной жизни на лице, будто пожилой клоун.
Своехарактерный город. Вот он, странноватая салонная дева с живым умом и очами, подернутыми сонной поволокой, - никто не понимает ,что она такое, но все к ней страшно влекомы. То, зараза, акварели шурует, шурша шелками, то ночью в полузабытьи выплёвывает в хриплые проклятия, ввергая в ступор очередного любовника, лихорадочно путающегося в исподнем.
Тут же мгновенное превращение - и бах! - это худой юноша несется, развевая шарф и сжав подмышкой папку с эскизами. Жрать нечего, но это ничего. Душа, главное, в любовном огне, а фасад подправим.
Потом всмотришься, нахмурившись, узнавая, вспоминая, в лицо Питера, в безмолвные таблички на зданиях, постоишь на месте, откуда в блокаду брали воду зимой, - и ужаснешься, ахнешь внутренне - какой это древний старик, мощный, душевный, духовный город! Не дует никому в ус. Ему можно беззлобно махнуть рукой и быть расхристанным пьянчужкой из обветшалого грациозного дома с безобразной щербатой сырой штукатуркой, пахнущего кошками парадной с изразцовой печкой, бегающим на рынок купить с лотка блок сигарет. Можно - зелено-золотым, с надменными двуглавыми орлами Зимним, молчащей много лет старухой Авророй, свидетельницей краха одной империи, становления и падения другой.
А бывает, приезжаешь, потому что просто хочется, черт побери, повкушать ажурных масляных пышек, измазавшись в сахарной пудре, пошляться с фляжкой чего горит, повзирать умиленно на Зингера, пошататься меж книжных полок, выпить кофею в любимой кофейне «Кофе на кухне», зависнуть в чертям собачьим сначала в барах на Рубинштейна, потом уйти в астрал на Финском…
Вот как ему это удается? Молчит Петербург. Не рассказывает. Бережёт свои тайны.
#петербург #пропитер #операцияп