Среди алданцев-первопроходцев немало имен овеяно легендой. И это не только первооткрыватели Незаметного М. П. Тарабукин и В. П. Бертин, но и А. К. Зедин, Н. И. Коркунов, С. И. Флусов, М. Г. Балахнин. Каждый из них достоин памяти земляков за их вклад в становление золотой промышленности.
Многие десятилетия считалась утерянной связь с семьей Балахниных, выехавших из Алдана в 1958 году, но благодаря неравнодушным людям сотрудники музея разыскали и теперь ведут переписку с детьми Михаила Григорьевича и Марии Сергеевны. Первым пришло письмо от старшего сына Геннадия, который проживает сейчас в Израиле и по-прежнему помнит Алдан, ответили и дочери.
В бандероль, которую прислала недавно из Новосибирска младшая дочь Балахниных Наталья Толстикова, пришли документы, фотографии и воспоминания М. С. Балахниной, написанные ею в 80-летнем возрасте. Письма разных лет, воспоминания составили интересный рассказ о жизни замечательной семьи, спаянной любовью, верностью, заботой друг о друге.
Михаил Григорьевич Балахнин родился в 1905 году в г. Бодайбо Иркутской области. С малых лет он слышал захватывающие рассказы о старателях. Его отец Григорий Тимофеевич работал кассиром-золотоприемщиком в старательских артелях и знал немало о фарте и крахе золотоискателей, об их изматывающем труде. Многие его рассказы легли в основу романа «Угрюм-река» В. Шишкова. Григорий Тимофеевич дружил с писателем, и когда-то в семье Балахниных хранилась книга с его дарственной надписью. Мама Миши Балахнина Мария Федоровна была учителем, она и подготовила сына к учебе в гимназии, куда его отправили на три года раньше срока. Требования в семье к детям были строгие. Однажды за плохие отметки Мишу не посадили за стол ужинать. Отец сказал: «Когда учиться будешь хорошо, тогда и за стол сядешь…». Характер у Михаила был горячий. Вспылив, он убежал из дома без шапки и пальто. Дело было зимой, и было ему в ту пору всего 13 лет. Так неожиданно началась его взрослая жизнь. Он нанимался в подпаски, жил в землянке, позднее прибился к старателям, многому у них научился, с ними прибыл на Незаметный в 1923 году.
Грамотных среди рабочего люда было немного. И Михаил не только работал в артели. Но и активно участвовал в организации комсомольской ячейки, избирался секретарем Якутского окружкома комсомола. «Сбегать пешком» из Томмота в Якутск на бюро обкома или пленум считалось для него обычным делом. Это у него называлось «самоходным транспортом».
В 1928 году его направили на учебу в Москву, где он окончил сначала рабфак имени Артема, а затем горный институт, по окончанию которого в 1935 году помирился с родителями и попросил разрешения сесть за стол. В институте он встретил свою будущую жену – Марию Сергеевну. Она была старшей из девятерых детей в семье. Родилась в 1907 году в г. Кольчугино. Не окончив и двух классов церковно-приходской школы, в 1919 году Маша «пошла в люди» - на заработки, нянчила чужих детей, в 1922 году устроилась рассыльной в уездную земельную управу, затем стояла на бирже труда, так как работы не было. В 1925 году пришла по спецнабору на Кольчугинский завод цветной металлургии, здесь окончила курсы ликбеза и профтехкурсы и получила путевку на рабфак им. Артема. В 1928 году она была зачислена в ударную группу, а затем в сверхударную, где вместо четырех лет обучение велось всего два года. В 1930 году поступила в Московский горный институт, а через год вышла замуж за Михаила Балахнина.
Во время учебы в 1932 году в студенческой семье родился первенец – Геннадий, а сразу после защиты диплома в 1935 году на свет появилась дочь Ирина. По окончании института Мария Сергеевна получила распределение в Тулу, думала, туда же назначат и Михаила, но его направили в трест «Якутзолото». Вместе с ним в далекую Якутию отправилась и жена с двумя маленькими детьми и дипломом горного инженера. На Алдане она стала первой женщиной-инженером.
В своих воспоминаниях Мария Сергеевна пишет: «Где-то в половине ноября 1935 года выехали из Москвы два молодых специалиста (возраст-то не совсем молодой был – 28 и 30 годков) с двумя детками. При них был багаж: швейная машинка (ножная), 2 ящика с книгами, один чемодан с пеленками и общим бельем. Остальное все на себе.
Ехали от Москвы до станции Большой Невер скорым поездом 9 суток. Автобусы от ст. Б. Невер до г. Алдана еще не курсировали. Все перевозки производились грузовыми машинами.
В Б. Невере жила двоюродная сестра Михаила Григорьевича. Одну ночь у нее провели. Она нас «устроила» со знакомыми шоферами (муж ее шофером работал) в кабины. Я с пятимесячной дочкой Ириной, муж с Геной, в разных машинах. Трудно представить, как выжила Ира – 5-месячный ребенок в декабре больше трех суток в кабине грузовой машины с остановками на 3-5 часов в каких-то избушках (так называемое «зимовье»). Развернешь ее в этом зимовье - от нее густой пар валит, мокрая до ушей. Ведь ехали без остановок 6-8-10 часов. Доехали до Алдана. С трудом добрались до гостиницы, поселили в общую комнату, где только мужчин жило десятка полтора, и я с ребенком, у которого открылось воспаление легких.
А мужчин моих нет, хотя выехали из Невера почти одновременно. Семь дней я ждала их, не зная, где они, что с ними. Аварий много было там, особенно зимой. Слушаю – то там машина разбилась, то там перевернулась и скатилась с горы кувырком. А я одна с больным ребенком. Голодная. Правда, была у меня сгущенка и баранки. Это все, чем я питалась почти 10 дней. Потом я на сгущенное молоко смотреть не могла. Наконец, через 8 дней после меня заявились мои мужчины ночью, пропахшие бензином.
Их машина перевернулась удачно (сравнительно): встала вверх колесами. Я не знаю, как они не загорелись. Михаил Григорьевич вылез через окно дверцы, вытащил Генкуи помог вылезти шоферу. Ночь, мороз, среди дороги. Километров 10 до зимовья. Михаил Григорьевич с Генкой шли пешком, шофер караулил машину с грузом.
Они дошли до зимовья, там все спят – и на топчанах, и на полу. Папа раздел Генку, он промок в бензине, посадил около железной печки, там тепло. Кто-то проснулся, увидел голенького ребенка и завопил. Переполох поднялся. Ну, потом их переодели (с миру по нитке, говорят).
В общем, собрались все вместе. Папа шум поднял в гостинице. Переселили в отдельную комнатушку. Добыл врача для Иры, накормил меня из столовой (талоны добыл в тресте), карточная система была и прикрепленные в столовых по карточкам.
Отправились мы на прием к управляющему трестом «Якутзолото». Михаил Григорьевич в кожаной тужурке, кепи и ботинках. Я – в летнем (очень легком) пальто, в валенках и шапке-ушанке. Вошли в кабинет, представились. Управляющий смотрит на нас как-то странно, особенно на ноги Михаила Григорьевича.
- Зачем же вы так пришли?
- Мы приехали, а не пришли.
- Откуда?
- Из Москвы, мы же сказали вам.
- Как? Вот так? При -55 градусов?
- Да, и с нами двое детей – 4 года и 5 месяцев.
Хмыкнул, велел сесть. Вызвал управделами своего. Сказал, чтобы немедленно в его кабинет доставили два полушубка, две пары черных валенок (на мне были серые большущие), две хорошие шапки, две пары ватных брюк и две пары рукавиц.
Пока доставляли (а это произошло очень быстро), побеседовал с нами, спросил,согласны ли поехать на прииск «Ленинский», где очень нужны инженеры. «А женщина-инженер у нас будет первая, пока есть одна, но техник». Ну, согласились на прииск. Михаила Григорьевича направили меня в управление как кормящую мать.
Управляющий позвонил при нас же начальнику прииска, дал соответствующие указания о том, как принять, чем обеспечить, куда прикрепить, и прочие наказы.
Вечером приехала за нами грузовая машина и увезла в Н.-Сталинск, где было Ленинское приисковое управление.
Оформили сначала для ознакомления одного контрольным мастером шахты, но вскоре Михаил Григорьевич принял шахту им. Косарева, которой заведовал до репрессии, до декабря 1937 года, то есть 2 года. Я – зав. техникой безопасности, потом зам. главного инженера прииска «Ленинский» до «изгнания из партии», в общем, до разгрома «балахнинского гнезда».
Ну, об этом потом, а сейчас о приеме нас как молодых специалистов. А принять нас постарались. Продуктовых карточек нам не выдали, а прикрепили к нулевому магазину, где производили снабжение ИТР и, конечно, по существующим в то время нормам. А про нас в магазине сказали (это мы потом узнали), чтобы нам продавали все, что захотим и сколько захотим.
Первый раз пришли – и набрали столько, что не могли унести за несколько раз, правда, там же и промтовары были, а главное – ткани всякие, они же по ордерам продавались. Нам уже позднее завмаг сказала, что было особое указание управляющего трестом, что «придут два инженера – голы-босы и голодны (по виду определите), ни в чем не ущемлять, а узнаю – головы поснимаю». Она же и сказала, что первый раз ну и посмеялась же над нами.
Квартира была предоставлена в доме ИТР. Причем раньше все коммунальные услуги были бесплатные. Дрова, вода, мебель – привозилось все по первому требованию. Правда, мебель-то была примитивная, деревянная. Даже непокрашенная. Вначале поставлена была деревянная двуспальная кровать и 2 детских. Папа по длине не помещался. Снимали «мерку» и сделали нам две односпальных.
Позже льготы на коммунальные услуги отменили. А мебель начали сами завозить. Кровать уже металлические. Ну и вообще цивилизация дошла и до приисков.
Вот так и начинали приисковую жизнь.
Годы репрессии – страшные годы
К нам в Алдан приехала сестра папы – Тамара Григорьевна и устроилась работать секретарем начальника приискового управления. Я была зам. главного инженера управления, а Михаил Григорьевич – начальник шахты.
Некоторые злословили, иные подшучивали насчет семейственности Балахниных. Но было даже постановление правительства, разрешающее такую, то есть семейственность, в районах Крайнего Севера.
Нас периодически переводили с прииска на прииск по технической необходимости, и часто были мы в подчинении друг у друга в разное время.
Да, так вот семейственность была юридически узаконена. И все шло хорошо, пока не грянул гром среди ясного неба.
Начались аресты, а это было попросту избиение кадров специалистов-коммунистов. Мы думали только у нас в Алдане, оказывается, повсеместно было.
Подготовила к печати Людмила Павлюченко.
«Алданский рабочий», 2001 год.
Фото Алданского историко-краеведческого музея.
(Окончание следует).