О романе Фредрика Бакмана «Вторая жизнь Уве».
Уж как меня в начале выбесил Уве! Сварливый, донельзя самоуверенный старикан, который даже не пытается разобраться в чём-то новом и неизвестном, потому что в его годы такого не было. И ладно бы только не пытается, но вместе с этим обрушивает своё твердолобое невежество на каждого встречного-поперечного. Терпеть не могу такой подход и манеру обращения с людьми, когда человек транслирует, что он один всё лучше всех знает, а вы, муравьи, и рядом не стойте. Тьфу!
Затем Бакман берёт читателя за руку и аккуратно проводит вдоль по жизни Уве. Показывает, какая она сложная и тяжёлая была, демонстрирует склад мыслей и инструментов Уве, знакомит с его характером, его геройствами, его огромной любовью к жене (не мешавшей, впрочем, ему бухтеть). Знакомит и с рядом несчастий, обрушивавшихся на него: смертью отца, мошенником-страховщиком, сгоревшим домом, аварией, в результате которой у жены Уве произошёл выкидыш, а её саму парализовало, наконец, смертью жены. Несчастный старик всё пытается самоубиться, да вот беда, и тут ему не везёт: каждый раз заявляется какая-нибудь сволочь, и очередной тщательно выверенный план ухода на тот свет идёт прахом. После такого, конечно, начинаешь прощать старику часть ворчания, а разные ситуации с его участием даже воспринимать как комичные.
Вроде бы Бакман сделал всё, чтобы наше мнение об Уве поменялось на диаметрально противоположное. Даже сцену с покупкой ай-пада, с которой началось произведение, повторил в конце. Уве-то не себе компьютер покупал, а соседской девочке на день рождения, потому что родители ей такое дорогое не купят, а там, видите ли, есть программы по черчению для детей – в чём они с Уве сошлись, так это в общем интересе к строительству домов. И в конце эта сцена уже выглядит комичной… потому что мы видим её глазами ещё одного соседа Уве, для которого этот старикан знаком и мил. Понятно, да? Стоит убрать этого соседа-наблюдателя, как Уве по-прежнему несносен и бранчлив в глазах обтекающего потом продавца, а моё стремление к минимизации морального ущерба в общении с незнакомцами вновь яро бунтует против. Продавцу-то никакой пользы от такого обращения, у продавца нервы знатно попорчены. Более того, у продавца после такой сцены нет ни единого шанса (и никакого желания, разумеется) сблизиться с Уве, узнать его хорошие черты и простить ему его недостатки (как это может сделать сосед или иной читатель в конце книги). Казалось бы, незначительный, но важный момент. Ни один нормальный человек в здравом уме и твёрдой памяти не захочет случайно пересечься с человеком, подобным Уве. Вместе с моралью для всех – не судить о людях по внешности и первому впечатлению, у Бакмана есть и мораль для стареющих – не становиться такими нетерпимыми, категоричными, душными. И если в морали для всех нет никакого «а если нет, то…», то в морали для стареющих всё довольно однозначно: «а если нет, то ты обречён на одиночество, ответную ругань и непонимание». Уве же просто повезло с соседями, а соседи, как всем известно не понаслышке, бывают разные.
Единственное, во что мне верилось совсем слабо - это в персиянку первого поколения иммигрантов, которая верховодила мужиками будто амазонка. Она, конечно, по выражению Уве, «не круглая дура», но я вот прям как Станиславский - не верю.
В плане выбора темы книга напомнила мне произведения Паасилинны – у того тоже главные герои частенько люди в возрасте с разной степенью упёртостью и чудачествами. Однако юмор Бакмана несколько тоньше и… зажигательнее, что ли, светлее.
А вот начитана эта книга была на все десять с плюсом! Мне и раньше приходилось восхищаться Багдасаровым, но на сей раз исполнение превзошло все ожидания. Как он бешено орал за Уве! До хрипоты, без малейшей попытки сбавить обороты и приглушить голос, никакой лажи просто не допускалось!
ПыСы. Чтение «Уве», однако, влечёт за собой серьёзные последствия. По дороге с одной работы на другую я нахожу шмат проволоки, этакую каракатицу на полметра во все стороны, и решаю забрать: не пропадать же добру. Везу каракатицу в автобусе, проношу в метро. В вагоне мне приходит в голову мысль, что раз до пересадки далеко, то я, пожалуй, успею распутать и перемотать эту каракатицу. И вот концы проволоки уже начинают описывать в воздухе поразительные кривые, едва не щёлкая по носу пассажиров, сидящих напротив, отчаянно делающих вид, что ничего необычного не происходит, будто каждый день девочки в шифоновых розовых юбчонках распутывают напротив них в метро проржавевшую проволоку. Как бы там ни было, аккурат к пересадке проволока сматывается в довольно компактный моток, который с лёгкостью влезает в и без того набитый рюкзак. В тот же день на третьей работе (Уве бы тут разошёлся по поводу того, что одной работы, конечно, мало) некий оголтелый подросток лет тринадцати выбесил меня так, что пришлось его поймать, взять в захват и маленько отлупить. (Ага, вторая картина маслом: девочка весом в 46 кило в розовой шифоновой юбочке лупит малолетнего олуха). Чтобы знал, что не каждое хулиганство с рук сходит. Вот с чем-чем, а с выплесками агрессии у Уве всё хорошо. И мне тоже дивно хорошо стало после того, как парень этот по заслугам получил. Ну а что, Уве можно, а мне нельзя? Вредно читать «Уве», говорю же! Раскрепощает!