Когда Антон появился на свет, вывалившись на грязную промасленную тряпку, заботливо подстеленную под мать неравнодушными людьми, его крик совершенно затерялся в гуле огромных механизмов, шестерни и цепи которых скрежетали вокруг, приводя в движение дробильные станки. Беременность, даже на последнем сроке, когда до рождения ребенка остаются считанные дни (а порой и часы) не являлась уважительной причиной для прекращения работы на единственном заводе небольшого городка C., если только работница не хотела потерять свое место, на которое руководство предприятия мигом нашло бы нового сотрудника. Суровое время вносило свои коррективы, возводя планку унижения, которую были готовы терпеть люди, лишь бы не потерять работу, до небес.
Отец Антона к моменту рождения второго сына безвременно почил, получив под сердце наградным кортиком от офицера войсковой части, расквартированной рядом с городом, во время пьяной ссоры в пивной. По крайней мере, такой версии придерживалась мать Антона, когда спустя несколько лет отвечала на вопрос мальчика о том, почему у него нет папы. На расспросы же про бабушек и дедушек он неизменно получал сухой ответ, что «они все умерли».
У женщины, в страдавшем от безработицы обществе оставшейся без гроша в кармане, и в которой уже начинала зарождаться новая жизнь, в то время было лишь два выхода. Либо сброситься в мутную, отравленную речку, протекавшую сквозь город, и погубить разом две души, оставив на произвол судьбы третью, либо смириться со своей судьбой и одевать свободную, маскировавшую увеличивавшийся живот одежду, продолжая работать до последнего – что и выбрала Мария, дав жизнь мальчишке, у которого, как и у брата, были ярко-желтые глаза.
Когда Антону исполнилось восемь лет, он, прежде безоговорочно веривший матери, начал сомневаться в правдивости ее рассказа об отце. Конечно, ее версия частично объясняла, почему Мария не горела желанием говорить о покойном – очевидно, когда-то красивая, стройная женщина с правильными чертами лица и пышными рыжими волосами, а ныне располневшая, подурневшая и, временами, странная, - не хотела лишний раз вспоминать того, кто разрушил ее надежды на счастливое будущее.
Но Антон был уверен, что в версии родительницы чего-то не хватает... некой важной детали, объясняющей то, почему как ему, так и его старшему брату – Марку, было категорически запрещено входить в комнату, заставленную шкафами.
Он отлично помнил, как впервые узнал, что их квартира, прежде представлявшаяся ему двухкомнатной, имеет, как оказалось, еще одну комнату. Об этом поведал ему Марк, демонстрировавший, даже с поправкой на десятилетний возраст, болезненное любопытство.
-У нас есть еще одна комната, в которую можно попасть через шкаф в зале! – лихорадочно шептал Марк, разбудивший Антона глубокой ночью. -Та, у которой замуровано окно кирпичом!
-Чего? – спросонья мозги Антона с трудом ворочались. Ему, как обычно, снился Лифт-со-стеклянными-стенами, в который он входил каждую ночь и вставал возле дальней стены, будто в ожидании того, кто наконец-то сможет привести кабину в движение. И, как обычно, пространство за стенами неподвижного Лифта было подернуто серой непроглядной дымкой.
Бросив взгляд на часы, висевшие над дверью, Антон увидел, что было всего два часа ночи.
-Я смог открыть замок на двери, - Марк кивнул на дверь в их комнату, которая матерью на ночь всегда запиралась, рассеянно вертя в руках небольшой, похожий на шило, предмет, - и пробрался в зал...
-Зачем? – Антон недоумевал, зачем его брату понадобилось красться в темноте по квартире – мать всегда ставила на ночь в угол их комнаты ведро, предназначенное для отправления естественных потребностей.
-Да затем, дурья ты башка, что мама явно что-то от нас скрывает! – Марк щелкнул брата по лбу.
-Чушь, - Антону, слегка привыкнувшему к темноте, начало казаться, что он видит лихорадочный блеск в желтых глазах. –Та комната – с замурованным окном, - принадлежит соседям.
-Да нет же! Я сам видел, как мама убрала из шкафа обувные коробки, убрала заднюю стенку и там оказалась дверь!
-Черт возьми! – Антон резко сел на кровати, мигом проснувшись. –Надо спросить у нее, что там находится! – чуть ли не вскричал он возбужденно.
-Тише! – прошипел Марк. –Ты что, не знаешь маму? Думаю, она будет не в восторге, узнав, что мы в курсе ее секрета... А к маме, когда у нее плохое настроение, лучше не подходить...
Антон прикусил язык. Брат был прав. Обычно мать была пусть и равнодушна к своим детям (это равнодушие мальчик объяснял для себя крайней усталостью Марии, порой вынужденной работать по две смены подряд, чтобы заработать чуть больше), но, по крайней мере, не агрессивна. Но периодически у нее случались приступы плохого настроения... По-настоящему плохого. Это могло произойти в любой момент и тогда – от нее стоило держаться подальше.
В последний раз – тогда приступ особого рода меланхолии был особенно силен, Антону вдруг стало любопытно, кем прежде работал отец, о чем он тут же решил спросить у матери, сидевшей на кухне и смотревшей на одну из старых фотографий, где она стояла в обнимку с мужчиной с ежиком коротких волос на голове, широким лбом, орлиным носом и тонкогубым, кривившимся словно в улыбке, ртом. Несмотря на то, что фотография была черно-белой, Антон всегда считал, что у человека на фотографии глаза были того же необычного оттенка, что и у него с братом.
Отвлекшись на фотографию, Антон забыл посмотреть на лицо Марии, из-за чего слишком поздно заметил стеклянный взгляд налившихся кровью глаз, свидетельствовавших о том, что она долго не моргала, будто пребывая в кататонии – признак того, что у мамы плохое настроение.
«Сколько раз», - прорычала изменившимся, грубым голосом Мария, - «я запрещала тебе говорить о нем?!» – она вскочила и выхватила из сушилки для посуды огромный нож, которым обычно резала мясо, в огромном количестве находившееся в холодильнике, но отчего-то редко появлявшееся в тарелке семейства Кадочниковых.
Антон бросился прочь, в сторону своей комнаты. Оказавшись внутри, он захлопнул дверь и придвинул комод, где-то на краю сознания подивившись той силе, что ему дал испуг. Ручка двери начала ходить туда-сюда, а затем на дверь (к счастью, достаточно толстой) обрушились несколько мощных ударов.
«В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ Я ОТРЕЖУ ТЕБЕ ЯЗЫК!» – завизжала мать, завершив тираду особенно мощным ударом, отчего у ножа вылетело лезвие из рукоятки, как позднее обнаружил Марк, придя со школы – к тому моменту Мария успокоилась и приготовила ужин, как ни в чем не бывало.
-Ты прав, - пробормотал Антон, задумавшись. –А лучше вообще не спрашивать и, тем более – не лезть туда!
Брат странно посмотрел на него и оставил реплику без ответа, ограничившись лишь презрительным хмыканьем.
-Ты слышишь? Не вздумай этого делать! – пискнул Антон, вдруг не на шутку испугавшись.
-Да замолчи уже, - досадливо махнул рукой Марк, ложась в кровать.
В последующие дни Антон пытался заговорить с братом, чтобы убедиться, что тот не намерен удовлетворять свое неуемное любопытство, но тот либо уходил от разговора, либо слишком легко соглашался с доводами – лишь бы от него отстали. Примерно через неделю, ночной разговор начал Антоном забываться, да и брат больше не заговаривал о комнате, поэтому его переживания стали сходить на нет... Но в один прекрасный день он узнал, что Марк так и не смог совладать с любопытством.
Это случилось в день рождения Марии. Она пришла домой с работы раньше обычного на несколько часов - с полным пакетом продуктов в одной руке и букетом цветов в другой. Возможно, она хотела устроить детям праздничный ужин или сводить их в кино, но когда увидела старшего сына, спешно выходящего из шкафа, где он почти взломал замок двери, то ее тут же охватило чертовски плохое настроение.
Когда Антон вернулся домой после второй смены в школе, то его удивили две вещи: обувь матери в прихожей и тишина, нарушаемая лишь тихим скулежом со стороны его с братом комнаты. Быстро раздевшись, мальчик поспешил к источнику звука, с изумлением обнаружив, что это скулил Марк, сидящий на кровати, засунув голову между коленей.
-Э, ты чего? – не на шутку встревожившись, спросил Антон. –Че ноешь? – он подошел к брату и тихонько толкнул его в плечо.
-Я. Не. Буду. Лезть. Туда. Куда. Не. Следует, - четко выговаривая каждое слово, произнес Марк, делая паузы между ними.
Антон присел возле кровати и заглянул в лицо брата, зажатое между колен. Глаза Марка были крепко зажмурены и сочились кровью. Присмотревшись, Антон увидел, что они были накрепко зашиты толстой черной нитью, которой мать обычно штопала прохудившуюся одежду.
-Что случилось?! – ужаснулся Антон.
-Я. Не. Буду. Лезть... – стоило Марку начать вновь произносить свою мантру, как Антон все понял.
Его брат не справился с любопытством.
***.
Через пару дней, на протяжении которых Марк был необычно тих и категорически отвергал попытки брата обработать швы - кожа век приобрела нездоровый оттенок, - к ним в комнату вошла мать, угрожающе пощелкивая ножницами в руках. Антон забился в угол, испугавшись, что та разозлилась на его попытки помочь «наказанному» и решила и на нем испытать новейшие педагогические методики, но Мария достала из кармана потрепанного халата пузырек зеленки и подозвала Марка.
-Думаю, это послужило тебе уроком. Сядь на стул и не дергайся – я разрежу нитки.
И тут Марк произнес фразу, после которой Антон решил, что одним сумасшедшим в их квартире стало больше.
-Не надо, мам! Так я вижу намного больше.
Воцарилась полная тишина.
-Что ты сказал? – клацнули ножницы.
-Не знаю как, но в теперешнем своем состоянии я способен видеть сущности других людей, - десятилетний мальчик начал жестами показывать то, что теперь видел сквозь зашитые веки. -Наверное, это их души. Например, я отлично вижу твою – ее очертания ломаные, с множеством острых краев, в то время как у Антона она с ровными, местами закругленными, линиями. Больше того, я вижу людские души даже сквозь стены! Я готов часами рассматривать их, это очень интересно! - Марк сел на кровать, уставившись на мать зашитыми глазами.
-Да что ты говоришь... – упавшим голосом произнесла та. Руки женщины опустились, и вся она как-то ссутулилась и сморщилась, будто разом состарившись на многие годы.
-Но самое интересное – это наблюдать за жильцом третьей комнаты, - продолжал Марк. –Его душа очень странная: у нее есть множество граней и углов; она напоминает затейливый камень и, при этом, постоянно меняет свою форму, - Марк встал, не в силах справиться с возбуждением. -Мам, что за существо там сидит? Это явно не человек, но и не животное – у кошек и собак, что я вижу у соседей, души совсем простые, похожие на нитевидный шар.
-Я отведу тебя к нему... – тихо произнесла женщина.
-Отлично!
Мать взяла Марка за руку и повела прочь. Антон хотел увязаться следом, но Мария, заметив это, рявкнула:
-Тебе нельзя! – и захлопнула за собой дверь, после чего повернула ключ в замке.
С тех пор Антон больше ни разу не видел брата. На робкие вопросы, задаваемые матери, он получал ответ, что Марк уехал куда-то далеко-далеко, в школу для детей с особыми способностями, и неизвестно, когда вернется. Будь он чуть постарше, то не поверил бы в это, но в восемь лет и допустить не мог, что взрослые – а тем более мама, - могут врать.
***.
Прошла неделя с того момента, как Марк уехал в «особую школу». Сосед со второго этажа дома Антона решил покончить с собой, наполнив квартиру газом, а затем чиркнув зажигалкой. Затея его не увенчалась успехом: раскурочив свою и соседнюю квартиру, под завалами которой погибла пожилая пара, сам горе-самоубийца вылетел наружу под воздействием взрывной волны, словно пробка от шампанского, получив лишь пару ушибов. Жильцов дома спешно эвакуировали, предложив разместиться в ближайшей школе, но Мария не захотела ютиться в забитом матрасами спортивном зале, попросив разрешения у руководства завода пожить какое-то время в столовой, пустовавшей в ночное время.
Директор пошел навстречу и разрешил Марии, и нескольким другим работникам, жившим в том же доме, найти временный приют в обеденном зале. Антон довольно быстро нашел общий язык с компанией из шести пацанов, с которыми коротал вечера игрой в прятки среди огромных станков в машинном зале, куда ребята тайком пробирались через окошко над дверью в слабо освещенное аварийным светом помещение, пока родители крепко спали после рабочего дня.
В конце концов, беспечная игра среди «чудовищ», которыми дети воспринимали безмолвные станки, привела к тому, что один из игроков превратился в «малиновое варенье», а Антон понял, что обладает Даром.
А произошло все следующим образом. Семилетний Артур – активный мальчик, испытывавший врожденные проблемы со слухом, залез в камеру дробления одной из машин, — плоскую платформу площадью в два метра, со всех сторон ограниченную специальными щитами, не допускающими разлет дробляемого материала. Над камерой нависал молот-ступа, готовый после поворота рукоятки, приводившей в движение множество ремней и шкивов, обрушиться на булыжники или куски горной породы, обычно загружаемой на платформу. Взбираясь внутрь «чудовища», Артур случайно наступил ногой на рукоять, торчавшую сбоку корпуса, от чего станок тихо заурчал...
Слишком тихо, чтобы Артур это услышал.
Антон как раз прятался за шестерней очередного «монстра», до верха которой мог едва дотронуться встав на цыпочки, как раздался громкий гул, показавшийся в наполненном тишиной помещении настоящим громом, а мгновение спустя раздался резкий удар чего-то тяжелого о металлическую поверхность, сопровождаемый чуть заметным звуком.
Будучи спугнутыми шумом, дети выскользнули из своих укрытий и рванули прочь. Пробежав длинный коридор, отделявший машинный зал от столовой, они с удивлением обнаружили, что никто из взрослых не заметил грохот — звук едва ли потревожил их мертвый сон. Артура с ними не было, но ни один из них не придал этому значения, решив, что он просто убежал раньше.
Наутро, когда машинный зал наполнился людьми, вскрылась ужасная природа того чуть заметного звука, услышанного Антоном почти одновременно с грохотом молота. Антон понял его суть, когда детей собрали перед станком, где накануне прятался Артур, который сам почему-то отсутствовал.
-Послушайте, дети, - устало произнес грузный милиционер лет сорока, одетый в мятую форму серого цвета, слегка маскировавшую его похожий на барабан живот, - мне нужно знать, что тут произошло вчера. Кто из вас поворачивал этот рычаг? – он ткнул пальцем в рычаг на корпусе станка. –Или, может, случайно задел?
-Хорошо, - прорычал он, когда никто не ответил на его вопрос. –Кто из вас видел или слышал, как кто-то поворачивал его?
-Ясно, - шумно выдохнул он, вновь не дождавшись ответа. –Тогда попробуем по-другому, - ловко выуженная из кармана папироса перекочевала в рот. –Посмотрите, что стало с вашим товарищем.
Заткнув недовольных родителей обещанием посадить за препятствие следствию, милиционер заставил каждого из детей подойти к камере дробления и заглянуть внутрь, внимательно наблюдая за их реакциями и попыхивая «беломором». Кто-то верещал от страха и убегал прочь; кого-то тут же рвало поблизости; а кто-то и вовсе падал в обморок.
«Это же малиновое варенье», - удивился Антон, когда подошла его очередь. Он видел в камере ягодную массу, в которой тут и там виднелись осколки белых косточек. «Артур превратился в малиновое варенье...»
-Ну? Может, вспомнил что? – прозвучал возле его уха голос милиционера.
-Нет, - пожал плечами Антон. –Ничего.
-Ну и хрен с вами, - ругнулся милиционер. –А ну разошлись! – гаркнул он собравшимся. –Здесь место преступления! Оперативная группа – приступайте к осмотру!
-А ты что там застрял? – обратился он к Антону. –Пшел отсюда!
Антон кивнул и юркнул прочь, незаметно пряча в карман пару ягодных косточек, которые вытащил из варенья, улучив момент, пока никто не видит. Теперь он понял природу того тихого звука, что прозвучал неуверенным аккомпанементом к грохоту обрушившегося молота.
Это был звук размалываемых ягод.
***.
Вечером того же дня Антон вернулся вместе с матерью домой - строители уже почти закончили работы, отчего панельная девятиэтажка смотрелась относительно безопасно, к тому же, директор завода запретил дальнейшее проживание работников на территории предприятия. Оказавшись у себя в комнате (неизменно запертой на ночь матерью) мальчик достал из потайного "кармана" – щели в прохудившемся подкладе поношенной курточки, - две продолговатые косточки и долго их рассматривал. Затем он выудил анатомический атлас из кучи книг со стола Марка и начал листать.
Пропустив замызганную страницу с рисунком строения женского тела, Антон нашел раздел, посвященный костям рук. Внимательно сверив рисунок с «ягодными косточками», он пришел к выводу, что держит фаланги безымянных пальцев. Отложив атлас в сторону, он покрутил в руках фаланги, недоумевая, что за порыв его охватил возле камеры с «вареньем», заставивший выхватить из оттуда кости Артура – это было чувство, которому просто невозможно сопротивляться. Чувство, что если ты не сделаешь этого, то не сможешь дальше нормально жить, зная, что упустил свой шанс.
И тут Антон, которого вновь охватил безотчетный порыв, будто бы управлявший его действиями, вложил в правую ладонь обе фаланги и сжал кулак.
Что-то произошло. Он не мог сказать, что именно – по крайней мере, внешне это никак не проявлялось, но теперь он был не один, пусть в комнату никто и не входил. Лишь оказавшись в Лифте, Антон понял, что случилось.
Поначалу сон начинался точно также, как и каждую ночь на протяжении всех семи лет: мальчик вошел в кабину и встал возле задней стенки, в то время как за стеклянными стенами, в которых отображалось узкое лицо Антона, клубился серый туман. Но затем в Лифт вошел еще один человек: ростом с пассажира, одетый в черные брюки и бурый пиджак с двумя золотыми полосами на спине, застегнутый на все блестящие пуговицы. Голову вошедшего венчала цилиндрообразная фуражка одинакового с брюками цвета, скрывавшая козырьком лицо лифтера.
-Куда вам? – вежливо спросил знакомым голосом он, протягивая затянутую в белоснежную перчатку руку к панели с кнопками.
-А куда можно? – осторожно спросил Антон.
-Хоть куда. Куда скажете, туда вас Лифт и привезет.
-Туда, где находится мой брат! – выпалил Антон, недолго думая.
Лифтер кивнул и нажал на один из нижних этажей, после чего кабина мягко тронулась, в то время как за ее стенами туман начал развеиваться.
Антон с изумлением наблюдал, как серая дымка сменилась картинами из чьей-то жизни – будто он попал в какой-то суперсовременный кинотеатр, где огромный экран окружает тебя со всех сторон.
Вот новорожденного забирают из роддома счастливые родители; вот отец с каждым днем выглядит все более уставшим, будучи вынужденным работать на двух работах; вот скучающая молодая мать, разочаровавшаяся в материнстве, приглашает в квартиру мужчину, которого ее супруг считает товарищем; вот уставший муж приходит домой чуть пораньше и становится свидетелем акта непостижимого предательства, совершаемого в комнате, где стоит детская кроватка; вот он достает из сейфа запылившееся, но все еще боеспособное ружье и целится в жену, но стреляет в стену рядом с ней; вот кричит полугодовалый мальчик, у которого из ушей течет кровь.
-Артур! – догадывается Антон. –Это ты! – как раз в этот момент за стенами начинает греметь гром, отчего кабина ходит ходуном.
-Пора выходить, - возвещает лифтер, не обращая внимания на назойливого пассажира. Двери открываются, и слепящий свет поглощает Антона с головой.
***.
-Что ты тут делаешь? – звенящим голосом спрашивает кто-то, тряся Антона за плечо.
Он с удивлением озирается. Непостижимо яркий свет исчез, уступив место столь знакомому залу его квартиры; мальчик обнаруживает, что стоит прямо посередине стены, заставленной шкафами со всякой безделицей: сервизом, старыми книгами, пустыми банками.
А рядом – мать.
-Я... – мысли Антона путаются. –Я просто попросил Артура отвезти меня туда, где находится мой брат...
-ЧТО?!
-Мам, - Антон решил, что не стоит врать – ведь это могло вызвать у нее плохое настроение, -помнишь, я как-то тебе рассказывал, что мне постоянно снится один и тот же сон – с Лифтом? Так вот, сегодня там появился Артур – тот мальчик, с которым случилась беда на заводе, - и я попросил его привезти меня туда, где находится мой брат...
Мать обмякла, словно из нее выпустили весь воздух.
«Как в тот раз с Марком», - мелькнуло в голове у Антона.
-Мы все прокляты, - срывается с губ Марии тихий шепот.
-Мам?
-Это всего лишь сон, - бесцветным голосом произносит Мария. –Иди спать.
-Хорошо, - облегченно говорит Антон.
«Пронесло».
Он возвращается к себе в кровать, но не может сомкнуть глаз. Его тревожит, что мать по обычаю не заперла дверь в его комнату – тревожит настолько, что когда он слышит грохот где-то в глубинах квартиры, то, наплевав на боязнь расстроить маму, вскакивает и несется к источнику звука.
Когда Антон врывается в зал и обнаруживает безжизненное тело Марии, качающееся на люстре, то понимает, что все же заставил ее расстроиться. Невыносимая горечь быстро вытесняется решимостью... Решимостью видеться с мамой хотя бы в Лифте.
Мальчик бежит на кухню за самым острым ножом.
Продолжение.