Господин Мерзликин, член правления крупного банка, сегодня не в духе. Мало того, что вторник - начало рабочей недели, так еще и в субботу он выгнал взашей маникюршу, которая должна была привести в порядок все 20 пальцев Большого Человека.
Чтобы вы понимали, Марзликин Юрий Вениаминович действительно был большим. Огромная голова, сзади напоминающая матрешку - маленькая верхушка и толстое основание, в три складки, все время лысая - потел Юрий Вениаминович знатно, волосы от пота мокли и чесались.
Огромное тело, на которое шили костюмы под заказ. Огромные руки, пальцы которых были больше похожи на вареные сардельки. Он давно не носил обручальное кольцо - и потому что жена его, госпожа Мерзликина, давно сбежала, и в связи с тем, что нет такого размера колец, которые бы налезли на те самые сардельки.
Размер обуви при этом был ничтожно мал, иногда казалось, что у господина Мерзликина вообще нет ступней, а ноги заканчивались просто точками.
Несуразный, постоянно потный, а от того издающий запах нечистоты, господин Мерзликин занимал очень высокий пост, был уважаемым членом, хотя то самое уважение было написано на бумаге - его люто ненавидели и презирали. И за скверный характер, и за идиотские решения, и за гнусный язык.
Так вот Ирина, маникюрша, которая миллион раз давала клятву самой себе больше не приходить стричь противные 20 пальцев господина Мерзликина, понимала - то, что она заработает у него, это два дня работы в салоне. Платил он щедро, но больше не за процедуры, а за то, что Ира молча слушала его, всегда молча, всегда кивая, всегда поддакивая.
Он выливал на нее свою злобу, зависть, ничтожность, а она впитывала как губка. Ирина копила на машину, уж очень она ее хотела. И ей было все равно. Но гадкое чувство не давало покоя и шла она на процедуры к Большому Человеку, еле унимая внутренние приступы тошноты.
В субботу, когда Ирина поднималась на лифте на самый последний этаж Сити, господин Мерзликин, только придя в себя от вчерашних возлияний, изливал обратно все то, что влил. Домработница Даша, женщина неопределенного возраста, но примерно за 50, стояла рядом с кучей полотенец, которые то и дело подавала господину.
Он, промокнув губы, тотчас поворачивался обратно, а кипенно-белое полотенце с едва заметным следом летело на пол. Даша терпеливо ждала, она и не такое видела, это ее не заботило, она просто работала.
Ирина, поднявшись на этаж и оказавшись у нужной двери, почувствовала, как внутри что-то дернулось, но тут же замерло. Закрыв глаза, она представила машину с красивым номером.
Господин Мерзликин был не готов восседать на высоком кресле, протягивая поочередно то руку, то ногу. Используя все возможные выражения, включая еще неизвестные Ирине прилагательные и наречия, он вытолкнул маникюршу, пожелав ей гореть в конкретном котле конкретного круга ада.
Ошалевшая Ирина, выскочив обратно в холл, решила, что лучше "Каждый день", чем еще раз увидеть хоть часть сарделек этого гадкого господина.
Ближе к вечеру Большой Человек пожалел о том, что прогнал Ирину. Он вспомнил, что на большом пальце правой ноги, судя по боли, врос ноготь. Он беспокоил его уже неделю, нарывал и саднил. Что будет, если теперь он не сможет спокойно ходить в ботинках?
Залив в себя немного, господин Мерзликин решил, что справится, уж боль-то он перетерпит, а потом сам себе оторвет этот ноготь. Хотя уже через три минуты он осознал, что сделать это не сможет, помешает "трудовая мозоль", за которой он не видит ни ног, ни всего остального, что должно быть видно сверху.
Утром во вторник господин Мерзликин, превозмогая боль, отвел два совещания, в ходе которых он разнес подчиненных в пух и прах, отметив их некомпетентность и откровенную тупость. Досталось всем, включая и правую руку Большого Человека - Леонида Федоровича, потомственного военного, отвечавшего за безопасность. Прослужив верой и правдой Банку почти 10 лет, Леонид Федорович в первый раз в жизни услышал в свой адрес такие эпитеты, как "гадина" и "тупое животное".
Ошалев, Леонид Федорович, сидел в своем стеклянном кабинете, держа в руках ручку. Он не знал, как будет сделать правильно - застрелиться или написать заявление об уходе.
Вторым человеком, кто получил по самый верх, стал начальник юротдела, который всегда считал себя вторым Кони, у него и имя было такое же - Анатолий. Проработав всю жизнь по профессии, к своим 60-и годам, он узнал о том, что он бездарность. Это настолько перевернуло его мир, что уже к обеду администратор Вика была вынуждена вызвать скорую.
Сам Большой Человек, испытывая сильнейшую боль в области ногтя, ненавидел весь мир, цеплялся к каждому слову, к каждому цвету, к каждому чиху и пуку. Его бесили все, он ненавидел всех, он всем желал мучительной см.ерти в страданиях. Чтобы всем, кто ходит по офису, по зданию, по земному шару, было в стократ хуже, чем ему, страдающему от невыносимой боли.
Вечером того же дня, когда ему было уже все равно куда идти, господин Мерзликин велел остановить у первого попавшегося салона красоты. Ввалившись внутрь, он приказал выгнать всех и заняться им. Потея от боли и невозможности больше ждать, он плюхнулся на кресло, задрав ногу. Его водитель дрожащими от перенапряжения руками стаскивал ботинок, потом носок, являя мастеру, обалдевшему от напора и заявленной суммы за услуги, чудо - залитый кровью палец.
Рану обработали, все, что надо состригли, забинтовали, велели хотя бы сутки посидеть дома, а потом воздерживаться от тесной обуви. Сотрудники салона провожали дрожащего, насквозь мокрого, только пришедшего в себя от собственного визга господина Мерзликина.
Сев в автомобиль, он расположился широко и вольготно, уже не болело, а значит мир прекрасен! Он пытался рассмешить водителя, который еще не мог прийти в себя от проклятий и обещаний, посланных часом ранее и ему, и его семье.
По дороге господин Мерзликин набрал Анатолию, который смешно так называл себя "Анакони". Не дождавшись ответа, он долго искал телефон хоть какого-нибудь юриста, не помня, как их вообще зовут.
Бросив это утомительное занятие, он позвонил своему секретарю. Сообщив ей, что завтра его не будет, он снисходительно отпустил и ее, пообещав, что день оплатит.
Позвонил сыну, тот как обычно не ответил. Тогда господин Мерзликин сделал широкий жест - он перевел отпрыску некую сумму, которая, по его мнению, должна была того обрадовать.
Кого бы еще осчастливить?
Заливаясь радостью, счастьем и великолепием жизни, господин Мерзликин, был доволен собой. Наметил вызвать Ирину на следующие выходные, а так же сообщить Леониду Федоровичу о премировании, а с Анакони отметить выигрыш того крупного дела, по которому он, Большой Человек, мог бы лишиться своего большого кресла.
О том, что у Анакони инсульт, Большой Человек узнает уже завтра. О том, что Анакони уже никогда не сможет внятно говорить - через пару месяцев.
Леонида Федоровича хоронили в закрытом гробу. Там не на что было смотреть, по сути не с чем было прощаться.
Ирина больше не пришла и о том, что с ней стало, неизвестно.
Лишь сын господина Мерзликина, получив от отца перевод, сделал еще одну крупную ставку. Но и она не сыграла.
Всего лишь ноготь.