<< Начало
<< Предыдущая глава
«Если ты насчёт переезда, то хрен с вами, я согласен, съеду. Но сначала надо поговорить, да. Только мне сейчас некогда. Сегодня с часу до половины второго я бар закрываю. Приходи туда в это время, поговорим. Заодно и ключи отдам. Только приходи одна, без Сани. А то передумаю».
Эти слова звенели в голове Гоши, будто их сказал не он. Вроде бы, рот открывал, воздух проталкивал через горло, связки напрягал. А всё равно казалось, что говорил кто-то за него. Даже голос другой был — похожий, но очень уверенный и злой.
Диджей с радио не соврал, смена действительно была тихой. Разве что Витька Кузнецов, один из друзей Сани, начал спьяну куролесить и разбил три пивных кружки. Но его мать, тетя Люся, была неподалеку и быстро увела сынка, даже не извинилась. Могла бы и ущерб возместить, вредная баба. А теперь разбитые кружки вычтут из Гошиной зарплаты.
Гоше, конечно же, пришлось самому смести стекло, выбросить всё в мешок для мусора. Мешок оказался переполненным, и администратор отправил Гошу вынести его.
Контейнер возле служебного входа в бар был набит доверху, ещё и гора мусорных пакетов возвышалась над краями. Пыхтя от натуги, Гоша поднял пакет над головой, пытаясь водрузить его на верх мусорной горы.
— Куда? Куда ты, бляха, его запихиваешь?! — раздался сзади голос администратора, вышедшего в этот момент покурить.
Он затянулся, сплюнул себе под ноги п продолжил:
— А мне потом по шее получать за то, что у нас мусор везде валяется. Тащи его к «семёрке».
Гоша, всё это время стоявший с мешком мусора над головой, раздражённо выдохнул и, перехватив мешок, поплёлся к дороге. «Семёркой» работники бара называли дом номер семь по улице Луначарского, славившийся наличием помойки во дворе, единственной на десяток окружающих домов.
— И только, бляха, попробуй выкинуть где-нибудь по пути! Если опять кто-то из местных пожалуется, что из «Буллита» мусор на улицу выкидывают, я тебе, Рябцев, потом этот мешок в задницу затолкаю и даже ничем смазывать не буду!
Прямая дорога от бара до «семёрки» лежала через давно заброшенный парк. Гоша замер, в нескольких метрах от входа. Разросшийся плющ, обвивший перекошенную ограду, в темноте напоминал щупальца монстра из фильма ужасов. Ещё страшнее выглядели нарисованные люди в спортивных костюмах, которые когда-то давно, ещё при советской власти, приветливо встречали всех входящих в парк. Теперь местные хулиганы пририсовали им всякие пошлости и выжгли глаза, отчего те казались сосущими души чёрными дырами.
Гоша часто ходил через парк, чтобы не прослыть трусом, но каждый раз обливался холодным потом и боролся с тряской в коленях. Дело не в том, что все пять минут, требовавшихся, чтобы пересечь парк, не покидало ощущение, будто вокруг жуткий лес, где из-за любого дерева на тебя может выпрыгнуть леший, а то и само дерево способно обернуться монстром...
Нет, в Громогорске обитали вполне реальные люди, которые были пострашнее несуществующих леших и в деревья не превращались, а глухой парк для них — идеальное место преступления.
Гоше несколько раз рассказывали историю о том, что в девяностые сюда привезли семью местного предпринимателя, не расплатившегося с кредитом. Всю ночь жители окрестных домов слышали крики и мольбы о помощи, но стоило увидеть у входа в парк три чёрных джипа и бритоголовых отморозков возле них, как у любого пропадало желание вмешиваться. Наутро в парке нашли обгоревшие трупы предпринимателя, его жены и двоих детей.
А через пару месяцев на том же месте обнаружили сгоревшим один из тех джипов с братками внутри. Понятно, что это было всего лишь продолжение нескончаемых бандитских разборок. Но Громогорцы быстро сочинили байку, что это месть с того света от сгоревшей семьи. Глупая пугалка, в которую с каждым шагом по парку не верить было всё труднее.
Собрав волю в кулак, Гоша направился ко входу, к рисункам людей с глазами-дырами. Как вдруг заметил большую надпись на потрескавшейся арке, в которой когда-то размещались железные ворота. Всего два слова: «Не входи». Обычная красная краска, разбрызганная из баллончика неумелой рукой, о чём свидетельствовали кривые буквы и потёки, похожие на кровь.
Но Гоша замер.
В тёмной гущине неухоженных деревьев и кустарников что-то шевельнулось. Коротко раздался пронзительный звук, то ли ночная птица подала голос, то ли ребёнок испуганно вскрикнул. Приближался шорох листвы, треск веток. Откуда-то пахнуло гарью.
Гоша резко развернулся и, сбиваясь на бег, быстро зашагал вдоль ограды, в обход парка, через небольшой, но людный двор соседнего с баром дома.
На этот Гошин конфуз никто внимания не обратил. Собственно, никто его и не видел. Но те два слова, выведенные на арке, не выходили из головы. Почему они так его тронули? Это же всего лишь надпись, не имевшая к нему отношения. Но в то же время где-то в глубине головы зрела уверенность, что это было предупреждение, адресованное именно ему.
— Рябцев, — зевая, вяло окликнул администратор. — Всё убирай, выключай и закрывайся. Ключи завтра занесёшь.
Он небрежно махнул рукой на прощание и вышел из бара.
Гоша кивнул и принялся за дело. Яростно орудуя шваброй, он пытался не думать о том, что сейчас должна прийти Янка. И ведь точно придёт, он увидел это в её растерянном взгляде после своего дерзкого заявления. Но сможет ли он сделать то, ради чего заманил её сюда?
Зелёная табличка «Выход» моргнула, издав громкий треск.
«Вход со стороны выхода, хе-хе», — прозвучали в голове слова диджея.
Гошу затрясло. Но были в этом не только страх и волнение.
Часы над барной стойкой показали пятнадцать минут первого, когда с пустой улицы послышалось знакомое цоканье каблуков. Гоша схватился за грудь, словно у него сердце заболело. Он задыхался от эмоций, и уже не мог понять, какая из них преобладает.
Янка вошла. Зло оправила задравшуюся короткую юбку.
«Трусики не надела», — подумал Гоша, увидев больше, чем надо.
— Ну? Чего встал? — раздражённо начала она. — Давай сюда ключ уже!
— По-погоди, — заикнулся Гоша, —сначала поговорим.
Янка закатила глаза.
— Ну о чём? О чём мне с тобой говорить? Скажешь, что ты меня всю жизнь любишь? Да я и так знаю, я ж, блин, не слепая! Вижу, как ты на меня облизываешься.
Янка провела рукой по телу. Гоша и правда чуть не облизнулся.
— Гош, давай без вот этого всего, а? Ты меня не интересуешь, потому что ты не мужик. Тебя всю жизнь мамка с бабкой воспитывали. Вот бабой и воспитали. Меня чуть не вырвало, когда они реветь около машины моего папки начали. Ну, помнишь, когда он нас в Громогорск повёз, в квартиру эту заселяться?
Гоша сжал зубы, губы затряслись.
— Ой, только сам тут не расплачься, пожалуйста. Гош, нельзя таким быть. Ты слабак и тряпка. На что ты рассчитываешь вообще? Что мне тебя жалко станет? Не станет!
Янка раздражённо вздохнула.
— Вот воспитывал бы тебя отец твой, дядя Саша, вот тогда может мужиком бы и вырос. Вот он классный, знает, как баб на место поставить. Как он мамку твою…
И Гоша словно сорвался с цепи.
Не дав Янке сказать больше ни слова, он бросился на неё, свалил с ног, сел сверху и зажал рот рукой. Но Янка даже не кричала, от неожиданности она лишь широко распахнула глаза и часто дышала. Свободной рукой Гоша дёрнул за воротник блузки, пуговицы разлетелись по сторонам, покатились по полу. Только теперь Янка попыталась закричать, но он тут же сильно приложил её головой о пол. Она вырубилась. Гоша разорвал блузку до конца, попытался расстегнуть лифчик, но после пары неудачных попыток оттащил Янку на кухню и срезал его ножом.
От вида обнаженной груди у Гоши потекли слюни. Янка очнулась, завизжала, попыталась отбиться. Гоша затолкал ей в рот полотенце. Руки заломил и крепко связал каким-то шнуром.
Янка выла, рыдала. Гошу это только заводило. Он задрал Янке юбку, провёл ладонью у неё между ног. Янка запищала.
— Что, не нравится?! — проревел Гоша. — А у Женьки Хитрого на днюхе понравилось, а?! Когда тебя там по кругу пустили!
Янка даже затихла на несколько секунд.
«Вход со стороны выхода».
Показалось, что на этот раз слова диджея прозвучали не в голове, а из выключенного радиоприемника, стоявшего в углу кухни. Гоша перевернул Янку на живот, сильно сжал упругие ягодицы, оставив красные отпечатки. Откуда-то заиграла музыка, ужасно хорошо сочетающаяся с криками Янки, сливаясь с ними, создавая единый фон.
Войти никак не получалось. Гоша огляделся. На разделочном столе он увидел полупустую бутылку подсолнечного масла. Схватил её, налил себе на руки и с помощью самодельной смазки наконец вошёл.
Казалось, что громче Янка уже не закричит, но она смогла. Даже через кляп из полотенца её визг разнесся по всему бару и, наверное, был слышен даже на улице. Гошу это завело ещё больше. Он интенсивно задёргал тазом.
— Не мужик я, да?! — визгливо прокричал он. — А это с тобой тоже не мужик делает?!
Янка что-то промычала.
— У тебя ведь такого ещё не было?! Я ведь у тебя первый, да?!
Гоша кончил. Обильно, будто вылилось всё, что он копил восемнадцать лет невинной жизни.
Музыка сменилась. Теперь неизвестный певец под тяжёлый рифф электрогитары скримил призыв «сделать это и покончить раз и навсегда».
Брошенный на пол нож будто сам подполз ближе.
Гоша схватил его и воткнул Янке в шею.
Музыка и Янкины крики оборвались одновременно.
Мёртвая тишина тяжело опустилась сверху, будто старое пуховое одеяло. Гоша увидел растекающуюся лужу крови, заметил, что уже одну руку запачкал в ней. Он быстро отполз на четвереньках в угол, где его вырвало.
— Что я сделал? — дрожащим голосом прошептал он.
Встав на ноги, он кое-как натянул штаны, обернулся на Янкин труп. И его вырвало ещё раз.
— Что я сделал?! — рыдая, прокричал Гоша и выбежал в зал спортбара.
Он схватил какую-то бутылку возле барной стойки и жадно к ней присосался, после чего его снова вырвало.
С улицы послышались быстрые шаги. Гоша с ужасом понял, что не запер дверь. Судорожно оглядел себя, заблеванного и окровавленного.
Дверь бара распахнулась и…
**
«…всем, кто эту ночь посвятил плотской страсти, ставим композицию Фредди Меркьюри “Ол дэд бикоз оф лав”».
Следующая глава >>
____________________
Эта версия повести «Страдай ФМ» отредактирована специально для «Дзена», в ней изменены или вырезаны откровенные и жестокие сцены.
Версия повести без цензуры доступна на сайте Автор Тудей.