По некоторым классификациям романских языков итальянский и румынский объединяются в восточную ветвь, потивопоставляемую западной и особняком стоящему сардинскому. Осознать этот факт непросто)) хотя исторических предпосылок достаточно.
Впрочем, речь идет именно о собственно италийских в античном смысле - диалектах Южной и Центральной Италии, а также и особенно - венецианском, плавно переходившим в исчезнувший далматинский, который в свою был мостом к балкано-романским идиомам. А вот в Цизальпинской Галлии преобладают галло-италийские идиомы, относящиеся к западной ветке.
Если присмотреться, можно заметить, что каталанские идиомы Восточной Испании, окситанские Южной Франции и галльские Северной Италии составляют в рамках западно-романских языков определенное единство, занимающее центральное положение между собственно иберо-романскими (испанский, португальский и т.д.) и речью ойль (с французским как литературной нормой).
Но исторические судьбы этих трех групп прямо-таки иллюстрация разных вариантов нациегенеза и верности пословицы "дорога ложка к обеду".
Окситания лишилась политической независимости (связанной в том числе с противостоянием южной знати готского происхождения северянам-франкам) в ходе Альбигойских войн. Уже в Столетнюю войну юг стал оплотом Валуа в противостоянии английским претензиям, и даже борьба южан-арманьяков с северянами-бургиньонами велась под лозунгами легитимистского патриотизма и протонационалистической теории "Франции как мистического тела Короля". Ордонанс Виллер-Котре 1539 г., заменивший латынь и региолекты парижской нормой французского в официальном документообороте стал одним из первых манифестов языкового протонационализма.
Во Французскую революцию южане в лице жирондистов в последний раз попытались отстоять свою самобытность, сделав ставку на федерализм, но этим лишь усугубили унитаристскую экзальтацию якобинцев. Всеобщее образование только на французском и воинская повинность определили дальнейшее. И когда наследники жирондистов - орлеанисты, пришли к власти в Июльской монархии (Сульт, Гизо, Тьер - все южане), они уже не ставили унитаризм под сомнение.
А распространение радио и звукового кино с 1920-х и особенно телевидения с 1950-х окончательно добили окситанский. Сейчас на нем говорят либо старики 80+, либо местная интеллигенция говорит на нем как на выученном во взрослом возрасте втором языке.
А вот с каталанским все иначе. Хотя земли Арагонской короны и объединились с Кастилией ещё при Их Католических Высочествах Изабелле и Фернандо, и были лишены фуэрос после победы Бурбонов в 1714 г., Каталония и Балеары твердо сохраняли свою самобытность и с приходом эпохи модерна и национализмов неоднократно проявляли волю к восстановлению государственности. То под консервативно-легитимистским лозунгами во время Карлистских войн, то под соцдемовскими и анархистскими в 1930-е.
Франко пытался повторить якобинский опыт, но было поздно. Самое главное, для окситанцев как минимум с XVI века Париж был образцом цивилизации, к которой надо стремится, тогда как Барселона никогда не считала себя в чем-то уступающей Мадриду, а уж кастильская провинция, особенно деревня, и вовсе выглядели на фоне каталанской как минимум с XIX века нищей дырой. К тому же потеря Испанией колониальной империи уменьшили выгоды от единства с ней.
И даже франкистская политика заселения каталонских земель кастилоязычной рабочей силой лишь закрепила каталанское высокомерие, а запреты на использование языка и демонстрацию идентичности (вот всё то, что хотят повторить рунаты в РФ) лишь ожесточило каталанцев. Так что после 1975 г. они, составляя лишь 1/3 населения Каталонии, захватили полную культурную гегемонию, вплоть до того, что в регионе нет государственных школ с преподованием на испанском (хотя кастильцев 1/2 населения) - только каталонский. Ну и попутно Женералитет заботится о том, чтоб большинство иммигрантов составляли не латиноамериканцы, как в остальной Испании, а североафриканцы и восточноевропейцы - лишь бы не испаноязычные. В целом из всей тройки каталанский/окситанский/галло-италийские именно каталанский наиболее твердо стоит на ногах и уверенно смотрит в будущее, тогда как окситанский практически мертв.
В 1213 г. Педро, король Арагона, граф Барселоны и синьор Монпелье, правитель всех каталоноязычных земель, пришел на защиту графа Раймонда Тулузского от северных крестоносцев. Не забудем, что Барселона со времен Испанской марки Карла Великого и Вильгельма Железной Руки была больше связана с землями к северу от Пиренеев, нежели с христианскими графствами, а затем королевствами северо-запада Иберии. В Валенсии местный язык даже назывался лимузенским до XV века, в связи с привлечением графами Барселонв рыцарей из Лимузена, приносивших свои речевые нормы, на границы с маврами. И гибель Педро II в битве с франками Симона де Монфора под Мюре во многом предопределила дальнейшую судьбу Окситании.
Ведь крестоносцы тогда не просто подавили зачаток национальной церкви (вспомним, что паракатарская Церковь Боснии стала основой боснийской идентичности до османского завоевания). Ещё и произошел передел собственности и статусов - победители-франки присвоили себе феоды, лены, замки и дочерей побежденных еретиков из старых вестготских родов. И именно их потомки отстояли Францию 200 лет спустя.
Доведу мысль до конца и оборзею галло-италийцев. Отсутствие политического единства Аппенин способствовало развитию собственных литературных традиций в разных центрах экономики, культуры и политической власти - и в частности в Милане, Генуе, Парме и т.д. Но в XIV-XV веках благодаря Данте, Бокаччо, Петрарке, да Винчи и семейству Медичи флорентийский диалект утвердился в качестве нормативного и престижного языка светской культуры Италии. Которая начала осмыслятся (например флорентийцем Маккиавели - первым итальянским протонационалистом), с Цизальпинской Галлией, Венето и Сицилией включительно, как некое культурное единство, противостоящее слишком варварским единоверцам за Альпами и морями. И даже в период упадка Средиземноморья в XVII-XVIII веках реноме итальянского как культурного языка был защищен появлением при королевском дворе Неаполя классической оперы.
Культурный престиж итальянского койнэ оставался столь высок, что даже после объединения Италии Савойской династией (чьим родным языком был вообще говоря французский) в 1859-70 гг. произошло удивительное и для эпохи модерна уникальное. Политически и экономически доминирующие элиты Пьемонта, Лигурии и Ломбардии с очарованной покорностью приняли язык Тосканы и Лацио как свой. В результате после мировых войн, фашизма, распространения телерадиовещания и массовых миграций южных крестьян в северные центры - на севере (как и на крайнем юге) Италии сложилась ситуация устойствой диглоссии с итальянским как публичным и местным идиомом как домашним.
Впрочем в двух главных центрах медиа и масскультуры - Риме и Милане итальянский стал и домашним для масс мигрантов из разных регионов страны, хотя и сложились разные де-факто нормы фонетики и орфоэпии, различающиеся примерно как питерская и кубанская.
Есть ещё одна мысль, которую давно обдумывал, и для которой именно вышеприведенная ситуация является прекрасной иллюстрацией.
Фамилия - психологически важный маркер идентичности. Да, в большинстве европейских стран фамилии у знати появились в течение Средневековья, а у простолюдинов - в Раннее Новое время (у великорусов офамиливание и вовсе было доведено до всеобщего только в Эпоху Великих Реформ).
У южных французов фамилии примерно как в стране ойль, и у итальянцев фамилии на юге и севере похожие. Да, есть тонкости, понятные местным, но не бросающиеся в глаза. А вот у каталанцев фамилии радикально отличаются от кастильских, и гораздо больше похожи на французские. Хотя бывают и совсем своеобразные типа Пуч Демон или Пуч Антик.
ЗЫ: Заодно узнал, что если у колумбийца или мексиканца фамилия Феррейра, то скорее всего его предки по отцу из Галисии.
ЗЫЫ: На карте упущена еще фамилия Ферран, распространенная от севера Франции до Каталонии.