Через четверть часа Любка с сыном подходили к дому Генерала, длинному неуклюжему строению, местами то в два этажа, то в один, с заколоченными в одной половине окнами и с двумя бельведерами, находящимися друг против друга. На крыльце сидел хозяин с битой мордой, сосал клюковку и запивал ее, оглядываясь на незаколоченные окна, водкой, пляшку с которой он, матерясь и шипя, доставал из зарослей крапивы, делал глоток и так же страдая, ставил обратно.
Любка, не здороваясь, прошла в дом. В сенях она наступила в оставленный на холодке для застывания галантир, привычно ыыыыкнула, соскребла поднятой с полу лучинкой противный кисель со штиблета и, по привычке отправила его в рот. Давидка, проживший последние лет восемь у профессора в Баварии и обедавший исключительно при помощи столовых приборов, смотрел на мать во все глаза.
Постучав в дверь, они вошли в просторную светлую комнату с крашеным полом и оклеенную бумажными обоями. В глубине комнаты виднелась еще одна дверь с темными портьерами по обе стороны. За ней слышались голоса, шаги и шуршание одежды.
Посредине комнаты стоял стол с чайным прибором и самоваром. У стола сидела жена Генерала мадам Епанчина с каким-то плетеньем в руках.
Не успела она вымолвить и слова приветствия, как Любка, широко улыбаясь, шагнула вперед, оставляя на чистом полу липкий след, и обняла хозяйку так крепко, что та невольно вступила с Любкой в борьбу, пытаясь вырваться и отдышаться. (Любка презирала парфюм, нанюхавшись его в достатке в молодые годы от многочисленных гостей).
Освободившись, Епанчина указала гостям на стулья, прося садиться. Любка, налив себе чаю в обход хозяйки и цапнув целую горсть сухарей, решила начать с главного.
- Вы меня знаете, Вера Сергеевна! - начала она бойко.
- Да уж! - процедила хозяйка, грозно зыркнув на Ваньку, отиравшегося возле столика с настойками и закуской.
- Так вот, решили мы прибиться к вашему берегу. А тот берег, к которому я прибьюсь, будет счастливым. Я ведь и лечу, и учу, и хохочу
- Несомненно, - еще мрачнее произнесла Вера Сергеевна.
- Не будем тянуть время, у меня режим многозадачности и гиперответственности (Вера Сергеевна, сжав зубы, тихонько простонала)
- Карочь! Вот мой Давя с Баварии, за ним даю нераспроданный тираж "Два онуча" и "Ну баать!", разрозненный сервиз на семь персон и встающий фен. Еще за ним буду я. Кому этого мало, может выздоравливать и копить на психолога.
Ванька Генерал многозначительно кашлянул и постучал пальцами по столешнице - "Уймись, мол, дура!" Но Любаню несло. Она замахала руками и, глотая слова и плюясь при разговоре, загнусила:
- Что ты, Ваня, рыло морщишь? Понимаю я все. Где уж нам с такими экспертами по части женихов тягаться! У вас Агнюшка-то восьмой год уж невестится? За семь-то лет вы всяких повидали, да ночевать оставляли, а Давя не в кассу? Не совпал? Хотя там после семи лет ночевок кто угодно совпадет. Но мадам Епанчина, она же Горобчик, меня не хочет. Кого угодно!
- Да! - закричала вдруг надсадно, с интонациями дорезываемого человека, бывшая мадам Горобчик. - Да! Я не хочу вас, эдакая вы Любка, как человек не хочет смерти, как невеста не хочет прыщей на голове, как вода не хочет масло. За мальчика вашего ничего плохого не знаю, но он припадошный. Вы ему в прошлом году на коляску собирали, с Баварии до России доехать, что ж он сейчас пешком? А мы тоже деньги давали.
Дверь в глубине комнаты ожила под градом ударов по ней(судя по звуку, чем-то надежным). Послышался визг Агнюшки.
- Я пойду за него, мамаша! Впустите меня, я вам тут все лампы перебью! Не отдадите, за Руднева замуж уходом сбегу, поеду болгар освобождать. Или поляков. Да пох! Все лучше, чем угасать от вашей дурости!!!
- Ты помолчи там, тише будет! Пойдет она! Да ему самому нянька нужна, какой он муж, прости господи? Женитесь, а потом этот его зов природы, эта дань молодости, Анисья Тулиповна явится и начнет под вашими окнами каждый день замуж выходить за всех Птицыных - за Гусева, за Иволгина, за Лебедева. Стыда голова! И чего ее Парфен не зарежет до сих пор?
- Теперь вы, Любовь Самвеловна! Зачем вам моя дочь? Зачем вашему Звездочке жена? У него есть мама! Внуков качать мечтали? Так у вас Варенька занеслась уже, на вычистку денег нет, вот и качайте. Под этого младенца хорошо подавать будут, там папаш несколько было, и ни одного русского. И потом, у вас невыносимый грязь! Везде эти прокисшие овчины от ведущих дизайнеров, по стенам висят ваши каучуки, в комнате до полудня стоит ночная посуда. Вы нечистоплотны, милая! Бггг! - вырвалось вдруг у Веры Сергеевны. Платье еще туда-сюда, на оранжевом кетчуп не виден, но нижние юбки! Вы ими штиблеты, что ли, чистите?
- Потом вы скоро сядете! По крайней мере, вас уже хотят бить. Так отдам я родное детище на такую муку? Вы ее спросонья сожрете по привычке. Как у вас дети целы до сих пор, удивляюсь.
Все это Вера Сергеевна выкрикивала уже в окно уходящим ни с чем маме с сыном. На повороте к дому им опять попалась Лизка. Увидев расстроенную, разъехавшуюся в почти плаче, морду Коуч, и узнав в чем дело, она воскликнула:
- Чем плоха тебе сестра Свята Белого? Ты пробовала его на родителях наркоманов, он тебе годится. Его сестра твоими луковками торгует в местечке, на убогих два раза в неделю собирает, под своих детей просит - хорошо дают. Прокормитесь.
Вот так и породнились два исторических семейства.
Друзья, знаю, что не очень((((
Утренний пост будет от Елены.