Революционная разруха и хаос в стране отрицательно сказалась на общей санитарной обстановке в городах и на личной гигиене их обитателей. Поэтому масштаб распространения заболеваний и количество жертв от них ничуть не удивляют.
«Нерасчищенные, обезлюдевшие улицы были покрыты обледенелым снегом. Грязная бумага, кучи окурков и разных отбросков, грязной бумаги и шелухи от подсолнухов, валялись на тротуарах»… «Нечистоты, мусор, грязная вода выбрасываются куда попало — на лестницу, во двор, через форточку на улицу. Все это накапливается и превращает город в клоаку» - так пишут очевидцы тех лет.
Уже в 1917 г. улицы городов поражали современников, привыкших к порядку и чистоте дореволюционных времен своей неопрятностью.
В Петрограде первоначально основными виновниками беспорядка были толпы бесприютных «солдат революции», которые после победы «великой и бескровной» не имели над собой никакого контроля.
Вот картина Петрограда весной и летом 1917 г., которую нарисовал Н. Врангель:
«Между тем Петроград все больше стал походить на деревню — даже не на деревню, а на грязный стан кочующих дикарей. Неряшливые серые оборванцы, в шинелях распашонками, все более и более мозолили глаза, вносили всюду разруху. Невский и главные улицы стали беспорядочным неряшливым толкучим рынком. Дома были покрыты драными объявлениями, на панелях обедали и спали люди, валялись отбросы, торговали чем попало. По мостовой шагали солдаты с ружьями, кто в чем, многие в нижнем белье. Часовые на своих постах сидели с папиросами в зубах на стульях и калякали с девицами. Все щелкали семечки, и улицы были покрыты их шелухой».
«Улицы, театры, трамваи, железные дороги — все теперь поступило в их [солдат петроградского гарнизона] исключительное владение… В театрах они занимали царские ложи, на улицах в жаркие дни ходили в подштанниках, на босую ногу, гадили на тротуарах, рвали обивку вагонов на онучи, портили трамваи, перегружая их чрез меру, чуть ли не харкали в лицо прохожим… Только когда пришли большевики, от этой оравы освободили».
К декабрю 1917 г., как видно из нижеследующих наблюдений Н. Буторова, мало что поменялось:
«Нерасчищенные, обезлюдевшие улицы [Петрограда] были покрыты обледенелым снегом. Грязная бумага, кучи окурков и разных отбросков («грязной бумаги и шелухи от подсолнухов») валялись на тротуарах».
Однако даже очищение Петрограда от орд «защитников революции» (большевики отправили их на фронте к лету 1918 г.) не принесло результата. Чем дальше шло «углубление» революционных завоеваний, тем хуже становилась санитарная обстановка в городе.
Так, даже сами правительственные учреждения города поражали грязью.
Вот каким увидел здание петроградского военного комиссариата в июне 1918 г. (Большая Московская 5) Н. Буторов:
«Дом был казённый, запущенный. У входных дверей стоял часовой и пропускал только некоторых. Поборов ещё раз свои сомнения, я перешёл улицу и уверенно прошёл мимо часового. Он был занят и не окликнул меня. Стены и лестница внутри дома отталкивали своею грязью. В первом этаже, треть большой, видимо, уже давно не убиравшейся комнаты, была отгорожена, и человек пять там писало…
Меня повели по заплёванным тёмным коридорам… в полутёмную комнату, такую же грязную, как и всё виденное в этом доме».
Прогрессирующее разрушение коммунальных служб привело к катастрофической ситуации в Петрограде 1918-1921 гг., превратив самый передовой город страны в подобие средневекового Парижа или Лондона, где нечистоты и мусор выкидываются прямо на улицу:
«Водопроводные и канализационные трубы полопались. Нечистоты, мусор, грязная вода выбрасываются куда попало — на лестницу, во двор, через форточку на улицу. Все это накапливается и превращает город в клоаку, несмотря на устройство всевозможных санитарных “дней” и “недель” — повинностей для истерзания буржуев. Дворники же упразднены как буржуазный пережиток», - вспоминает М. Врангель.
«В поисках пригодных для жилья домов для наших сотрудников я посещал различные здания в самом сердце Петрограда. В старом особняке на элегантной Морской, неподалеку от Генерального Штаба и триумфальных ворот, выходивших на площадь перед Зимним дворцом, я обнаружил целые комнаты, полные замерзших нечистот. Канализационная система не работала, и солдаты, размещенные там, устраивали отхожие места прямо на паркете. Так было во многих домах; что стало бы с городом весной, когда нечистоты потекли бы с этажа на этаж? Срочно были организованы ассенизационные бригады», - вторит ей коммунист Серж Виктор.
Коммунальный хаос дополнился уже известным нам по предыдущей главе дефицитом самого необходимого - мыла, отсутствием горячей воды из-за дефицита дров, что не замедлило сказаться на качестве личной гигиены:
«Многие не моются до воскресенья, белья не меняют за отсутствием мыла и, конечно, вшивеют. Вши повсюду: в вагонах, больницах, трамваях, школах. А вошь, как говорят, главный проводник заразы».
Что уж говорить о простых смертных, если красный курсант Ф. Голиков и его товарищи, жившие в Смольном, сумели добиться горячей бани только после двух недель пребывания в городе – когда уже вовсю по их одежде ползали вши!
Примерно такую же ситуацию можно было наблюдать в те годы в Москве.
Сады Москвы превратились в настоящую полутайгу, пробираясь по которым (вследствие истребленных на дрова заборов), как вспоминает Н. Волков-Муромцев, можно было не выходя на улицы пересечь пол города.
Зимой снег не убирался, протаптывались только тропинки. На макушках сугробов навален мусор.
Даже на государственных зданиях в центре Москвы, у Кремля, краска облупилась, окна на них грязные, иногда без стекол, в коридорах грязь и хлам.
Аховая ситуация с дровами приводила к тому, что учреждения и дома почти не отапливались (кроме жилых комнат). В чернильницах зимой замерзали чернила. Понятно, что о бане в таких условиях не могло быть и речи, началось нашествие вшей, распространившихся, по свидетельству курсанта Б. Павлова, даже в военных учебных заведениях, где раньше за этим тщательно следили.
Что же касается нечистот – не самой популярной темы в воспоминаниях очевидцев тех лет, то уже весной 1918 г. В. Клементьев, ради конспирации работавший уборщиком в частной больнице, нарисовал безрадостную картину коммунального запустения в центре Москвы:
«Совсем иначе выглядел дом. Его старые стены давно забыли, какой окраски были в молодости, так как от непогод заслонились серо-бурым покрывалом из грязи и пыли, с темными лишаями на местах отвалившейся штукатурки… [Выгребная яма] давно забита доверху, и теперь все нечистоты и мусор живущие в доме валят на землю вокруг бетонных стен ямы. Все смердит на весь дом и двор. Тучные крысы безбоязненно шныряют по мусорным кучам и ныряют в свои ходы и норы. Без палки хорошей к их царству не подходи».
Последние слова принадлежат дворнику этого дома, искренне возмущавшемуся развалом коммунальных служб, прекративших заботу о «сортирах».
Конечно, советская власть пыталась по мере возможностей как-то решить коммунальную проблему. Сначала все заботы о поддержании домов свалили на самих жильцов. Но в условиях начавшейся кампании по «уплотнению» старые жильцы не были заинтересованы в поддержании в должном порядке жилья, которое достанется непонятно кому. Поселившиеся же в домах пролетарии сами имели достаточно отдаленное представление о чистоте.
Периодически организовывали и субботники, и целые «недели чистоты», особенно к «красным дням календаря». Но, как говорит народная мудрость, «не там чисто, где убирают, а там, где не сорят».
Впрочем, глупо требовать заботы о чистоте улиц и домов тех, кто из-за тотального дефицита не может содержать в чистоте свое тело и одежду, кто еле сводит концы с концами от голода и каждую ночь опасается обысков и ареста – какое уж тут дело до всего остального!
Подобная ситуация повторилась в дальнейшем во всех более или менее крупных городах России.
А. Окнинский, посетив Тамбов в январе 1919 г., наблюдал там картину запустения, ещё худшую, чем в Петрограде: на улицах полно сора и отбросов, кучи неубранного грязного снега, облупившиеся и посеревшие дома.
Подобную картину наблюдал и И. Волегов в уральском Кунгуре весной-летом 1918 г. – улицы не подметались, заросли грязью, город принял унылый, безжизненный вид. Заплеванные шелухой от семечек и засыпанные окурками улицы городов поражают летом 1918 г. и привыкшего к чистоте и порядку немца Э. Бредта.
Ещё худшей ситуация была в нерусских деревнях. Интересное наблюдение оставил красноармеец Ф. Голиков, чей полк долгое время стоял в удмуртской деревне осенью-зимой 1918-1919 гг. Вот что он записал в дневнике за 1 апреля 1919 г.:
«За последние дни накопились впечатления об удмуртской деревне. Хочу их записать.
Неприглядно живут удмурты. Маленькие, грязные, темные избы. Семьи человек по 30–35.
Поинтересовался, почему такая скученность, теснота. Причины понятные: нужда, недостаток строевого леса, а кроме того, давний обычай.
Удивительно ли, что здесь столько болезней. Особенно много трахомы и чесотки. Чесоткой страдают не только люди, но и животные.
Темнота, бескультурье. Почти сплошная неграмотность. Редко где увидишь книгу».
Можно было бы привести ещё много свидетельств на эту тему, но, думаю, уже сказанного достаточно, чтобы представить себе, что пандемия тифа и ряда других инфекционных заболеваний – логичное следствие такой обстановки в России.
Если вам было интересно, обязательно поставьте лайк, делитесь своими мнениями в комментариях и сообщайте, какие темы из истории Гражданской войны 1917-1922 гг. вам интересны – они обязательно появятся в дальнейших выпусках канала «Красные и Белые»!