Стоит большой и красивый дворец. И живут в нем разные люди. Есть люди, которые живут в нем с самого начала строительства этого дворца. Точнее, они жили здесь еще до того, как его начали строить. Сначала дворец был небольшой, но постепенно он рос. Дворец ширился, и все больше и больше людей приходило в этот дворец, и появлялись у дворца различные пристройки, большие и маленькие. Наконец, вырос дворец, и стал самым красивым, самым удивительным и восхитительным дворцом. И стоит это дворец недалеко от леса.
Маленький ежик шел мимо дворца, и услышал крики. Он подошёл к дворцу и увидел, что это дворец кричит.
— Почему ты кричишь?
И вот, что отвечает дворец:
«Ты спрашиваешь, почему я кричу. А я ведь и вправду все еще кричу, хотя это бесполезно.
Я кричу.
Я кричу на весь мир.
Я кричу на весь белый свет.
Но меня не слышат. Меня не слышат жители мои. Я могу говорить еле слышным шепотом, я могу говорить вежливо и спокойно, я могу кричать во все горло, но меня нет. Единственный способ добиться, чтобы меня услышали — это боль.
Это мой язык. Нет, это наш язык.
Точнее эти мои жители вынудили сделать этот язык нашим, потому что иначе коммуникация не происходит. Мои слова не слышат, но когда я говорю, что мне больно, тогда уши их слышат».
И ежик увидел печальные образы этого дворца, и вот что он узнал из видений своих.
Хрустальный дворец начинает сыпаться, и тогда жители начинают слышать. Они слышат, что неполадки, они чувствуют землетрясение. Тогда оказывается, что в мире есть этот хрустальный дворец, и оказывается, что ты в нем живешь, что он вокруг тебя. И когда стены сотрясаются, тогда ты замечаешь, что и твой мир начинает вздрагивать. Когда дворец болит, то и жители его узнают об этом. Когда дворцу холодно, когда о нем не заботятся, когда в нем не убираются, то и хрусталь его темнеет. Когда люди забывают, что они живут во дворце, то идет дождь. Дворец сжимается от холода, и места становится мало, и люди теснятся, и вещей становится слишком много. Самое грустное, когда люди забывают, что дворец — живой дом. Но все настолько забыли об этом, что и сам дворец уже не чувствует себя домом. Нет, дворец знает, что он дворец. Только вот ему непонятно, почему не видно, почему люди думают, что живут в хижине, в захламленной квартире, в сваленном доме? Почему они не видят все чудо этого дворца, всю его красоту? Только когда дворец начинает сыпаться, тогда они видят осколки стекла, и понимают, что это не соломенная хибара, и не кирпичная постройка, а хрустальный дворец. Тогда они что-то слышат, тогда есть коммуникация. А когда дворец восстановится, то опять все забывают, что это дворец.
— Мне очень жаль, что тебе нужно болеть, чтобы тебя услышали. Но я вижу, что ты такой большой, и что есть большие и просторные залы, и в них очень светло.
— Да, ты прав, мой маленький наблюдательный друг. Это потому что еще я знаю тех, кто меня слышит. Есть еще другие жители, которые слышат мои слова. Мне не нужно болеть, чтобы меня услышали, мне не нужно болеть, чтобы меня поняли. Я могу говорить, и меня слышат. Представляешь, я могу даже прошептать, и меня услышат. Да что там прошептать, они могут понять меня даже и без слов: взглядом, улыбкой. И здесь, в этом мире любви, нет места боли.
И увидел ежик другой образ.
Свет переливается на хрустальных гранях. Когда дворец слышат, тогда дворец озаряет жителей своих радужным светом. Тогда дворец преображается и становится местом радости и веселья. Тогда здесь пиры и гуляния. И здесь никогда никому не холодно, ибо дворец — самое теплое и солнечное место. Стекло сияет, и, кажется, что пространство расширяется, и всем гостям хватит места. Дворец преображается, и тогда появляются цветы и животные. Тогда дворец охватывает и включает в себя все.
— Я очень рад, что у тебя есть такие жители. Получается, что где тебе нужно болеть, там нет любви?
— Не совсем. Я еще не понял до конца. Но вот, что я понял. Боль есть только там, где нет коммуникации, где язык слов становится бессильным. Люди, да и не только, не умеют воспринимать слова, они их забыли. Знаешь, я думаю, а может они никогда их и не знали? Может, никто их никогда и не учил этим словам, и они не знают, что можно иначе? Может, они и хотят услышать слова, но не могут, не умеют?.. Тем не менее, коммуникация — двустороннее движение. Язык должен быть говорим и слышим. А если только говорить, то не получится, и если только слушать, то тоже не получится. И язык этот должен быть общим. Если ты говоришь «любовь», то тогда скажи, что для тебя значит любовь. И если я скажу тебе «любовь», то и я тебе скажу, что это такое.
— Тогда нужно все слова объяснять?
— Может быть, и не все. Но я думаю, что самые важные слова нужно объяснять.
— Самые важные? Если они самые важные, то зачем их объяснять? И что значит самые важные?
— Самые важные слова те, которые имеют значение для всех и которые касаются каждого. Но обычно эти слова нельзя увидеть. Например, тебе понятно, что такое «лес» или «небо»?
— Да, лес — мой дом, и место, где много деревьев и где живут животные, — и ежик показал лапкой на лес. — А небо — это пространство над землей, — и ежик указал на небо. — А земля — это то, на чем я стою, — и ежик подпрыгнул, рассмеявшись. — Я понимаю.
— Хорошо, а вот слово «уважение» или «любовь»?
— Это те самые важные слова, да?
— Именно. Здесь уже нужно объяснять, нельзя просто показать. Ты можешь сказать, что ты уважаешь старших, то есть ты признаешь их опыт, знания…
— А мне мама говорила, что деревья тоже надо уважать, потому что они старые и были еще задолго до моего рождения.
— Твоя мама права. А что ты делаешь, когда уважаешь? Как это проявляется?
— Я буду внимательным, буду говорить спокойно и вежливо, буду слушать, если мне будут говорить, не буду ругаться. Ну, я буду стараться так делать, — рассмеялся ежик, — хотя не знаю, как получится или нет.
— Вот видишь, это уважение для тебя.
— Да, меня мама научила.
— Но не у всех такие мудрые мамы. Для другого ежика уважение может быть только к тем, кто умеет говорить, или он будет тихим и спокойным, но слушать не будет, что ему говорят. Понимаешь?
— Да, кажется, понимаю. Тогда мне нужно всем объяснять, что я думаю, когда говорю?
— Наверное, все-таки не всем подряд. Хотя, может, и всем. Это надо подумать. Но в любом случае, если ты хочешь, чтобы тебя поняли, то нужно говорить на одном языке. Вот так ты и сделаешь общий язык. Ты скажешь, что такое «уважение» и тебе скажут, что такое «уважение», и вы будете понимать друг друга. Ты еще не забыл моих жителей, которые меня не слышат? Я могу говорить любые слова, но они не слышат и не понимают слов, но зато они понимают язык боли. Я начинаю разрушаться, и они понимают, что мне плохо и вспоминают обо мне. Вот у меня такая коммуникация, это наш язык. Иначе — никак. Но я не могу выбирать всех жителей, кого-то я выбираю, а кого-то нет, и тогда им неуютно. Я думаю, что это потому что мы говорим по-разному. А кто-то не приходит ко мне во дворец, хотя я бы хотел, чтобы пришли и жду их. И, наверное, здесь мы тоже не поняли друг друга. Этих жителей я не могу выбрать, они живут здесь и живут, и мы взаимодействуем, как можем. А с другими жителями — вроде все понятно, но все равно мы с ними говорим о важных словах. Даже если тебе кажется, что все понятно, все равно нужно говорить о важных словах. Потому что, на самом деле, не понятно. А вот если говорить, тогда всем становится лучше. Потому что я знаю, что для некоторых «забота» проявляется, когда я открываю окна с самого утра и свет проникает в комнату, для некоторых я, наоборот, закрываю шторы. И тогда это «забота». А, если наоборот, то, например, кто-то хочет убраться в том углу, где не надо убираться, и тогда я объясняю, что для меня значит «забота», и где нужно позаботиться о дворце, а где не нужно. Понимаешь?
— Думаю, что понимаю. А можно я буду приходить к тебе в гости? Я хочу, чтобы ты мне рассказал про другие важные слова. Мне кажется, что я знаю, но я начинаю сомневаться.
— Обязательно приходи. Я буду ждать тебя.
Так, ежик стал приходить во дворец. И для ежика дворец был другом, а для дворца ежик стал новым жителем.