Утром суета, поднялась девочка Аза, Азанет принялась умывать ее и поить травяным чаем. Сын поднялся - липкий ото сна, милой улыбкой одарил всех присутствующих, уселся на свое место, потирая глаза. Какой он приятный человек, мой сын! Какой оказывается спокойный и добрый!
Настроение у меня боевое, и поэтому не откладывая спрашиваю:
- Азанет, скажи, есть ли здесь горы?
Азанет покраснела почему-то:
- Я не Азанет, я Аза… и гор нет здесь.
Я не сдаюсь:
- Скалы? – отрицание. - Холмы? Возвышенности? Что-нибудь, куда можно залезть? – мотает головой.
Я разочарован, но последнее предположение на языке:
- Башня? Пирамида?
Лицо Азанет просветлело:
- Да… здесь есть пирамида. А что?
Я хлопнул по коленям:
- Оно! Ты сможешь отвести меня к ней? В ней, возможно, ваше… наше спасение! Там ответ на вопрос, что происходит, и я не исключаю, что оттуда путь домой!
От услышанного Азанет встрепенулась, загорелась, вгляделась в меня пристально, вздохнула:
- Это очень опасно! Дикари повсюду! Если они доберутся до диска, то наступит временной коллапс! Вы же сами это говорили! – «Я говорил? А, ну да, я же в Пришельца залез!»
И все же:
- Надо как-то попасть туда, хотя бы нам с тобой, гм, взрослым. Если этого не сделать, то мы и в самом деле останемся здесь навечно...– я вздохнул. - А временной коллапс, знаешь, он ведь наступил уже, неужто не понятно? Это место: Пангея, в моем летоисчислении, существовала двести пятьдесят миллионов лет назад, но судя по тому, что диск отдельно от меня, я в своем времени и есть! В 2015 году! Здесь мы все из разных времен и реальностей, все не к месту, и заперты. У каждого свое представление о жизни и свои причины, почему он не может вернуться. Это не наш мир, он вообще не человеческий. Пангея… В моем мире все по-другому, в моем мире такое существование как здесь, возможно только в сказках и фантастических фильмах.
- Фильмах? – трое моих собеседников разом подняли брови. – Это что?
Ясно! До этого прогресс у них не дошел.
- Кино, синема, кинокартины… - пытаюсь объяснить я. – кинопленка, камера, двигающиеся фото, фотосъемка…
Азанет поняла, а Митя поднял брови еще выше, затем потряс головой недоверчиво и принялся грызть какой-то орех:
- Идти, так всем… - аккуратно сглотнув, твердо сказал он. - Я не хочу оставаться, я не могу оставаться.
Азанет забегала глазами:
- А как же мать?
Сын ответил так же твердо и безапелляционно:
- Мать мы возьмем с собой. Я не брошу ее.
Долго спорили, ссорились. Я убеждал, ведь научился уже доверять своим снам. Азанет уговаривала Митю остаться, не рисковать, а Митя горячо, но деликатно настаивал на совместном походе. Азанет упорствовала, Митя упрямился, я думал.
Идти - это однозначно, и всем вместе - тоже однозначно. Митю я не оставлю, хватит, в реальности победившего коммунизма уже раз ушел. Куда деть Фрею? Однозначно с собой. Сын не простит себе, если оставит в опасности мать, тем паче учитывая ее состояние… Решено. Идем все вместе, а поскольку я здесь вроде главный, то и отвечать мне.
Я озвучил решение, привел доводы, но не ожидал такой реакции от Азанет. А она взорвалась. Вскочила, схватила меня за руку, так сильно, что я вздрогнул и сморщился, (если лицо Пришельца способно сморщиться, конечно), потащила из пещеры на поверхность.
На поверхности дикие джунгли, тепличная температура и сотни звуков. Лес шелестит и трепещет, воет и стонет, шевелится гадами и чудищами, лес враждебен к нам - это ощущается подкожно.
От спуска в пещеру тропа, вполне свежая и протоптанная недавно - видно по отпечаткам голых ступней, - человеческих ступней, точнее варварских.
Азанет ткнула пальцем:
- Они приходят каждый день! Эта пещера - единственное место, где мы можем быть в относительной безопасности, она пристанище фантазии ее обитателей - людей. Но, не смея спуститься в обитель нашего восприятия, они ждут! Ждут, когда мы выйдем… Они терпеливы, но не настолько чтобы не пробовать попасть сюда. По счастью их попытки предсказуемы, и у нас есть управа на них. Гм, Фрея. Она откуда-то знает их язык. Она может разговаривать с ними и умеет их убедить. Но надолго ли ее хватит? Пока она помнит, что у нее есть сын - она на нашей стороне, но она из варваров, и неизвестно чего ждать от неё. Если она предаст: всем конец. Конец мне и Азе, а мы носители диска, нам нельзя умирать в окружении варваров. Конец Мите… Он не имеет диска, поэтому умрет совсем… бесповоротно…
Я собираю в кулак всю свою волю и решимость:
- Азанет! Аза! Нам придется пойти! Нет другого выхода. Мы обречены при любом раскладе: так зачем просто ждать? Умереть, так в борьбе, сопротивляясь и используя самую тонкую соломинку! Шанс. Это единственный наш шанс… Пирамида…
Аза вновь схватила мою ладонь, а точнее синюю ладонь Пришельца, дернула, развернула в обратную сторону длинное тело:
- Вон! Это она! Разве реально дойти до туда? Кто мы в этом мире? Мы гости, причем незванные и каждая травинка, каждая песчинка, каждая молекула Пангеи настроена убить нас… Две женщины, маленькая девочка, шестнадцатилетний подросток и синее существо, что как красная тряпка для быка, для жителей этого места…
Я не слушаю. Я раскрыл рот, и гляжу на пирамиду, что белыми - фосфорно-белыми, почти вертикальными ступенями уходит прямиком в небо. В облако: ватное, пушистое, клубящееся облако.
Азанет сетует на отсутствие оружия, но я не слышу ее. Передо мной пирамида из подземного города в Египте. Та самая пирамида, через тоннель в верхушке которой я попал туда. Та самая пирамида, по крутым ступеням которой зеленым юнцом я сползал, пугаясь высоты. Пирамида, на площадке которой я сидел на троне, вместе со своей женой Азанет… а потом и один…
Теперь я не сомневаюсь, нам надо туда, не сомневаюсь, что мы дойдем, несмотря ни на что, я судорожно вдыхаю приторный воздух, я счастлив.
- Мы идем, и идем немедленно! – перебил я терзания Азанет, - Собирайся!
На сборы не потребовалось и пяти минут. Брать нечего, не во что, да и незачем. Идем налегке.
Вновь перешептывание леса, ползающие камни, жар-птицы, рогатые лошади, травы и растения невероятных размеров и видов. А еще: хаос, сумбур от вечно меняющегося облика местных тварей, стареющего и рождающегося солнца и перемен красок. Густых, сочных, темных красок.
И все бы хорошо: но почему так омерзительно и уродливо все? Почему так опасно и смертоносно? Почему окружающая действительность, словно из кошмарного сна? Несмотря на тропический климат: сырого, холодного сна?
Я чувствую себя Алисой в Стране Чудес. Лозы тянущие свои стебли, но сейчас они медлительней нас и будто спят. Кусты с плетками-ветками хлещут по лицам, но не сильно, словно под гипнозом. Нас ведет что-то, вроде помогает, что-то или кто-то: а может присутствие Фреи так действует? Не понятно.
До вечера мы шли спокойно, никто не нападал на нас, никто не пытался укусить, съесть или еще чего. Дышит лес, заросли и буераки, но дышат они спокойно, сонно и безмятежно. Шепот то тут то там - но и он размеренный и тихий. Мы идем. Я бодр, энергичен, а вот друзья мои стали уставать. Я подбадриваю, тороплю, обещаю скорую развязку, но они киснут с каждой минутой.
- Дойдем до того дерева, с глазищами, похожими на мои - и привал! – говорю я весело. Сын хохочет в ладонь, Азанет хмурится, - идем. – Теперь до того куста. Посмотрите какой он хитрый, притворился обычным, но стоит нам приблизится и сцапает, обязательно сцапает! - идем. – А там что? Серое, большое? Слон? Бегемот? Не-а, это ящерица! Обойдем ее, она жует колючку и может даже травоядна, но не стоит рисковать!
Всю дорогу я не отходил от Мити, я настолько соскучился, хотя и не знаю его в этом возрасте, что иду с ним вровень, то и дело касаюсь и заговариваю, то и дело расспрашиваю о жизни до… До перемещения.
Митя знает немного, политикой не увлекается, культурных ценностей не ценит, зато собирается стать военным, что очень радует: значит, хочет пойти по стопам отца. По моим стопам то бишь. Интересно, а тот его отец, кем служил?
Я спрашиваю:
- Скажи, Митя, а отец твой кем был?
- Хорошим человеком… - отвечает Митя и улыбается своим мыслям.
- Нет, Митя, ты не понял, кем работал?
- Он не работал, в том смысле, что вы вкладываете в это понятие, он приумножал накопления. Вкладывал деньги в науку, эксперименты и прогрессивные открытия. Денег хватало, при том, что мой отец был еще и заступником низшего звена. Он был хорошим человеком, и прекрасным отцом.
Я ликую:
- Он был сильным человеком?...
- Сильным, смелым, умным.
Мне бальзам на душу: «Сильным… смелым… и вкладывающим средства в научный прогресс. Не забывая и низшее звено осчастливить!»
- Мой отец был самым лучшим отцом, какого только можно себе представить...- и вновь улыбнулся, нежно и печально глядя исподлобья.
Мы идем. И Пангея не кажется уже такой отвратительной, а кажется своеобразной и интересной. Все здесь по своему, все таким сотворено, и поэтому гармонично. Аборигенам виднее, каким должен быть их мир.
А я счастлив. Я счастлив абсолютно, непрекословно, идеально. Я на пике. Рядом сын: чего еще можно желать? И я уже жалею немного, что сорвался в путь. Побыть бы еще с Митей, побольше узнать его, поговорить по душам, признаться, и попросить прощения…
И вновь предчувствие – липкими, холодными пальцами крадется в сердце, сжимает его, не дает вдохнуть… Я молюсь: «Господи, помоги! Господи, отведи беду!» И вновь Пангея опасна, уродлива, ядовита. «Господи, помоги! Защити!»
Я жмусь поближе к сыну, я хочу закрыть его от невзгод, и продлить этот день, испить до дна. Я хочу обнять его, но боюсь – не поймет, я хочу быть рядом, но нужен ли ему рядом – синий Пришелец?…
Маленькая Аза улыбается доверчиво, еще бы - я вчера спас ее. Сын упругой походкой идет, перепрыгивает квакающих и крякающих существ Пангеи - он устал, но не покажет виду. Азанет сжав губы в полоску, терпелива, но на пределе.
Фрея словно зомби, ее не узнать, она здесь как дома, не пугается странностей и не вздрагивает от звуков. Она только принюхивается высунув нос из слипшихся волос, что закрывают ее лицо. Не видно удивительных глаз, а лишь отблески света в них. Но и не видя выражения можно сказать что взгляд ее уверенный, хотя и заторможенный и в одну точку. Она отвлекается, бормочет глядя в заросли, и вести ее трудно, но из этого следует одно: Фрея - своя здесь, Фрея заодно с этим местом.
- Дойдем до той опушки? Что скажете? – продолжаю я.
- Стоп! – Азанет встала словно вкопанная. – Хватит! Надо отдохнуть!
До опушки мы все же дошли, там и устроили привал. Начало стремительно темнеть, но костра не разжигали, поели сырых стеблей, припасенных Митей, улеглись прямо на землю, как попало, вповалку.
Я не сплю. Я вслушиваюсь в движение природы, ловлю кожей щекотание мелкой травки и снова вслушиваюсь. Тысячи огоньков, миллионы звуков, миллиарды звезд. Но и среди этого видимого спокойствия, что-то неспокойно мне. Предчувствие, дурное и тошнотворное противным паразитом впивается в душу. Я ощущаю где-то на подкорке: за нами следят. Все то же, что и всегда, никого не видно, не слышно посторонних шорохов, но напряжение до вибрации воздуха, до звона в ушах. А на следующий день началось.
*********
До обеда я шел вполне бодро, хотя и побаливала голова и вокруг было относительно спокойно, если можно назвать спокойным этот лес, потому как звуки стали несколько тревожней, а на небе стали сгущаться тучи, фиолетовые, зеленые, желтые и красные буревые тучи.
Подул свежий ветерок, разгоняя парниковую духоту, разгоняя звенящий гнус и мошкару, что стараясь укрыться, лезла в носы и уши, забивала, но не кусала, и на том спасибо.
А после обеда, когда ветер порывами стал пригибать кроны сумрачных грозных деревьев, когда разноцветные тучи слились в одну сизую: мне стало плохо. Мне стало тошно, муторно, лица моих спутников размытыми очертаниями разъезжались в разные стороны, и лицо Азанет милое и юное, любимое до беспамятства - расплылось, пошло рябью. Глаза темные, с поволокой, все вглядывались в меня с тревогой…
Доктор за стеклом слюнявит карандаш. Тикают часы на стене. «А знаешь…» - говорит вдруг Доктор, - «Может тебе снова вспомнить кое-что?» Что с ним? Что не так в его облике? И что опять я должен вспомнить? «Вы идти то сможете?» - интересуется он.
На деле это не он, а сын, Митя, хлопает меня по щекам, приводит в чувство, а потом повернувшись к Азанет:
- Тебе не кажется, что он стал светлее? Ну, не таким синим как был?
Азанет подходит, щелкает пальцами у меня под носом, оглядывает мое лицо:
- Да, ты прав. Он теряет синеву! Диск отдельно от него - он смертен, он умирает... - голос далек и тих. - Возвращаться поздно. Нам следует поторопиться…
Меня поднимают под руки, ведут. Ветер гудит как отчаливающий пароход: долго, длинно, громко - сбивает с ног. Косой ливень крупными каплями откуда-то сбоку, не сверху: бьет, треплет, вколачивает в меня «Вперед, вперед!» От него нет неудобств, от него прохлада, ведь я закипаю.
- Далеко? – канючит девочка Аза.
- К ночи дойдем! – отвечает ей ее копия постарше.
Мы идем. За ноги, за руки, за шею цепляются растения: некоторые с шипами, некоторые жалят и жгут, какие-то вцепляются так крепко, что Азанет использует зубы, чтобы освободить меня. Митя поддерживает мой локоть, проводя через опасные места.
Я радуюсь от близости его, но печалюсь от слабости своей, ведь идти все труднее. Да и то предчувствие что ощутил я ночью, усилилось. И не одним напряжением пространства оно теперь обусловлено. Дикари перестали прятаться и стесняться, по топоту босых ног, по мрачным теням на фоне бледного пасмурного заката, по вскрикам цветов и писку камней, я слышал и осязал их присутствие. Они ведут нас, преследуют, и что-то мешает им приблизиться и напасть, может и Фрея, а может и сам Господь.
После очередного капкана из корня ожившего вдруг дерева, после того как совсем стемнело и небо стало озаряться молниями из трезубца божества, появившегося внезапно во мраке среди туч - Азанет решила остановиться, чтобы передохнуть хоть немного. Идти дальше не представлялось возможным, поскольку гроза принимала поистине масштабные размеры.
Громыхало, сверкало, молнии из трезубца вспыхивали, шли искрами и таяли на горизонте. Божество распалялось, сыпало и метало огонь, а мне хотелось умереть. От недомогания в голове звенело металлом, глаза при вспышках разбегались в стороны как у слепого, для того чтобы сойтись к переносице острой болью. Я раздавлен своим немощным состоянием, я почти убит, потому как вспомнил, как так же вел отца и «имбецилов» к пирамиде, на верную гибель. Тогда тоже был поход по дикому лесу, тогда тоже пирамида была, как и сейчас… Но еще хуже, то, что я опять втянул в авантюру близких мне людей.
Я проклинал себя за слабость, за то, что не зная особенностей тела Пришельца поторопился. За то, что чувствуя теперь приближение смерти, не могу собрать волю в кулак, не могу отсрочить момент гибели хотя бы на день, не могу самостоятельно идти ни вперед, ни назад. Я рискнул, увел из хрупкой, но обители, сына: что с ним теперь будет? Азанет пострадает, да и Азанет - дубль два тоже…
И только Фрея вернется к своим сородичам, только Фрея в выигрыше: но так ли это? Я прекрасно помню, как желало ее племя чтобы она умерла. Еще по городищу богатырей помню. «Редкая! Синеокая!» - но только ли эта причина заставляла их желать ее смерти? Вот вопрос.
Меня лихорадит, я соображаю, но плохо получается, пытаюсь вспомнить, но не могу. Я должен достать информацию из мозга Пришельца, из самых дальних закоулков его. Но нет. Все пустое…
«Двести пятьдесят миллионов лет. Нет в Пангее ни прошлого ни будущего: один день, одно восприятие действительности, один единственный бесконечный день, на единственном бесконечном материке, что расположен в середине единственного, но бесконечного океана. Не ступала нога гомо сапиенс моралис по этой земле, не ступала и не ступит. Мы умрем, а Пангея останется…»
- Ну, все, - голос Азанет разбивает мои едва сформировавшиеся мысли на тысячи осколков. - Передохнули и хватит, сегодня мы должны добраться до цели, - голос твердый как гранит и режет мой воспаленный слух. - До завтра наш координатор не доживет…
«Координатор!» - что-то знакомое. Или это бред? «Бред, след, вред, не уйдет!» - я брежу.
Другой голос, мягкий как масло, но на этот раз это голос сына, и кроме мягкости в нем паника:
- А мать где? Куда подевалась?
Шорохи, топот, ломаются кусты.
- Нет ее! Пропала! – громкий шепот, голосом Азанет. - Фрея! Отзовись!
Ломаются кусты, топают, переговариваются. Я не вижу действий, не могу открыть глаз, но я слышу, что Фрею ищут. Резкий вскрик, визг девочки, ко мне подбегают, подхватывают, поднимают на ноги, ослепшего, но еще живого волокут.
- Дикари! – громом в висках голос Азанет. - Они здесь, они идут за нами! Быстрее, вон она, пирамида! Давай же!
- Давай же! – кричит сын, и трясет меня за руку. - Будь мужчиной! Отче! Будь мужчиной: пробудись! Ведь ты всегда воспитывал во мне сильного человека, отче… - голос срывается в рыдание.
Одно это слово заставило меня прозреть. «Отче…» - он узнал меня, возможно сразу, но не подавал виду, он узнал меня, а теперь рыдает: мальчишка, с неокрепший юнец. Он потерял меня раз в Пангее, и не может допустить, чтобы это повторилось вновь.
Я собираю оставшиеся крупицы воли и разума, призываю каждую живую молекулу тела к восстанию. Для выживания, хотя бы ради завершения пути, хотя бы ради любимых, хотя бы ради сына. Я бегу: сотрясается пространство, воет тысячей голосов, крутится, пляшет. Пирамида: белая как молоко - призраком в темноте, и до нее не более трехсот метров. Бежим. Двести… Сто…
Аркан обвивает шею, другой руки, я падаю, а Азанет уже на земле. Аза присела возле нее и детскими ручонками пытается освободить. Сын оторопело стоит и глядит со страхом в темноту. Безмолвие. Тишина такая, что режет слух, будто металлом по стеклу.
Вот они: кучка из дикарей, чумазых и низкорослых, направляет на нас нехитрое оружие, топчется на месте, из боязни подойти, и ни слова. Вперед выходит фигура, знакомая до боли. Знакомая, но никогда до конца не изученная: мое увлечение в одной реальности, моя мучительница в другой, моя жена где-то в реальности победившего фашизма и мать моего сына. Горячо и безусловно любимого сына.
Фрея нашлась.
- Останься с нами! – говорит она мне, и тембр ее голоса низкий, томный - он завораживает. - Наш мир прекрасен, наш мир абсолютно прекрасен. Останься, ты будешь царствовать вечно, ты станешь богом для нас!
Глаза ее двумя звездами во тьме ночи, а на лбу алеет звезда третья – фашистская метка. Она богиня: но богиня чего? В моем больном сознании ее образ - это образ древней колдуньи, языческой богини мистики Пангеи, тайн Пангеи, сумбура и хаоса Пангеи.
- Он не может остаться, мам, - отвечает мой сын за меня. - Он умирает… Он вот-вот умрет! - рыдание, и это рыдание будто пробуждает Фрею-человека.
Совершенно трезво она смотрит на меня, на сына, ослабевают наши путы, мы стряхиваем их брезгливо, медленно приподнимаемся…
- Бегите! – вдруг крикнула она, сложилась пополам, словно кто-то ее ударил в живот. - Бегите! Скорее! - и уже вдогонку, - беги, Митя! - голос раздваивается, Фрея лопочет, перебивает сама себя.
Мы не смотрим, не оглядываемся - мы уносимся прочь.
Пирамида. Крутые ступени, уходящие в небеса: мы не поднимаемся, мы летим по ним. Кучка из дикарей улюлюкает снизу, но не пытается даже приблизиться, не то что ступить на них. С ними Фрея - разогнулась, приняла образ дикарки и прямая как истукан, волосы на лицо, из-под них мутные черные сумрачные глаза.
- Давай, Митя, скорее! – Азанет торопит моего сына. - Поднимайся, пока они не очухались! – но он тормозит. Озирается, на меня, смотрит вниз на мать, замедляется, раздумывает, сжимает виски.
- А как же мама? Мы оставим ее? –беспомощно машет рукой в сторону Фреи. - Мы оставим ее здесь? Как же?...
- Не раздумывай, Митя. Эта женщина не твоя мать больше. Она часть этого места, этого мира…
Но Митя уже остановился. На высоте нескольких десятков метров он встал как вкопанный, развернулся и занес ногу с целью спускаться назад.
- Митя! – кричит Азанет, - не делай глупостей! – эхом ей заплакала маленькая Аза.
- Она мне мама - какой бы ни была, - она мне мама, - где бы мы не находились: так меня отец учил. Он всегда говорил: «Ни при каких обстоятельствах не бросай мать!» - глянул на меня так, что сжалось сердце. - Я не брошу ее, я попробую ее уговорить. Вы идите, мы догоним вас…
Внизу Фрея улыбается обманчиво-приветливо и манит нас спускаться. Всё напряжено. В предельном напряжении даже бог-громовержец на небе. Он перестал размахивать трезубцем, перестал разбрасывать молнии, замер, и с интересом уставился на нас.
Сын делает шаг вниз.
- Митя - нет! – пытаюсь вразумить его, - Митя, ты погибнешь там! Ты можешь погибнуть…
Он обернулся, сверкнули слезами глаза, улыбнулся ласково, в сомнении потрепал свою шевелюру и проговорил почти как заклинание:
- А ты считаешь, что мне стоит жить? После того, как я оставил мать? – отвел взгляд, застыдился, и утер предательскую слезу. - Иди, отче, иди и делай свое дело. Ты координатор, тебе виднее как правильно. Умереть или предать…
Он засеменил по ступеням вниз, и глядя на удаляющуюся угловатую спину, я ощутил, вот он, момент, вот он момент разлада, ссоры, предательства. Вот он - час икс: как же мне не хочется этого!
Но что я могу сделать? Чем мне заслужить прощение мальчика, что в схватке двух миров выбирает не мой, - выбирает не меня? Меня шатнуло, в голову будто сто игл…
- Митя! – собирая последние силы, криком подозвал я сына. - Подойди, я хочу отдать тебе кое-что… - вынул из-за пазухи диск, - возьми, может эта вещица поможет тебе там? – кивнул вниз и протянул его на узкой голубоватой ладони Пришельца. - Он не нужен мне боле, наверное, я обречен… - и присев на ступени не в состоянии больше стоять на ногах. - Иди! Зови мать, мы подождем вас,… я подожду, ведь я люблю тебя!Помни!
Светлым пятном удаляющаяся спина – моего единственного, родного, ненаглядного… Он не вернется, я знаю. Он уходит навсегда. Он уходит в сказочные дебри Пангеи, чтобы полюбить ее, полюбить жителей ее, принять их мировоззрение и царствовать вечно. Чтобы полюбить их и возненавидеть меня. Боже! Я молюсь. Хоть бы все было не зря! Боже, но как же больно!
Муть, резь в глазах по мере удаления светлого пятна. Бог-громовержец очухался и принялся разбрасывать свои молнии, гневно, яростно наверстывая упущеное. Освещая ярким светом белую пирамиду, освещая мокрые смуглые лица поджидающих нас варваров, их лохматые головы и жилистые голые торсы.
Передо мной, как на ладони, весь бескрайний фантастический материк. Воет, ревет лес, бурлит серой пеной и водоворотами океан, вытягивает свои огромные мокрые щупальца в сторону пирамиды. Из щупалец - дождь стеной, бьет остервенело по макушке и плечам, - «Останься! Останься! Останься - здесь твой сын!» Я теряю сознание и валюсь набок. Все. Все кончено для меня.
Маленькие сильные руки подхватывают, тянут вверх за капюшон балдахина, голова прыгает по ступеням, долбя в смутный разум: «Вверх! Вверх!»
- Аза, придерживай его…
- Я стараюсь!
- Почти пришли…
Белый туман. Не увидишь в таком тумане дальше своего носа. Он как вакуум, как само небытие. Тишина не звонкая, не глухая, а равномерная, всепоглощающая, и только звук волочения моего тела в этой тишине.
Я стараюсь хотя бы приоткрыть веки - они свинцовые, воспаленные, и в густой пелене видно лишь очертания верхушки пирамиды: размытая площадка, трон, вход в тоннель и сам тоннель зигзагообразной трубой вверх - где пропадает, так и не показав окончания.
Темнота. Гулко отскакивают звуки шагов от стен. Тяжелое сбившееся дыхание Азанет, сопение и топот босых пяточек Азы. «Вверх! Вверх!» Комната, освещенная синими факелами, плавно, словно по рельсам едет и закрывается за нами дверь. Теперь темнота синяя, пыльная, с клубами песчинок в воздухе, а сам воздух пряный и жаркий.
- Где мы? – шепчет Аза.
- Сейчас поглядим. Видишь, свет? Нам туда!
Еще с десяток метров по узкой лестнице, с десяток по не менее узкому коридору и свет. Белоснежный, яркий, забивающийся в каждую молекулу тела, пронизывающий, словно ножом закрытые веки - до боли, до шока, до безумия.
Я кричу, закрываю ладонями глаза, но плохо помогает. Я верчусь как уж, выгибаюсь, извиваюсь, но боль от света такая, что кажется, еще чуть, и меня наизнанку вывернет.
- Эй, кто вы? – кричит Азанет, - Помогите, кем бы вы не были! Тут человеку плохо!
Журчание ручейка, знакомое до дрожи - это голоса тех существ из городища богатырей и разговаривают они на ангельском языке:
- Человек? Здесь человек? – прохладным воздухом подхватывает мое скрюченное тело, вертит в разные стороны, и уже на русском, - разве так должен выглядеть человек?
Азанет нетерпелива:
- Какая разница, как должен? Главное – плохо!
Нежно свистит, мое больное полуживое тело загружается в емкость, что вытягивается, принимая нужные размеры. Я лечу. Рядом Азанет, держит за руку, Аза в изголовье, а по бокам, словно водой по стеклу - ангелы тихо читают молитву.
Свист мотора говорит что мы несемся с невероятной скоростью, а на поворотах стихает все, для того чтобы вновь засвистеть по следующей прямой. Сердце Пришельца в груди, отстукивает последние удары,- неужели все кончено?
Неужели эти минуты последние для меня? Или я вновь воскресну в какой-нибудь другой реальности, в каком-нибудь другом теле? Нет, только не это!
Я готов, я согласен умереть, только бы отдохнуть, только бы не бежать больше, не решать загадок, и не возвращаться больше ни в один из тех миров, в которых побывал до этого. Разве что домой. В свой мир, такой понятный, уютный, такой грешный, бренный и недолговечный - но мой.
Конец. Конец мыслям и чувствам, я на волоске и не только слеп, но и глух. Лишь тонкая ладонь Азанет в моей руке, напоминает, что не все потеряно, да и она скоро растворяется где-то в тумане…