В этом доме – двухэтажном справа, - всё и произошло. Именно в нем… Не исключено, и в соседних домах приютились секреты. Улочка-то старая. Лет триста уже стекает ручейком в Волгу.
Любуются прохожие ею, рисуют, фотографируют. Знали бы они!.. А я – знаю. И вам расскажу.
Двадцать лет прошло с тех дней, как хоронили мы друга нашего Петюню. Но боль, страх и недоумение остались с нами навечно.
Начнем с того, что в доме этом жила Вероника. Не знаю её фамилии. Биография тоже мутная. Главное – она была художницей. Вполне приличной.
Мы, конечно, не знатоки. Но разглядеть более-менее профессиональную работу можем. Потому что хорошо и правильно сделанная работа сама себя показывает. И уж, если мы понимаем Перова с Петровым-Водкиным, то вполне могли оценить и Веронику – красивую, лет тридцати, балтийской внешности художницу, не выпускающую из рук карандаш или мелок сангины. Это днем. По ночам она предпочитала работать маслом. И маслом получалось лучше. Хоть в музей. Больше всего Вероника писала портреты, в том числе свои, но иногда выходила на улицу и рисовала улицу. Пейзажи – будь то цветы или здания, - почему-то получались мрачными, густо наполненными синим цветом, точно Вероника смотрела на мир сквозь толстое синее стекло.
Так и осталось не узнанным, кто обитал на первом этаже. Когда к Веронике не явись, она сама открывала входную дверь, сбегая сверху по скрипучей деревянной лестнице.
Весь второй этаж, лишенный перегородок, был её мастерской и жилищем одновременно. Всюду висели автопортреты. В рамах и без. Посреди – всегда разложенный мольберт. На столике в углу – гора полувыжатых тюбиков с краской. В противоположном углу что-то вроде кухни: электрическая плитка на тумбочке, обеденный стол, шкафчик с посудой. У стены против окон – широкая софа, над ней полки с альбомами живописи.
Ничего другого я не помню. Ах, да – еще проигрыватель на полу и стопа грампластинок.
В мастерскую меня привел Петюня.
- С тебя писали когда-нибудь портрет? – спросил.
- Нет.
- Отлично! Теперь напишут. И не один! Познакомлю тебя с Вероникой. Она художник. Ей требуется натура.
- Какая из меня натура!
- Не скромничай. Натура что надо.
И в тот же вечер потащил на «сеанс».
Художница с порога стала меня пристально оглядывать, потом усадила за альбомы, потом велела пить чай. Приценившись и что-то во мне разглядев, принялась работать.
Скоро я поняла, что Веронике плевать было, какое мясо рисовать. Лишь бы оно сидело перед ней.
Продолжение здесь