На дворе осень 1974 года, мы, вчерашняя школота, а ныне всамделишные студенты радио - физики, начинающие лазерщики, электронщики и возможно, будущие лауреаты всех Государственных и Нобелевских премий, разношёрстной толпой маячим возле запылённого автобуса и с нетерпением ждём отмашки проректора на посадку.
В воздухе витает дежурная болтовня ни о чём, всё пристально всматриваются в глаза друг друга, кто - то блещет тупым красноречием, кто - то умно молчит, кто - то выискивает единственного друга на всю оставшуюся, кто - то подругу - жилетку, а кто - то страстную любовь до гроба.
Нас 20 оболтусов - 5 девчонок, слегка симпатичных, но очень умных, 14 пацанов - один одного хлеще и куратора; вот и вся группа 74 - 12, кстати, в недалёкой перспективе - одна из лучших на факультете.
Естественно, пока главный заводила сейчас, куратор - аспирант Пал Палыч Наливайкин, вечно отекший, он же с ласковым погонялом Похмел Похмелыч, пытается развернуть хаотичную болтовню на полу - запретные политические темы. Такие подсадные утки с КГБ - шным душком были почти в каждой группе универа.
- Ну, как же так? Обменяли хулигана на Луиса Корвалана.
- Похоже, равноценный обмен только телами через небесную канцелярию.
- Вот, вот и за что только гибнут наши парни без Родины и опознавательных знаков отличия в Африке и на Ближнем Востоке?
- Да, что вы говорите, а от куда у вас такая информация?
- От верблюда...
Эта бесконечная дуэль красноречия могла продолжаться ещё долго, пока не появился главный по хозчасти, все дружно замокли и тут же потянулись в раздолбанный ПАЗ - ик.
...Задание дала Комсомолу страна и дружным трудом поднята целина...
Путь предстоял не близкий, на край географии, в районный центр на севере области, в город Колпашево. Тогурский совхоз (2 км от Колпашево) вырастил небывалый урожай картофеля и мы по зову партии, в едином порыве мчимся им на подмогу, вытягивая их из болота равнодушия и лентяйства.
Пока половина совхозников - колхозников, навозников валяются в пьяном бреду по сеновалам и баням, сознательные студенты до кровавых мозолей, резких болей в спине, обязаны выполнять продовольственную программу и потом (от слова потеть) смывать перемычку между городом и деревней, да и суровая погода ждать не будет.
Чем дальше удалялись от Томска, тем проще становились мы сами, по дороге перепели все русские, народные, блатные, хороводные песни, какие любили и знали. Несколько раз останавливались на поссачки - посрачки, типа мальчики направо, девочки налево, благо пустынная дорога располагала к облегчению молодых, ненасытных кишок. Где - то, ближе к паромной переправе через Обь, сонно забренчала гитара и тихий, хрипловатый голос под Высоцкого напевал о высоких материях и смысле жизни, а какая - то сволочь на заднем сиденье начала втихушку жрать мамкину колбасу с чесноком, запивая кислым компотом. Студенческие носы тут же заёрзали, а злые глаза начали выискивать затесавшегося в наши ряды паскудника и обжору. Ладно, будем воспитывать в духе коммунизма.
Измученную и оголодавшую группу привезли ближе к полудню, аккурат, к праздничному столу, прямиком к деревенской столовой, где, после пламенных речей нашу свору допустили к накрытой поляне. Такого праздника живота в этом захолустье мы, элементарно, не ожидали.
Вторая половина дня ушла на ознакомление местных достопримечательностей, обзорную экскурсию по бывшему гулаговскому поселению и неожиданную помывку в настоящей деревенской бане. На две положенных недели нам отвели огромный барак с решётками на окнах. Похоже, в сём мрачном помещении раньше находилась пересылка на многочисленные стройки века и бесконечные лесоповалы.
Первые два дня якобы ударного труда, мы просто, обжирались картохой зажаренной на углях и неуклюже делали вид, что героически заполняем закрома Родины. От похода в столовую многие отказывались, предпочитая валяться в кустах с вспученными животами.
Скажу больше, такого задорного пердежа и идиотского смеха в полуразвалившимся бараке отродясь не стояло, приветы из глубин наших душ звучали отчаянные.
Самое интересное и загадочное произошло на третий день полевых работ. С утра небо заволокло чёрными тучами и суровый бригадир, с жёлтыми от курева зубами, он же смотрящий за совхозной техникой, решил не выводить нас на картофельные дзоты под проливной дождь.
Молниеносный референдум немногочисленного населения барака, единогласно постановил послать добровольцев на лесную пасеку за медовухой. Такая дерзкая идея в наши затосковавшие головы пришла после постоянного пинания и распасовки 15 - ти литрового алюминиевого бидона, стоящего до этого сиротливо в углу (не, не, это не то, что вы подумали).
В рискованное путешествие отрядились лучшие люди нашей группы. Куратор выпивоха Похмел Похмелыч (о нём я уже рассказывал). Душа компании и единственный рабфаковец среди нас - Сеня Железняк, бессменный староста группы, он же попович в седьмом поколении ( сын попа и прихожанки), он же посланник Черноморского флота (три года флотской службы не проходят даром), он же по устоявшей общаговской кликухе - Сеня Боцман. А так же, новоиспечённый комсорг Серёга Баевич, писатель романист в зрелом возрасте и твёрдо окликающий на позывной - Комиссар.
В жертву вечерней импровизированной дискотеки и скромного застолья был брошен мой карманный японский радиоприёмник "Виола", который мы предполагали обменять на бидон крепчайшей медовухи.
"Мама миа", - сколько слушано - переслушано Голоса Америки и Свободной Европы, но ...душа требовала полёта, здесь и сейчас.
Похмел Похмелычу выдали выкидуху и бумажный пакет на предмет попутной грибной охоты. Сеня Боцман прихватил с собой огромную рогатину на случай встречи с хозяином тайги, а мне, как самому ответственному, поручили тащить измятый и запинанный бидон, где в место ручки была прикручена арматура с самодельной крышкой.
Нас провожали, как на Марс в один конец, с добрыми напутствиями и сосредоточенными лицами девчонок (бабы, даже молодые, сердцем чувствуют нехорошее).
Если идти быстрым шагом, то до пасеки рукой подать, всего какие - то 2 км, а если гулять пешком, то все 8 км наберётся. Выбрали золотую середину и не спеша рванули в лес, благо дождик уже закончился, а подозрительные тучки начали рассасываться.
Протопав в глуши ещё несколько километров по еле заметной тропинке, на очередной, небольшой поляне нас вдруг накрыл после - грозовой туман...
Когда сию дымку выдуло встречным ветром, справа от предполагаемой тропинки мы заметили небольшую землянку с перископом на выпуклой крыше, нашему изумлению не было предела, да ещё навстречу буром пёр бородатый дядька, в странной форме времён ВОВ, с Вальтером наизготовку.
На белокурой голове незнакомца лихо сидела чёрная пилотка со страшным черепом. Первым встрепенулся Сеня Боцман со словами: "Картина маслом, всплываем по одному".
Опустив пистолет, блондин довольно дружелюбно на ломаном русском спросил: "Кто есть вы?".
Тут уже нашёлся я и с хитрой улыбкой произнёс: "Мы лесные разбойники, идём на пасеку за медовухой, ну и немного заплутали".
Немец, а это, бесспорно был он, засмеялся - замялся, но подошёл к нашей банде ещё ближе. Что - то во всей этой ситуации происходило не так, как будто между нами возникала прозрачная ледяная стена. Ну, да ладно, чо штаны мочить раньше времени, нас трое, а он один.
Буквально через какое - то мгновение нашего визави понесло, будто тот боялся не успеть выговориться: "Я, Курт Вильке, старший наблюдатель с субмарины U -17, высажен на необитаемый остров на середине Оби, за драку с боцманом Гансом Буме и публичное оскорбление Роде Шиллера, заместителя командира. Лодка с секретным заданием ушла вверх по течению до Новониколаевска (нынешний Новосибирск). Предписывалось забрать ценный груз и на обратном пути снять меня с этого проклятого острова, я уже здесь 75 дней. В последний момент, друзья из команды сбросили на берег самое необходимое и сломанный перископ, чтобы не скучал, а командир успел разрядить Вальтер, дабы я не застрелился от безысходности".
Мы стояли с открытыми ртами и внимательно слушали исповедь бывшего подводника на смеси русского, немецкого и нижегородского.
Находчивый Сеня Боцман в ответ жестами и словами стал объяснять Курту, что идя всё время на север, мы, тем не менее, постоянно отклонялись к югу. На что немец, чувствуя конец астрала, быстро протянул ему никелированный ручной компас с красивой гравировкой и свастикой на задней крышке.
Весь этот странный монолог и еле понятный разговор длился где - то минут 40, но внезапно налетел синеватый туман и, всё исчезло как в сказке, только застывший староста в потёртом бушлате стоял с неожиданным подарком в руке и тупо смотрел на нас.
Немного погодя, пришёл в себя и я, со словами: "Да ладно, пацаны успокойтесь, медведя не встретили, уже хорошо, грибов не насобирали, тоже не плохо, зато имеем трофейный немецкий компас, а вон и избушка пасечника на горизонте виднеется".
Изумлённый пчеловод, сначала шарахнулся от незнакомых молодых людей, но потом несказанно обрадовался такому удачному обмену.
Мало того, что он нацедил нам пятилетней медовухи по самую крышку, да ещё сунул в придачу целый мешок сухих грибов и трёхлитровую банку свежего мёду.
Как мы всё это добро тащили и как бежали обратно без оглядки, одному лешему известно, но дотемна успели в наше, уже обжитое жилище.
Застолье и танцы прошли на ура, перепугав всю живность в радиусе километра от барака. Нашему сбивчивому рассказу, конечно, никто не поверил, всем было абсолютно фиолетово и по барабану. Группа отрывалась по полной до глубокой ночи, тем более на завтра намечалась нерабочая, отсыпная суббота.
Мы облазили все карманы Сениного бушлата, но везде зияла застиранная пустота, лишь в левом сквозила приличная дыра от прожжённой сигареты. Пьяный мариман божился и гневно стучал себя в грудь, уверяя всех, что ценную улику прятал в правый боковой. Сеня плакал навзрыд и ещё крепче прижимал к волосатой груди нательный крестик со словами: "Полундра, а мы ведь болтались по краю воронки пространства и времени, и выплыть оттуда вообще не реально...".
Тем не менее, сия странная история имела своё продолжение.
Ровно через 7 лет после тех загадочных событий, я скрупулезно собирал материал для кандидатской в нашей универовской библиотеке и случайно наткнулся на небольшую статью в областной газете "Красное знамя".
Читаю дословно и выпадаю в осадок: Недавно два школьника грибника случайно нашли в лесу возле Тогура почти новый ручной компас с красивой гравировкой на немецком языке - Субморина U - 17, Старший наблюдатель, Матрос - оберефрейтор К. В. Раритетная вещь была сдана сознательными пионерами в Колпашевский музей Боевой славы.
Ну и как это понимать?
А ещё через 15 лет, я, будучи ведущим специалистом одного из НИИ Томска, получил приглашение в Колпашево на испытание лазерной пушки по разгону грозовых облаков.
Внутренний голос настойчиво подсказывал, что надо обязательно лететь на север области. Испытания прошли на высоком уровне, агрегат приняли к разработке. После шикарного банкета, местные чиновники уговорили меня остаться ещё на денёк - порыбачить, вкусить стерляжьей ухи и покататься на быстроходном катере, да я и не возражал.
Выискивая рыбные заводи, наш катер причалил возле самого большого острова на Оби. Высокопоставленные гости разбежались по вожделенной суше, кто размять ноги, кто покурить, кто просто подышать свежим воздухом, после тяжёлого похмелья.
Краем газа, я заметил, как все рванули на южный берег под крики генералов из правительственной комиссии. Поспешил туда и я, чутьё подсказывало, что меня это будет касаться напрямую.
Все молча столпились возле обрушенной землянки со странным перископом на крыше, но больший интерес вызывал небольшой холмик с почерневшим мальтийским крестом, с еле различимой надписью на немецком: 1916 - 1943, Курт Вильке, Старший наблюдатель. Матрос - оберефрейтор. Григсмарине, субмарина U - 17.
Получается, лодка до Новосибирска, всё - таки, добралась и взяла на борт ценный груз. Похоже, подводники каким - то чудесным образом перезимовали в наших широтах. Весной же, по большой воде субмарина ушла в Обскую губу на секретную базу. Курт оказался лишним балластом в перегруженных отсеках, а может, просто не смог поделиться землянкой с Михаил Потапычем. Кто знает, кто знает...
P. S. Любое совпадение имён и фактов считать вымыслом автора.