Вот вам первая глава из серии рассказов-воспоминаний о первых десяти годах работы. Читайте, как бывало и бывает. Ничего не сочинил! Просто репортаж с мест событий.
ЗАПИСКИ ЯДОВИТЫЧА
Глава первая
КЛОАКА
Время – самый искусный врач. Исход лечения временем всегда гарантирован.
Фольклор
Пятиминутная прогулка от дома до работы ясным июньским утром наполняла душу желанием совершить нечто выдающееся, оживить, спасти, излечить. Такие обнадеживающие, светлые и жизнеутверждающие мысли поутру могут посещать выспавшегося, молодого, с отличным знанием дела и крепкого здоровьем врача.
Движение к исполнению желаний преградил довольно бурный поток нечистот, проистекающий по всей дороге из воинской части кварталом выше. Ха, тоже мне помеха! Поток преодолел по-оленьи, в три прыжка с привычной лихостью. Физически, похоже, готов совершать. Настроение готовности в огонь и воду без страха и сомнений, не помешает даже фекальная река!
Двор больницы встречает грохотом тачек с пустыми кастрюлями для завтрака, которые весело переговариваясь на весь двор, катят крупнокалиберные, в два обхвата, розовощекие санитарки.
В полумрачном коридоре спец.подстанции тихо. В приоткрытые двери комнат видно, как неторопливо, тщательно фельдшера и фельдшерицы пополняют ящики медикаментами, материалами. Доливают разных ароматных жидкостей в пузырьки, заменяют батареи в электроприборах.
Аромат чая, табачного дыма, этилового спирта, йода и запах отглаженных халатов бодрит, настраивает быть серьезным, сосредоточенным. Но улыбка шкодливо накрывает попытку нанести на лицо озабоченность, серьезность сложностями предстоящей работы. Ну, не умею я делать «умное лицо»!
В нашей комнате теснятся уходящая и пришедшая бригады. В комнатушке три на четыре для шестерых человек, двух дверного шкафа, двух диванов, журнального столика и письменного стола немного тесновато. Никто никому не мешает потому, что каждый четко знает, что ему делать, в какой очередности.
Пришедшие сидят на краях диванов, попивая крепенький чаек, а уходящие пьют сидя удобно, держат здоровенные чашки в ладонях над столиком, догрызая остатки бутербродов и прочей съедобной дребедени. Кто-то явно сварганил себе чай, называющийся «с добрым утром» по рецепту, где пятьдесят спирта и двести пятьдесят крепкого, сладкого чаю. Им, уставшим до отупения, такой чаек придаст сил дойти домой.
Пришедшие и уходящие отличаются друг от дуга разительно. Отработавшие серые от утомления, брови сведены, смотрят вникуда из-под полуопущеных век. В глазах усталость и печаль пережитого за сутки напряжения.
Заступающие на дежурство с розовыми, свежевыбритыми мордами, лоснящимися от счастья пребывания дома. В глазах пляшут чертики веселящиеся, готовые на любые подвиги и подсоленные шутки с перцем.
- Здорово, болезные!
- О, прилетело наше лихо!
- И тебе, Леонидыч, не хворать долго!
- Как отпахали, без приключений?
- Нормально. Тихо было: пару аварий дачники устроили вечерком, один «парашютист» (падение с высоты), все остальное так, без особенностей.
- Мне повестки есть?
- Сегодня ж суббота, прокуратура отдыхает.
- То ж для людей выходной, а при работе сутки через сутки день недели уже непринципиален, поэтому пофиг, но хорошо, что прокурорские отдыхают.
Уходящие, допив, взяв сумки, портфельчики, вяло двигаются к двери.
- Пока! - Улыбкой пытаюсь подбодрить.
- До завтра! – Почти шепотом в ответ.
И всё. Желать чего-либо тем и другим не рекомендуется по ряду примет, поверий медицинских. Ходят слухи, что добрые пожелания остающимся могут обернуться большими неприятностями. Ребята не из пугливых, но накликать беду не станут зря.
Ушли. Отдыхать. А мы остались, втроем. Каждый со своими мыслями, мечтами и готовностью показать класс работы на переднем крае реаниматологии. Готовимся любую ситуацию разрешить.
При переодевании в рабочее, обнаруживаю на моих старых кримпленовых брюках, купленных после третьего курса института, здоровенную прореху вдоль шва, «в шагу», как говорят хозяйки. М-да, даже синтетика изнашивается на этой работе. Хотя синтетика изнашивается быстрее, чем я, а тряпка, она и есть тряпка. Где ж это я на прошлом дежурстве так широко шагал-то, что не заметил, как порвалось? Ну, под халатом сойдет. И незаметно вовсе.
От оценки собственного экстерьера и мыслей о безвременной кончине брюк отвлекает Колька с прозвищем Рыжий. Всегда его беспокоит непредсказуемость будущего блондинов медного оттенка. Не может он сдерживать эту нервную дрожь перед возможностью блеснуть знаниями и умением перед курносой девушкой с косой, чтобы она остановилась в недоумении, увидев такую удаль молодецкую, обиделась и ушла.
- Ну, Леонидыч, в какое говнецо мы с тобой сегодня вляпаемся? Какие события предчувствуешь?!
Начинают фантазировать ребятишки.
- Экстренная посадка? Сейчас вдоль посадочной полосы поля цветут, полынь, такой духман из-под колес. – Мечтательно произносит Тосик. Второй фельдшер Толя, поступивший недавно на освободившееся место. Его уже прозвали Бензонасосиком. На стареньком «Москвиче», который ему на свадьбу подарили, постоянно выдрючивает бензонасос.
- Да ну её! Дурное дело самолет догонять, пока сам не остановился. Лучше бы пожар на заводе кислородном. Горит все синим пламенем, баллоны летают и пожарные угощают таким вкусным квасом. Вкусно и красиво.
– Мечтатель Рыжий, с понятием, где риска и работы меньше.
- Квасом его угощают! А роды на первой платформе под приход скорого московского или киевского никому не хочется? Штоб с оживленной толпой болельщиков и комментаторов, желающих помочь. Публика заквашенная советы бы давала! – Приходится возразить, чтобы не расслаблялись сильно.
- Да, весело было тогда! Пока ты, кровопийца, крови не потребовал от доноров из толпы, а Пиня не начал записывать свидетелей, все мигом разбежались. – Рыжий завидует иногда моей способности организовать движение толпы в нужном направлении.
- Ну, чо ты молчишь? Каверзу, небось, снова затеваешь очередную?
- Да ладно вам каркать, мужики! Авось, все обойдется обычным кондовым дерьмом без лишних шумовых эффектов. Поработаем спокойненько, поконсультируем стационары. Послушаем истерики дежурных окулистов, купируем пару пароксизмальных аритмий, или статус астматический разрешим. Достанем инородное тело из чьего-нибудь носа, или горла – жизнь спасем ребенку по мнению бабушек и мамок. Пособираем к вечеру бухарей, валяющихся без сознательности, развезем по больничкам, чтобы персонал не скучал в приемных отделениях. К ночи на пару аварий съездим, к утру роды примем, на том и пошабашим. Как вам такая радужная перспектива?
- М-да, твоими бы устами геморрой лечить! Ладно, посмотрим, насколько ты за прошлые сутки нагрешил.
- Да спал я! – С интонацией обиженного мамою дитяти.
- Значит, сны снились неприличного эротического содержания! – Настаивает на своем Рыжий.
Тут, голосом Левитана на весь двор: «Сороковая! Вызов срочный!»
- Накаркал, зараза черноротая! – Парни скатываются с грохотом по металлической лестнице направо к машине, а я – по коридору налево, вниз по деревянной лестнице с отполированными ладонями хлипкими от древности перилами в диспетчерскую за вызовом.
- На осьмушке бумаги экстракт сообщения по телефону: « Одинковка, Зеленая 15. Провалился в дачный туалет»
- На словах просили передать, что вас уже встречают.
- С вилами, как обычно?! - Вслух произнеслось нечаянно.
- Едьте уже! Почти час сидите! – Оперативный врач, царица наша до утра.
Уже все в машине, мотор надежно урчит. Усаживаюсь удобно впереди. По-шкиперски, бочком, подогнув левую под себя. Самая безопасная посадка при ударе в правый борт, или лобовом – ноги не зажмет смятой дверью и вылетать в витрину лучше боком, а не башкой.
Обрисовываю обстановку в конкретных и предполагаемых деталях, пока выруливаем со двора, лавируя между стайками посетителей, озабоченно бегущих в хирургический корпус за новостями добрыми, или нет.
- Пиня, нам пилить через два моста, переезд один. Если по-шустрому и переезд будет открыт, то минут двадцать-двадцать пять. Там отравление «клоачными» газами. Обычно все, кто нюхал более двадцати минут – трупы, многим хватало и пятнадцати-двадцати вдохов для судорог. Если купальщика достали сразу, до звонка, обмыли, то шансы у него высокие остаться жить. А если бегали, мельтешили бестолково, веревочку искали, чтобы ручки не марать, потом решили позвонить, то будет труп. Стеречь придется, пока прокурор дежурный не прибудет, если участкового не найдем.
- Сочувствую я тому, кто будет доставать! – Буркнул, помня смрад от вынутых еще живых, попытки удалить с них это липкое, жирное, зловонное, чтобы место для вены обработать. Обыватели думают, что можно искупаться, или даже съесть, если предложат убедительно. Не подозревают, далёкие от реалий, что чаще всего такое удовольствие заканчивается смертью мерзко грязной. Фантазеры.
-Та, прокуроские вызовут водолазов, или пожарных, у них снаряжение есть – дыхательные аппараты. – Мечтатель Рыжий, знаток прав и обязанностей граждан.
Пиня, уже включив сирену, разгоняет машину на прямой, скромно напоминает:
- Да я все понял, мы ж были с тобой на базе ассенизаторов, тогда троих на месте «похоронили», а четвертого даже до реанимации успели довезти, но тоже помер к вечеру. Спасатель хренов. Инженер по ТБ, а полез вытаскивать в обычном противогазе.
- О! Так мы уже узко специализируемся?! – Не уймется Рыжий никак, несет его сегодня.
- Похоже на то. Заткнись ты лучше, Колька! – Мягко говорю, пусть меру знает.
Машина не едет, летит. Эхо сирены от домов бьет по ушам поросячьим визгом. Стрелки на часах тоже летят – посматриваю незаметно так, чтобы Пиня не запсиховал. Стрелка спидометра и так уже на ста десяти, что для города достаточно, чтобы шеи свернуть из-за какого-нибудь идиота.
Пиня это его прозвище, водила от Бога, но очень уж похож на генерала Пиночета. Фуражки с околышем золотым и кокардой не носит, профиль медальный с орлиным носом, характер тоже знатный. Мы ж по-дружески, а что может быть ласковее от Пиночет, только Пииняааа. Так уж прилипло.
Переезд был свободным, летели птицей хищной, но получилось девятнадцать минут до поселка. Встречающие машут руками направление, обозначают поворот на узенькую дорожку между дачными участками, забитую «Запорожцами» горбатенькими, редкими «Жигуликами». В ста двадцати метрах припаркована «Волга» фантастического бутылочного цвета. Толпа зевак. Туда нам. Прилетели.
-Схватили, побежали!
С необходимым снаряжением в руках бежим, как банда мародеров, которую менты накрыли. Зеваки боязливо, нехотя расступаются ровно настолько, чтобы бегущие не зашибли второпях.
На подходе спокойно, с металлом в голосе командую в толпу:
- Отгоните машины вперед, чтобы наша задним ходом подъехала к калитке! Три минуты, время пошло! – Движение в толпе какое-то началось.
На мощеной бетоном дорожке у закрытой калитки встречают двое.
Она: крупная дама с большущим сооружением из волос на голове с хлебо-булочным названием, непонятной масти. Лицо озабоченно-брезгливое, красивое совсем недавно, начинает расплываться уже, напоминая тесто в квашне, выразительное. Одета в отливающее шелковое красное кимоно, шитое золотом китайскими драконами.
Он: представительный хмуро-угрюмый мужчина, выбритый до синевы, подстрижен, в полосатых пижамных штанах на помочах, голубоватой рубашке в тонкую полоску, застегнутой на все пуговки. В галстуке, но узел слегка ослаблен, подпирает несколько подбородков. На лицах у обоих выразительное брезгливое страдание, гневное недовольство. Сразу видно и понятно, что представители партхозэлиты.
- Где пострадавший?! - Сухо спрашиваю, негромко.
- Вас не было полчаса!- Гневно, раздув подбородки над галстуком, лицом краснеет, как индюк.
- Мы торопились, как могли. – Тем же сухим, нейтральным тоном, но чуть мягче - Пострадавший-то где?
- Он же в туалете. – Обиженно дама в драконах показывает ручкой на сортир, виднеющийся в уголке ухоженного участка.
- Он все еще там?! – Чувствуя обжигающую волну гнева, рву к сортиру, отодвинув плечом галстук.
- Вас пока дождешься! – Гневно, вдогонку.
Автоматически взглянул на часы, прикинул время – 25-30 минут. Труп!
Одним рывком в сортир, всматриваюсь в полумрак пролома – в жиже по плечи, опираясь растопыренными ладошками о поверхность дерьма, комариком скулит мальчишка лет десяти. Живой!
Мордаха бледная с синевой. Губы в сумерках кажутся черными, растянуты оскалом озноба. Широченные зрачки, глаза полны слез от едкого газа, но взгляд еще осмысленный, наполненный криком мольбы.
- Пацан! Сейчас я тебя вытащу! Сейчас, мигом! Стой тихонько!
Пролом узкий настолько, что мне не пролезть никак. Поднимаюсь, разворачиваюсь, оцениваю крепость сооружения. Пиня уже подъехал, пропихивая задним ходом зевак от калитки.
- Мужики, самые здоровые, ко мне! – Уже не сдерживая голоса, но глотая рвущиеся наружу матюки - Помогите сортирчик завалить!
Опустив головы, зеваки начинают быстренько расходиться. Черт! Слезы заливают глаза, вдохнул, вероятно.
- Та мы сами легко справимся, Леонидыч, не психуй! – Мои парни деловито подходят. Дружно облепливаем ладонями, упираясь в стеночку.
- Упёрлись! Рррраааз! Сооружение гниловато крякнув, легло на бочок, даже не рассыпавшись. Из ямы вырвалось зловоние, накрыло с головой всех. Рыжий, вдохнув шумно, блеванул всем вчерашним на дорожку. Остальные только прослезились, шумно выдохнули-вдохнули, отшатнулись на пару шагов.
- На гряяядкииии, что ж вы так неаккуратно! – Хлебобулочная разобиженный голос подала, аккуратистка в драконах.
- Пиня! Буксирный трос! – Голос сдавленный. Он понял, рванул.
Огляделся, промокнув глаза рукавом – полива нет, есть бочка с дождевой водой.
- Приготовьте воды ведер шесть, купаться будем.
- У нас есть два. – Безапелляционно заявляет Галстук.
- У людей попросите. Быстро!
Халат на землю, футболку. Все! Трос под ремень петля в петлю.
- Ребята, травить по команде помалу! Чтобы я его не сбил, а то нырять придется. – Скомандовал, вдохнул поглубже.
- Пошли! - Сдавлено, экономя вдох.
Обжигает! Дерьмо горячее! Или новизна ощущений?!
Уперся ногами в мягкое илистое дно. Присел, сгреб мальчишку, прижав к себе обеими руками.
- Тяянеееем, медленно, без рывков! – Шиплю из ямы сдавленным голосом. Услышали, потянули.
- Скользко, б…! – Ткнулся таки башкой. Выдох шумный.
Стоя на коленях держу в полупровисе пацана, содрав с него майку через низ с жгутом трусов. Голова уже болтается, ощущаю ладонями мелкие сокращения мышц тельца, дыхание становится прерывистым. Это не озноб.
- Лейте сверху вниз, смываем дерьмо! Жирное, смывается плохо, воды мало!
Чистенько получилось после третьего ведра. Кожа бледная с циркулярными синими разводами, кисти посинели до черноты – шок. На носилки.
- Ой, как он замерз! – Кудахчет, всплескивая ручками, мадам в драконах.
- Вода же ледяная, надо было в летнем душе помыть, там уже подогрелась!
- Мамаша, дерьмо в яме горячее, он не замерз! Это признаки шока, он не простудится. Уже. – С трудом сдерживаю прорывающийся рык, чтобы дать ей время подумать, посылаю. По делу - Мыла дайте, пожалуйста, для меня, руки отмыть хорошенько и полотенце, утереться.
- Коля, Толик, пацана в машину, кислород, набор для подключички, интубации. Обработать левую околоключичную область. Я быстренько обмоюсь от говен и буду. Да, пеленку стерильную оставьте для меня, ожоговую большую. Пиня, полей на меня, пожалуйста. Отбатрачу, при случае.
- Попробую в вену войти! – Уточняет Рыжий.
- С периферическими венами уже дохляк и не пытайся, я быстро!
Сдираю с себя все. Остаюсь в часах. С любимым «рабочим» ножом из кармана в ладони. Публика ахает! Пиня, держа ведро с водой, сквозь зубы цедит:
- Аполлон, бля! Тебе этот стриптиз еще припомнят!
- Да лей уже! Быстрее! Окатил с размаху.
- Эх, на нашу мойку бы тебя! Наберу-ка я еще ведерко. – Тяга у него к чистоте автомобиля, оборудования.
Мыла, полотенечка у хозяев не нашлось. Промокаюсь пеленкой, заворачиваюсь в нее же. Халат накидываю прикрыться. Бегом к пацану в машину. Время! Время! Есть еще мизерный шанс! Влетаю к носилкам.
- Йод на руки.
- Десятипроцентный! Руки сожжешь!
- Плевать, лей!
- Спирт.
Мальчишка уже без сознания, дыхание еще самостоятельное, кислород идет, область обработана. Больному в коме анестезия не нужна. Укол, проход вперед под ключицу – есть вена, проводник, игла ушла, катетер в вене. Проводник вышел чисто, переключились на системку. Капеж пошел, отлично! Пересаживаюсь к голове, беру лярингоскоп. Рыжий уже вводит в резинку системы шприцем. Дверь в салон открывается, папа в пиджачной паре, узел галстука затянут, подпихивает в зад мамашу.
- Где мне тут сесть, или с водителем придется ехать рядом? – Хозяйским, распоряжающимся тоном.
- Поедете с супругом, мадам! – Говорю жестко, с трудом сдерживая вскипающий гнев. - Нам запрещено приказом Минздрава брать сопровождающих! - Сработало, но в ненависти, брезгливости на лицах появилась выраженная примесь злобной обиды.
- Едем в областную больницу, отделение реанимации. Закройте двери! Пожалуйста!
- А почему не в детскую, он же ребенок!
- ГБО есть только там!
- Что? – Да, а сейчас я вам расскажу о гипербарической оксигенации, самое время лекции читать. Подумал про себя.
- Двери закройте! – Очень спокойно, тихо сказал. Осознала.
- Грубиян! – Выдал галстук. Дверью - хрясь!
- Пиня! – Он понял, что пора. Рванул с пробуксовкий.
- Как отъедем от поселка, встанешь на минуту. Интубирую, переведем на ИВЛ. – Шумно выдохнув, спуская пар, уже спокойным голосом.
Интубация, атарактики, еще гормоны. Мальчишка «уходит» на глазах.
Сообщил через диспетчера в отделение, чтобы встречали у себя, а не в приемном отделении.
В отделении реанимации мальца приняли еще живым. Узнав историю заболевания в нескольких скупых фразах: клоачные газы, бытовое отравление - дачный сортир, экспозиция тридцать-тридцать пять минут. Перелито тысяча сто пятьдесят миллилитров, плюс двадцать-тридцать струйно. Принимающие обреченно кивнули головами. Вопрос был один.
- Как вы успели довезти? – Раздосадованно спрашивает доктор.
- Пиня напрямки дорогу знает. – Ляпнул, чтобы не разрушать слухи и байки про нашу бригаду. Полет надо испробовать самому, не объяснишь.
- Скажи сестричкам, чтобы эндотрахеальную трубку взамен нашей дали. Да не жлобись, мы со следующим вернем. – Еще и угрожаю следующим. Черт!
Доктор вернулся с трубкой сам в недоумении о наших секретных маршрутах.
Осталось написать направление и карточку. Спасибо заботливому Пине, что взял паспортные данные пациента, родителей. Знает, что мне плевать на фамилии и занимаемые должности!
Врач в приемном отделении, брезгливо сморщив носик, искоса поглядывает на мои босые торчащие из-под халата кудрявые ноги. Не позволила себе поинтересоваться моим нарядом. Вероятно, я сделал очень умное лицо.
Сестрички тоже молчат, сжав губки, хлопая глазками. Колька, вероятно, уже успел им что-то сказануть. Не рискнули нарваться на ответ.
На направлении проставили время прибытия - 10:12. Всего работы-то было один час семнадцать минут. По ощущениям хотелось, чтобы вечер наступил. Такая усталость навалилась плитой бетонной.
В машине концентрированно, резко «пахнет» работой. Сообщаю диспетчеру, что возвращаемся помыть носилки, сменить халаты. Едем, получив «добро».
- Так! – Рыжего прорвало. - Ванну говенную ты принял! Публично обнажился, демонстрировал гениталии скоплению народа! Какие планы мероприятий оздоровительно-развлекательные дальше? Огласите нам, пжалста!
- Аполлон ты наш! – Подхватывает Пиня.
- Заднепрянский – Тосик голос подал, ощутив, что напряжение начало спадать.
- Ты сам-то на дорожку хозяйскую наблевал и не прибрался за собой! Посуду не били только. – Пытаюсь сделать встречные замечания.
- А сортир, а грядки?! – Рыжий на добивание пошел.
- М-да, покуролесили. Так хотелось сделать что-нибудь хорошее с утра. Эх, не судьба мне, видать! Да еще с сотрудничками такими! Подельниками пойдете! - Остается надеяться, что этого дерьма на сутки хватит. Чтобы снова не купаться.
Рыжий, изображая скорбящую бабу, голосит.
- Шо ж на тебя прёт-то ТАКОЕ?! Ты где сегодня ночевал?! – С надрывом и слезой в голосе.
- Дома, Коля, как обычно, дома! – С обидой на Судьбу.
- Заедем за портками и обувью. Сам спросишь. Только дома не рассказывай ничего, скажи, что порвались, а у туфель старых подошва отвалилась…
- А ремень, трусы?!
- Лопнули, б…! Сам придумай, фантазер же!
Заехали. Колька со шмотками вернулся быстро. Отдал, подозрительно молчит, зараза. Рассказал, небось, историю исчезновения штанов.
- Ну, сказал?
- Сказал. – Опять молчит.
- И что сказал?
- Та я сказал, что тяжеленного больного тащили на носилках. Тебе пукнуть приспичило, но ты не удержал. Высыпалось неудержимо, поэтому и ремень треснул на куски.
- Доп. вопросы были?
- Да!
- Ну?
- Ты спинку не сорвал? Имитирует заботливо-сочувствующую интонацию.
- Спасибо, Коля, за мной не заржавеет!
- Не сомневаюсь! Хоть бы сказал, чем еще порадуешь сегодня.
- Ну, у нас еще 21 час остался на то, чтобы отличиться! Не соскучишься, но не каркай! А?! – Прошу от души.
- А ты, Леонидыч, не воняй! – Мастер каламбура, зараза рыжая, скорчив брезгливую гримассу. - Вам бы помыться, доктор, что ли!
Отмылся в боксе автомойки. Извел почти кусок мыла хозяйственного, кожа скрипит и побаливает.
Запах клоаки все преследует. Пошла в расход вторая коробка папирос.
Дерьмо было снаружи вроде, отмылся же, а ощущение, что в душе еще осталось. Спрашивать у окружающих для объективного контроля, чем от меня пахнет, не имело смысла. Рыжий в диспетчерской оперативному врачу и девочкам доложился сразу, со всеми деталями.
Оперативный врач Анна Калмановна карточку принимала двумя пальчиками, подозрительно принюхиваясь. Но сочувственно приподняв нарисованные бровки, отпустила без доклада отдыхать до следующего вызова.
Заварили чаю покрепче. Прихлёбываем. Раздумываю вслух, утренние мысли отодвинулись куда-то подальше, вглубь погрузились.
- Так, огнем нас испытывали на прошлом дежурстве, кажется.
- Дааа, знатно горело на коксохиме! Обожженного спасли по-настоящему, жить будет. У нас только волосы закучерявились слегка. – Колька опытный, к вопросу тщательно подходит. – Ну, может и зачтется тебе грех какой-нибудь, помельче.
- А макание в дерьмо сойдет за испытание водой? – Спрашиваю с маленькой деланой надеждой.
- Та! Ты ж даже не нырял! Халтура там не проканает! – Убежденно заключает Колька, тычет пальцем в потолок.
- Ага! Выходит так, что медные трубы нам не грозят пока что. – Заявляю твердо и жизнеутверждающе.
Сороковая! Вызов срочный!
- Черт! Да что ж такое?! – Колька с досадой отставляет дымящуюся чашку без трех глотков. - Суббота, Коля, ты ж сам сказал. Люди отдыхают. – Спокойно так сказал, без тени смирения в голосе. - Встали, побежали!
Леонид Сорокин