С юношеских снимков Мотя глядит этаким мрачно-романтическим героем, но по приезде в Ташкент ему было всего 22 года, за которые он не так уж много повидал. Не удивительно, что он заболел Ташкентом с первого взгляда и на всю жизнь.
Он описал впечатления в письме к Надюшке - любимой еланской кузине и подруге детства. В тексте почти нет знаков препинания, словно Мотя так спешил поделиться, что захлёбывался впечатлениями и забывал дышать.
Чтобы облегчить чтение, мы нарушим авторский стиль: расставим запятые с точками и опустим пару фраз.
“Ташкент, 25.09.27
Здравствуй, Надя!
Первое, и самое главное: я попал в ВУЗ на сельскохозяйственный факультет.
У нас в САГУ 6 факультетов с 6000 студентов. Хорошо поставлены факультеты сельскохозяйственный, медицинский и восточных языков. Давай приезжай сюда, ты ведь не кончала вуза.
Второе, не менее важное, - нет пособий. В Ташкенте 6-7 ВУЗов, неисчислимое количество техникумов, несколько издательств, но пособий нет, и достать нет никакой возможности, по 2-3 месяца ждут очереди на книги из библиотеки”.
Тут мы Мотю на секунду прервём. Его жалобы разбудили одно наше детское воспоминание. Мама с папой прятали запретное (то есть, самое интересное) чтение в заднем ряду книжного шкафа. Там-то мы и откопали том В.Бельше “Любовь в природе” 1919 года издания. Бельше обогатил нас массой ненужных, но совершенно увлекательных сведений, к примеру, подробностями ураганной лягушачьей страсти. Но зачем это пособие хранили наши далёкие от биологии родители?
Теперь же, узнав о дефиците учебников в САГУ, мы внимательней рассмотрели Бельше, заметили университетскую печать и догадались: Мотя добывал учебники, как умел. Папа тоже в детстве догадался и спросил Мотю в лоб, и тот, не моргнув глазом, ответил:
- Университет распродавал старые книги.
Но вернёмся к письму:
“Ташкент. Центр Средней Азии. Здесь имеются Китайские, Афганистанские, Персидские и много ещё какие представители.
Город интеллигенции; мало где увидишь европейских рабочих. Город делится на две части: Старый и Новый Ташкент; говорят, что из одного конца города до другого 30 вёрст, за достоверность не ручаюсь.
Новый Ташкент - город европейский.
Весь в деревьях, нет ни одной улицы, ни одного квартала, чтоб не было деревьев; между ними текут искусственные ручьи, в которых вода прозрачная, и иногда плавают рыбёшки, за которыми ребятишки устраивают охоту.
Улицы три раза в день поливают; если б не деревья и не поливка, то не было бы возможности жить, и так температура в тени сейчас выше 30 градусов. За всё лето, а оно здесь начинается рано, был один дождь. Картофель, помидоры и т.д. сеют два раза в год, и все поливается, начиная от пшеницы и кончая хлопком. Весь город в лавках и магазинах, с утра и до ночи кипит жизнь, масса кинотеатров и один театр драмы. Всего больше 50 базаров. Фрукты дивные: яблоки 2-5 коп. фунт, виноград до 10 коп. Но зато картофель 4 руб. пуд.
Тебе, может быть, это не интересно? Но уже прости, ведь до этого я кроме Омска и Николаевки ни в одном городе не был.
Старый Ташкент.
Здесь совсем другое. Узбеки - коренные жители со своими обычаями. Женщины у них ходят в паранджах: это такая сетка, плетеная из черного конского волоса, и носят они её на лице. Мужчины без ножа не ходят, обязательно у каждого за поясом нож.
Узбеки - гостеприимный народ. Когда я приехал в Ташкент, у меня было 10 руб. денег, я при дороговизне (обед студенческий стоит 50 коп., но это не обед, а сплошная касторка) ухитрился прожить больше месяца. Так частенько пойдешь в старый город, купишь на 5 коп. яблок, поговоришь с купцом, глядишь, и пригласит плов есть.”
Мы так увлеклись чтением одного-единственного письма, что до остальных документов не дошли руки.
Наш папа тоже с придыханием говорит о Ташкенте. И не только говорит. Давным-давно, кажется, в конце 1970-х, папина подруга детства Тата подарила ему тонкий сборник рассказов тогда ещё юной ташкентской писательницы Дины Рубиной. Папа сразу полюбил Д.Рубину за то, что землячка, и читал потом всё, что у неё выходило.
Когда она собралась писать роман о родном городе, то обратилась к коренным ташкентцам с просьбой поделиться воспоминаниями. Папа с азартом окунулся в прошлое и исписал приличную стопку бумаги. У него вышел живой и колоритный рассказ, полный ярких картинок ташкентского быта, в основном военного времени. Многие из образов невозможно забыть: беспризорника в девчачьих трусах или очередь за супом с торца консерватории. Между Диной Рубиной и папой завязалась переписка, она восхищалась его памятью, хвалила текст и использовала в книге все папины рассказы. Читая роман, мы словно встречались там с папой.
Порой нам кажется, что Ташкент - это центр вселенной. Два ташкентца, едва познакомившись, всегда найдут общих знакомых и знаковые для обоих места, даже если жили в городе в разное время.
Судите сами: гуляем мы недавно с папой в нашем подмосковном дворе. Подходит черноглазая черноволосая женщина и спрашивает, не сдаёт ли кто комнату. Папа мгновенно переходит на узбекский, и нам остаётся, как кошке за бантиком, следить за живым обменом репликами. Папа радуется:
- Я знаю район, где она живёт в Ташкенте, это недалеко от нас. И школу её знаю.
Сейчас она пригласит его на плов.
Все ташкентцы - родня, и Ташкент течёт у них в жилах. В нашей мультинациональной душе есть еврейский уголок: известно, что еврейство передаётся по маме. Ещё одна частичка отдана Ташкенту, ташкентство у нас от папы.
Да, и папа через нас передаёт привет всем ташкентцам.)