1 января 1874 года в России была введена всеобщая воинская повинность. Пришла она на смену рекрутчине, которая как известно по многим произведениям, была одной из самых страшных напастей для простого люда. На первый взгляд новая система была лучше и гуманнее. Сказать, что она коренным образом изменила облик российской армии, а заодно и психологию обывателя – значит, не сказать ничего.
Не обошлось, естественно, и без пропаганды. Пресса уверяла, что военная реформа Александра II воспринимается населением в целом позитивно, а всеобщая военная повинность, в отличие от рекрутчины, и вовсе вызывает прилив энтузиазма.
24-го апреля 1876 года было Высочайше утверждено «Росписание основным участкам комплектования пехотных полков» (Объявлено в приказе по Военному Ведомству №116 от 6-го мая 1876 года), в котором указывалось, уроженцы каких уездов формируют те или иные армейские пехотные полки. При этом номер каждого участка соответствовал номеру пехотного полка.
Предлагалось три варианта укомплектования полков новобранцами:
1) направлять новобранцев в полки, дислоцированные по месту жительства (т.н. «привилегированный» уровень);
2) направлять новобранцев в полки, дислоцированные не столь отдаленно от места жительства (т.н. «соседний» уровень);
3) направлять новобранцев в полки, дислоцированные далеко от мест проживания (т.н. «периферийный» уровень).
В первую группу вошли уезды 20-ти губерний, во вторую – 15-ти, и, наконец, в третью – 21.
Уроженцы 8-ми губерний получили только «привилегированный» уровень: Витебской, Казанской, Минской, Нижегородской, Новгородской, Смоленской, Таврической и Херсонской, а уроженцы следующих 11-ти – только «периферийный»: Вологодской, Калужской, Московской, Орловской, Полтавской, Самарской, Тверской, Тульской, Харьковской, Черниговской и Ярославской.
Иными словами, гуманность новой системы выразилась в том, что отныне кто-то из российских подданных получал привилегию служить если не дома, то, по крайней мере, рядом с домом (что, по сравнению с предыдущими николаевскими годами, действительно явилось большим прогрессом).
Вполне естественно, что при таком дисбалансе в подходе к распределению появились и всевозможные челобитчики, которые испрашивали своим детям хорошие и выгодные местечки.
Давайте посмотрим, что именно хотели родители и родственники в 80-е годы XIX века, обращаясь с прошениями в разные инстанции.
****
В прошении царскосельского мещанина Василия Андреевича Гроховского от 16 ноября 1885 года указывалось, что его сын, Григорий Васильевич Гроховский, был принят в службу Царскосельским уездным по воинской повинности присутствием.
О себе Гроховский сообщал явно жалостливо и вожделел поблизости иметь сына:
«… Я же, будучи в преклонных летах и болезненном состоянии, который на пред сего содержал меня и мое семейство своим трудолюбивым промыслом, и при хорошем поведении, желал бы, чтобы он был в моих глазах на службе в недальнем расстоянии от С.-Петербурга…».
При назначении и распределении новобранцев в войска на службу мещанин «покорнейше просил Главный Штаб не оставить своим распоряжением» сына и определить его «в войска, расположенные в г. С.-Петербурге» . Причем, за неимением грамоты у мещанина текст прошения составлял отставной унтер-офицер Николай Егоров (тогда такая практика была распространенным явлением и некоторые прошения были как будто списаны «под копирку»).
Судьба этого прошения, естественно, была печальна. На отзыве помощника начальника Главного Штаба приставу 3-го участка Александровской части С.-Петербурга стоит резолюция: «прошение не может быть удовлетворено, т.к. по росписании распределения новобранцев, из Царскосельского уезда не назначаются в выше названые части новобранцы» . Куда же в итоге попал служить Гроховский осталось неизвестным.
Санкт-петербургский 2-й гильдии купец Петр Ильич Румянцев просил о своем брате, Александре Ильиче, который проживал в г. С-Петербурге, но был принят на службу в г. Данилове Ярославской губернии (что в 730 км от столицы).
Учитывая этот фактор, купец просил: «… Мне желательно было бы, чтобы брат был назначен в С.-Петербургский округ, в части войск, в Гальваническую учебную роту или в 1-й и 2-й военно-телеграфные парки, преимущественно для поддержания его житейских средств и наблюдения по родственности…»
В чем же конкретно выразилось бы «наблюдение» за братом было неясно .
Из Троицкого уезда Оренбургской губернии пришло сразу четыре (!) телеграммы, в которых ходатаи (почти как «под копирку») один за другим просили оставить своих родственников в Троицкой команде Оренбургской местной бригады.
Так, крестьянин Егорьевской волости Семен Полковников просил за брата Прокопия и объяснял, что «за принятием его в руках моих остается большая семья о пяти душах с малолетними детьми. Отец, мать умерли, я страдаю недугом, поддерживать хозяйство не в силах». Оставить брата на месте, Семен мотивировал тем, что «служение далеко от Родины отразится на хозяйстве разорительно» .
Троицкий мещанин Иван Шушков сетовал, что «по возвращении со службы второго сына, ныне принят в солдаты третий, Андрей, которого, желательно оставить в Троицкой команде».
Троицкий мещанин Иван Гладких, 60-ти лет, имел двух сыновей – старшего, Афанасия «слабого здоровья» и Ивана, принятого на службу в 1885 году
Гладких писал «при слабости моей и болезни старшего сына, хозяйство мое расстроено, в результате чего просил оставить сына Ивана в Троицкой команде, т.к. «в свободное от службы время мог бы частью сохранить хозяйство».
Обыватель г. Троицка Александр Симанов, имевшего сына Николая, в своем прошении был краток: «… Семейное положение тяжелое, прошу оставить сына в Троицкой местной команде…».
Резолюция исправляющего обязанности управляющего делами Мобилизационного комитета генерал-майора Оскара Яковлевича Гюббенета на всех прошениях была категорична – «исполнение невозможно», а на последней и вовсе написал – «отношусь нечувствительно к таким просьбам» .
Жена отставного рядового Ханы Крутик писала на имя Военного Министра, что ее сын, кронштадтский мещанин Рувим Крутик, служивший наборщиком при одной из столичных газет, был сдан в службу на Кронштадтском призывном участке.
Вдова по причине «старости и слабости» просила о назначении сына «в одну из частей С.-Петербурга или вообще в С.-Петербургский военный округ». При этом осмеливалась доложить, что один из племянников ее уже «служить в Гальванической учебной роте и состоит в кадре военных воздухоплавателей» .
Крестьянин деревни Ручьев Лугского уезда Петербургской губернии Федор Нестеров в прошении от 15 ноября 1885 года ходатайствовал о назначении сына, Василия Федорова, принятого в Лугском уездном по воинской повинности присутствии, на службу в С.-Петербург или «возможно в Гвардию», поскольку тот «удовлетворял, при грамотности, требованиям роста для гвардии в 6 2/8 вершков» .
Лугский уездный воинский начальник в письме от 25 ноября за №2124 отказал в прошении об определении Василия Федорова в гвардию, «как не удовлетворяющего условиям для службы в войсках гвардии» и назначил ему местом службы 23-ю артиллерийскую бригаду, дислоцированную в г. Гатчине (48 км от С.-Петербурга) .
Сын отставного мастерового Матвея Петрова из дер. Супора Юдинской волости Гдовского уезда С.-Петербургской губернии, Ефим, был принят Гдовским уездным по воинской повинности присутствием 12 ноября 1885 года. Как отмечал сердобольный отец, сын «имеет ревностное желание служить службу Его Императорскому Величеству в летучих артиллерийских парках Петербургского военного округа», и осмеливался «покорнейше просить о назначении сына в один из этих парков …, расположенных на Охтенских пороховых заводах», т.к. имел жительство в «месте расположения помянутых парков» и «как прослуживший 8 лет Богу, Царю и Отечеству» .
Как видно из ответа начальника 7-го отделения Главного Штаба приставу Охтенского участка Выборгской части в С.-Петербурге прошение отставного мастерового Матвея Петрова не могло быть удовлетворено, т.к. «по росписанию новобранцы Гдовского уезда не назначаются в вышеупомянутые артиллерийские части» .
При этом, 63% новобранцев - уроженцев Гдовского уезда получили направление служить в 92-й пехотный Печорский полк, дислоцированный в г. Нарве, С.-Петербургской губернии, что всего в 160 км от столицы. Причем, полк находился всего в 120 км от родины Матвея Петрова – Юдинской волости (что было гораздо ближе)!
Еще часть гдовских новобранцев осталась в С.-Петербурге – те, кто получил распределение в Гвардию, 23-ю артиллерийскую бригаду и 145-й пехотный Новочеркасский полк. Знай об этом ходатай, наверняка бы изменил свое прошение!
Не отличалось оригинальностью прошение крестьянина из первой половины с. Менюши, Шимской волости, Новгородского уезда и губернии Лариона Дементьева, чей сын Михаил окончил курс наук в Менюшском начальном народном училище и имел льготу на основании 4 п. 56 ст. Устава о воинской повинности. Собственно, этот пункт говорил лишь о том, что служить таким лицам было положено не 7 лет, как всем прочим, а 4 лишь года на действительной службе. Тем не менее, считая, что его сын стоит на одну ступень выше прочих, родитель покорнейше просил «принять на службу … в качестве писаря в местное Управление» .
Вдова Моника Викентьевна Богоржель просила за сына, Людвига Викентьевича, который родился в г. Люблин, Люблинской губернии (бывшее Царство Польское), там же явился в местное уездное по воинской повинности присутствие и был там принят на службу.
Однако, указывала вдова, «с давних времен постоянное место жительство наше в г. Вильно». Ее прошение не отличалось оригинальностью: она уповала на плохое самочувствие и материнскую заботу:
«… По совершенной слабости здоровья и по престарелости, сын, который был при конце дней моих единственной моей подпорой» просила о распределении сына в один из полков, дислоцированных в г. Вильно, «приняв во внимание то, что, имея его на глазах, я буду в состоянии поддерживать его, юношу, в нравственном отношении…» .
В Вильно дислоцировались сразу несколько воинских частей - 105-й Оренбургский и 106-й Устюжский пехотные полки 27-й пехотной дивизии и 27-я артиллерийская бригада. А, кроме того, 4-й лейб-драгунский Псковский полк, 5-я стрелковая бригада и 17-й и 18-й резервные пехотные батальоны. Значительное количество!
Госпожа Богоржель была хорошо осведомлена и знала, о чем просила. Дело в том, что в 105-й пехотный Оренбургский полк и 27-ю артиллерийскую бригаду назначались как раз новобранцы из Виленского уезда Виленской губернии. Кроме того, был шанс попасть и в Управление летучих парков Виленского Военного округа, штаб которого также располагался в Вильно.
Тем не менее, ответ помощника начальника Главного Штаба был отрицательным – в прошении отказать, т.к. новобранцы Люблинского участка не назначаются в упомянутые полки. С поляками (а равно и теми, кто призывался из этим мест) особо не церемонились, памятуя о событиях 1830-31 и 1863-64 годов. Элемент считался больно не надежным и их стремились отправить подальше от западной границы, вглубь страны. Поэтому, основное место службы новобранцев данного участка по призыву 1885 года – это Одесский военный округ, полки 34-й пехотной дивизии.
****
В некоторых прошениях речь шла именно о переводе (а не просто о выборе места). Родители уже прекрасно знали, куда именно были направлены служить их дети, и просили лишь поменять место.
Так, некая жительница Петергофа Елизавета Петрова в своем прошении указывала, что ее сын, Сергей Владимирович Петров, был принят на воинскую службу Петергофским уездным воинским по воинской повинности присутствием, и зачислен в 91-й пехотный Двинский полк 23-й пехотной дивизии, расквартированный в г. Ямбурге (130 км от столицы). Что в принципе уже считалось довольно неплохим местом.
Тем не менее, сердобольная мать, рассчитывая, видимо, на чувства высокого армейского начальства, желала, чтобы ее сын, человек тонкой душевной ориентации, получил место службы получше:
«… Сын мой, не свыкшийся с неприглядной казарменной жизнью, несет в настоящее время все тяготы ее, исполняя как новобранец все тяжелые и черные работы, здоровье его, бывшее и ране незавидным, теперь подрывается тоской по родным, так и от непосильных работ и грубой окружающей ее среды…» .
Видимо, к сему прошению подключились и иные силы. Так, из Военно-топографического отдела Главного Штаба за №2944 от 18 ноября 1885 года в 7-е отделение Главного Штаба был направлен запрос, «не признается ли возможным назначить на службу в Механическую мастерскую отдела» в г. С.-Петербург новобранца С.В. Петрова, «хорошо знающего токарное мастерство» .
Однако, ни слезливое упрашивание сострадательной матери, ни анонимные покровители из Военно-топографического отдела не помогли. Вскоре помощник начальника Главного Штаба заявил, что новобранец Петров в результате всех перепетий был направлен служить в 89-й пехотный Беломорский полк, расквартированный в г. Ревеле, Эстляндской губ , что было на 200 с лишним километров дальше первоначального места!
Печных дел мастер Иван Ильин Постников в прошении на имя исправляющего обязанности управляющего делами Мобилизационного комитета генерал-майора Оскара Яковлевича Гюббенета пытался апеллировать к родственным связям:
«… Производя печные работы в доме Министра и Министерства путей сообщения в продолжении многих лет, причем мне неоднократно приходилось исполнять таковые же работы и в квартире бывшего Товарища Министра, брата Вашего Адольфа Яковлевича Гюббенета, где я имел счастье лично узнать всю доброту и великодушие брата Вашего, что и дало мне смелость утруждать Ваше Превосходительство настоящей моей просьбой…».
Сын Ивана Постникова, Александр Иванович, 8 ноября 1885 года был принят на службу и зачислен в Гренадерский саперный батальон в Москву. Однако, несмотря на престижность воинской части, отец просил перевести его в Гальваническую учебную роту или в 145-й пехотный Новочеркасский полк в С.-Петербург . Дальнейшая судьба этого прошения неизвестна.
Крестьянин Никита Степанов, проживавший в г. Новгороде, на Маломихайловской улице, в доме Карляковой, писал, что один из двух его сыновей «в 1880 году окончил военную службу, и «тогда же отделился от меня, и, будучи обремененный семейством и слабостью здоровья, едва существует трудами». Другой же сын, Михаил Никитин, был взят на службу в нынешнем, 1885 году и определен в Смоленский писарский класс (что, само по себе, уже удовлетворительно – служба непыльная). Но, от Смоленска до Новгорода 620 километров! И беспокоящийся отец просит перевести сына поближе к дому, в Новгородский писарский класс или в одну из частей, расположенных в Новгороде, т.к. «здоровье мое слабое и я, как и всякий смертный, очень близок к окончанию земного существования”.
Действительно, согласно росписанию о распределении, уроженцы Новгородского уезда имели «бонус» - служить по месту проживания. Так, в самом Новгороде были расположены следующие части: 85-й пехотный Выборгский полк, 22-я артиллерийская бригада, 1-я резервная артиллерийская бригада и, собственно, Новгородский писарский класс, о переводе в который сына и хлопотал Никита Степанов.
Учитель, коллежский асессор Николай Иванович Ваганов, в прошении на имя Начальника Главного Штаба, просил о назначении сына, Павла Николаевича, который в мирное время служил по Министерству государственных имуществ канцелярским служителем - «… Я желал бы, чтобы сын мой был назначен в писарский класс…». Обосновывая свое желание, Ваганов был весьма краток – «…При моем расстроенном здоровье и не молодых годах, присутствие его поблизости ко мне необходимо…» . Сын был назначен .
****
Четыре прошения касались непосредственно службы на флоте. Причем во всех случаях речь шла именно об изменении места и рода службы.
В первом вдова николаевского мещанина Фекла Соловьева хлопотала о своем сыне, Осипе Соловьеве, который был принят Херсонским уездным по воинской повинности присутствием и определен в 60-й пехотный Замосцкий полк 15-й пехотной дивизии, расквартированный в г. Херсоне. В принципе и это было довольно неплохо: от Николаева до Херсона всего 69 километров!
Мещанка Соловьева с этим не смирилась. Мечтая о том, чтобы сын находился где-нибудь поблизости, она писала, что Осип «с юных лет мной был подготовлен к морскому делу, к чему он и сам имел ревностное желание. Для приучения к морской практике он был определен на мелкие каботажные суда и за службу свою получал приличное жалование и помогал мне в существовании». Мамаша ходатайствовала о переводе сына на Черноморский Флот, «где он, зная уже морскую научность, может принести существенную пользу». Но главное было не в этом, а в том, местопребывание рядом, в Николаеве «для меня, старухи, будет служить великим благодеянием в последние минуты моей жизни» . Помощник начальника Главного Морского штаба препровождал это прошение вдовы «на усмотрение Главного Штаба», «в том случае, если к тому не встретится особых препятствий» .
Поселянка София Голубенкова, проживавшая в Херсонской губернии, указывала, что сын ее от первого брака, Никита Белецкий, был зачислен точно также в 60-й пехотный Замосцкий полк, как и Осип Соловьев. Тем не менее и такое расстояние мамаше показалось бесконечностью (не знали они еще о Восточной Сибири, Туркестане и Дальнем Востоке).
Голубенкова жила не одна, но текущая ситуация ее не очень устраивала. «Находясь в пожилых летах, - указывала просительница, - и проживая вблизи г. Николаева, я очень нуждаюсь в помощи сына моего, Никиты Белецкого, хотя сын второго моего мужа, вступивший то же во второй законный брак, находится при доме совместно, принося мало пользы по случаю безнравственности»
«Преподая к стопам» Его Превосходительства, Голубенкова просила о переводе сына на Черноморский Флот, т.к. сын, до поступления на службу, «довольно познакомился с морским делом, плавая на каботажных судах, и, кроме того, будет находиться под руководством старослужащего в Черноморском Флоте двоюродного своего брата”.
Из дальнейшей переписки становится ясно, что в прошении было отказано (по непонятным причинам), «т.к. Главный Штаб не изъявил согласия» .
Согласно прошения николаевского мещанина Ивана Шапошникова, его сын, Тимофей Шапошников, с 13-ти лет был определен в Николаевскую портовую ремесленную школу «для получения теоретически и практически мастеровых для Адмиралтейства по всем специальностям портовых работ, где окончил полный курс учения, затем 6 лет работал в мастерских Николаевского Адмиралтейства». Отец писал, что Тимофей при распределении был назначен в 4-ю стрелковую бригаду, стоявшую в г. Одессе и весьма сожалел, что «все желание … сына служить на флоте осталось безуспешным». Он просил о переводе Тимофея на Черноморский Флот, «где он может принести большую пользу, как уже приученный к морскому делу». Завершалось прошения стандартным обоснованием, что новое место службы «будет служить великим благодеянием в последние минуты моей жизни» .
Жена отставного рядового Феодосья Склярова беспокоилась о сыне, Григории Склярове, который был принят в Николаевском уездном по воинской повинности присутствии и определен в 16-й гренадерский Мингрельский полк (г. Тифлис), 1-й батальон, 4-ю роту рядовым.
Мать, «пекущаяся о благе своего сына», просила о переводе на Черноморский Флот, в один из Черноморских экипажей, расположенных в г. Николаеве.
«Во уважение того, что он женат и имеет ребенка 5-ти месяцев, и к тому же занимался в частном быту рыболовством, привык к климату морскому, может служить с пользой матросом на флоте, и при том, во время служения в Николаеве может сделаться маленьким помощником в воспитании ребенка» .
Резолюция Главного Морского Штаба – «препятствий к переводу нет» .
****
Нередко к прошениям о распределении подключались высокопоставленные чиновники. Причем просили они не за своих сыновей или родственников, а оказывали кому-то услугу (но в любом случае это – кумовство).
Так, Директор Департамента Таможенных сборов Министерства финансов от 9 ноября 1885 года за №26259 обратился к начальнику Главного Штаба генерал-лейтенанту Н.Н. Обручеву с просьбой пристроить мещанина Тверской губернии г. Вышнего Волочка Александра Андреевичу Фурмана в С.-Петербургскую бригаду пограничной стражи .
Мотив прошении был следующий - «в виду крайних затруднений, встречаемых частями пограничной стражи в замещении писарских должностей».
Фурман был принят в Новгородском уездном по воинской повинности присутствии и зачислен в Ревельскую бригаду пограничной стражи (г. Ревель, Эстляндской губернии – 370 км от столицы). Из последующего донесения помощника начальника Главного штаба следовало, что Фурман был выслан в С.-Петербург для определения в С.-Петербургскую бригаду пограничной стражи .
Инспектор пограничной стражи по г. С.-Петербургу того же Министерства финансов влиятельный сановник, генерал от инфантерии барон Дмитрий Карлович Ган (1830 – 1904) обращался к управляющему делами Мобилизационного комитета генерал-майору Оскару Яковлевичу Гюббенету «с усердной и покорнейшей просьбой оказать содействие зачислению на службу в С.-Петербургскую бригаду пограничной стражи сына потомственного почетного гражданина Калужской губернии города Козельска Валентина Николаевича Коноплева», принятого в г. С.-Петербурге, С.-Петербургской части, 2-го участка 15 ноября 1885 года. Барон отмечал, что новобранец «хорошо грамотный, а пограничная стража встречает крайнее затруднение в пополнение писарских вакансий» . Из последующих сообщений становится ясно, что отказать барону не посмели.
Генерал-адъютант и генерал от кавалерии, князь Владимир Дмитриевич Голицын (1815 – 1888), бывший одно время президентом придворной Конюшенной конторы, обращался с ходатайством к начальнику Главного Штаба генералу Н.Н. Обручеву. Причем просил не за своего близкого родственника, а за племянника подчиненного (т.е. «седьмая вода на киселе»)!
Князь ходатайствовал о племяннике служившего под его начальством по Конюшенному ведомству коллежского асессора Зелика, Викторе Федосове – чтобы его зачислили в 1-й резервный батальон, 5-ю роту, расквартированного в С.-Петербурге.
Прошение князя – это образец великосветской письменной вычурности и аристократического достоинства. Голицын знал «г. Зелика с хорошей стороны», рекомендовал его как «вполне заслуживающего моего ходатайства» и в итоге «просил сделать одолжение».
Да, иностранцев всегда поражало рабское преклонение русских дворян перед монархом, а просящего – перед всяким власть предержащим. Здесь – услуга за услугу и Голицын заканчивает свое прошение «истинным почтением и совершенной преданностью» дворянина, который «имел честь быть Вашего Превосходительства готовым к услужениям» .
Из донесения Управления Петербургского уездного воинского начальника в Главный Штаб от 17 декабря 1885 года следовало, что Виктор Федосов назначен в 1-й резервный пехотный батальон .
В прошении петергофского мещанина Алексея Алексеевича Минервина, проживавшего в С.-Петербурге, в Глуховском переулке, на имя Военного Министра, говорилось, что «имея желание быть определенным в писарский класс в виду тех обстоятельств, что в будущем усвоенная мною грамотность послужит к существенной поддержке средств моих к жизни» .
Вскоре к прошению подключились и родственники, дочь чиновника, жительница Петергофа Татьяна Матвеевна Минервина, также ходатайствовала за племянника. Правда, уже о назначении его в 5-й резервный кадровый батальон, стоявший в Кронштадте . Судьба прошения неизвестна.
****
Многие самостоятельно подавали прошения, не прибегая к помощи родственников и вообще заступников.
Так, новобранец С.-Петербургского призывного участка Сергей Андреевич Матвеев в своем довольно дерзком и кратком прошении на имя Начальника Главного Штаба генерала Н.Н. Обручева от 3 декабря 1885 года просил назначить его «в Псковский писарский класс, а по окончании образования, зачислить писарем в вверенный Вашему Высокопревосходительству Главный Штаб Военного Министерства» . Прошение было удовлетворено .
Кронштадтский мещанин Константин Юганов Вестенблюм занимавший в мирное время должность корреспондента и бухгалтера одной из торговых фирм Гостиного Двора, подал прошение 11 ноября 1885 года, в котором указывал, что имел «ревностное желание поступить писарем в Главный Штаб» . Судьба петиции неизвестна.
В заключении стоит привести еще одно прошение. Граф Иван Дмитриевич Толстой (род. 1858), сын Дмитрия Януарьевича, студент Московского Императорского Лицея в память Цесаревича Николая, в своем прошении в Главный Штаб, возмущался тем, что ему отказали в зачислении в выбранную им воинскую часть:
«… Желая быть определенным в 3-й драгунский Сумский полк, обращался к Саратовскому уездному воинскому начальнику с просьбой о зачислении, но получил отказ…». При этом, граф считал, что «на основании Циркуляра Главного Штаба от 20 сентября 1885 года за №1330, имел на то полное право» .
Сумский полк входил в состав 1-й кавалерийской дивизии 1-го армейского корпуса и дислоцировался в Москве.
Дальнейшая судьба прошения неизвестна.
****
Что в целом объединяет все эти челобитные? Во-первых, как видно из текста прошений, родителей часто не устраивало место службы, находящееся на расстоянии в 100-150 км от места жительства. Они считали его слишком большим. Знали бы они, что уже всего через 20 лет, в начале XX столетия, новобранцам из Европейской России придется служить за 9 тысяч километров от дома, на Дальнем Востоке! И притом в неизмеримо худших условиях!
Например, в мемуарах военного министра генерала В.А. Сухомлинова встречается такое описания одного из мест близ Иркутска, где он был с инспекторской поездкой в одном из саперных батальонов:
«… Только тот, кто сам был в тайге, может представить себе, что это было за наказание. Тайга - это болотистый лес, тянущийся через почти всю Сибирь. С мая по сентябрь это очаг всевозможных болезней; в апреле и октябре тайга совершенно непроходима вследствие таяния снегов и бесконечных проливных дождей, а в течение пяти месяцев покрыта глубоким снегом, при температуре 45° ниже нуля! Держать в тайге лошадей и коров вообще немыслимо, так как они грубую траву не переносят; что касается собак, то тут водится лишь известная порода полярного пса...» .
А уже в советское время попасть за тысячи километров, на западную границу, в ГСВГ, считалось большой удачей!
Во-вторых, родители как правило просили в основном определить своих чад в писарские классы, ведь оттуда можно было попасть на весьма непыльную работу в какое-нибудь Управление. Ясное дело, что никому не хотелось, чтобы их дети служили где-нибудь в отдаленном гарнизоне в обычной пехотной части.
Как правило, в качестве единственной разумной причины, побудившей родителей ходатайствовать, они указывали свое слабое здоровье, близость конца дней и т.п. Иногда создавалось такое впечатление, будто сыновей и прочих родственников не в армию призывали исполнять долг, а отправляли в какой-нибудь пансионат для лечения, или на курорт, где можно было спокойно уйти куда хочешь в удобное тебе время.
Некоторые в своих прошениях пытались сделать «из хорошего лучшее». Таково, например, прошение крестьянина Никиты Степанова из Новгорода, сын которого уже был определен в писари. Правда, за 600 километров от дома. Но родителю показалось этого мало и он просил перевести чадо поближе – прямо в Новгород.
Конечно и в советское время случались похожие истории. Знаю, что хлопотали и родители некоторых моих друзей, пытаясь устроить им солдатскую жизнь получше.