“...Я любил Россию - всю великую, несуразную,
богатую противоречиями, непостижимую....Но
самые заветные и прочные нити моего сердца были
прикреплены...к краю, где я родился и вырос”. Ф.Д. Крюков.
Глава 6. СЕКРЕТАРЬ ВОЙСКОВОГО КРУГА.
“Во дни безвременья, в годину сметную развала и паденья
духа, я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал Тебя,
мой Край Родной... Но все же верил, все же ждал. За дедовский
завет и за родной свой угол, за честь казачества взметнет волну
наш Дон седой... Вскипит, взволнуется и кликнет клич, клич
чести и свободы... Ф. Д. Крюков
Октябрьский переворот 1917 года, поставивший у власти большевиков, привел к окончательному расколу российского общества, развязав руки бесчинствующим толпам “пролетариев” различных мастей.
Крюков наблюдал это с горечью и тревогой. Он пишет, как в слободе Михайловке жулики, воры, извозчики и прочий “пролетарский” сброд штурмом захватили винный склад, объявив его “буржуйским» имуществом. Затем началась волна погромов, убийств, причем смерти предавали, в основном, порядочных людей: офицеров, врачей, учителей... Расправлялись и с теми, кто в свое время сидел в тюрьмах, борясь “за счастье народа”, так, например, погиб социал-демократ Лапин...
“Я - давний революционер, сидел в крепости..., - начал было он говорить толпе.
- Брешет! Кадет!.. - раздался голос из толпы...
Какой-то подросток с винтовкой в руках прицелился, выстрелил в упор. Председатель Совета “солдатских, казачьих, крестьянских и рабочих депутатов” опрокинулся навзничь, раскинув руки. Толпа раздела его до белья, ушла дальше продолжать веселую артельную работу. Под высшую меру попали гимназисты и студенты”, - заключает свой страшный рассказ Крюков. (Крюков Ф. В родном углу. - // «Свободная Россия». 11 мая 1918 года).
...Атаман Каледин и войсковой казачий Круг не признали законность большевистской власти. От их имени окружным и станичным атаманам были направлены телеграммы с требованием принять “все меры, включительно до введения в надлежащих случаях вооруженной силы, к подавлению малейшей попытки с чьей бы то ни было стороны произвести в Донской области выступление против временного правительства”.2 (// «Вольный Дон». № 166. 1917 г).
Одновременно шла подготовка к проведению на Дону выборов в Учредительное собрание. В ноябре 1917 года в донских газетах были обнародованы фамилии кандидатов в депутаты Учредительного собрания “по казачьему списку”. Его открывал войсковой атаман А.М. Каледин, далее шли М.П. Богаевский, П.М. Агеев, В.А. Харламов... Под четырнадцатым номером был обозначен Ф. Д. Крюков.(// «Вольный Дон».7 декабря. 1917 г.
В начале декабря 1917 года Федор Дмитриевич приехал в Новочеркасск на казачий Круг, созванный Калединым с целью обсуждения создавшегося положения и выработки соответствующих мер по стабилизации политической и экономической обстановки на Дону. Каледин предложил создать Донское правительство, а атамана наделить всей полнотой военной и гражданской власти. “Атамана надо поставить вне правительства для гарантии казачества”. В помощь себе он просил Круг назначить походного атамана и создать полевое управление. Все просьбы атамана были утверждены Кругом, а во главе Донского правительства стал давний знакомец Крюкова Митрофан Петрович Богаевский.
Стремясь создать мощную социальную базу для своей власти, Каледин решил предоставить равные социально-экономические права для всего населения Дона, а не только казакам. “К верховной власти в области, - убеждал казаков атаман, - надо привлечь все население. И с этим надо спешить... Немедленное представительство окажет огромное влияние на позицию не только крестьян, но и рабочих городов. ... Я не мыслю сейчас управления без немедленного представительства всего населения. Но, конечно, мы не потерпим в нашем правительстве большевиков... На первом плане должно быть единство всего казачества и сплочение его с остальным населением области. Тогда будет твердая опора для борьбы с большевизмом. Мы стоим на твердой почве: быть хозяином в собственном доме, - и непрошенного гостя мы отбросим в сторону”.(// «Вольный Дон».7.12. 1917 г.) Эта дальновидная и реалистическая позиция Каледина встретила оппозицию некоторой части делегатов Круга, добивавшихся полной гегемонии казачества в области политической власти. Однако большинство Круга поддержало программу своего атамана и в правительство Донской области, образованное 5 января 1918 года, кроме казаков, вошли представители крестьян, торгово-промышленных слоев донской земли и другие представители неказачьего населения. Правительство Дона и атаман объявило свободу слова, печати, совести, собраний и союзов. В Донской области было отменено военное положение, а на 4 февраля назначался войсковой Круг и областной съезд неказачьего населения одновременно... Создавались условия для гражданского мира, для налаживания порушенной войной и революциями жизни...
Однако такой ход событий не устраивал большевиков, желавших единоличной власти, и 10-11 января 1918 года в станице Каменской большевистски настроенный съезд казаков-фронтовиков принял решение взять в свои руки всю полноту власти.
Каледин предпринял попытку наладить диалог с военно-революционным комитетом, и 15 января 1918 года в Новочеркасске состоялась его встреча с председателем ВРК Ф. Подтелковым. В Атаманском дворце сели друг против друга подхорунжий Подтелков и генерал от кавалерии Каледин, за каждым из них стояли определенным слои донского казачества. Нас десятилетиями убеждали в том, что Подтелкова и его товарищей поддерживало подавляющее большинство донских казаков, а Каледин опирался на жалкую кучку местных богатеев. Но так ли это? Давайте разберемся...
К 1918 году донское казачье войско насчитывало 60 конных полков, 6 пеших батальонов, 126 отдельных конных сотен, 37 батарей и 5 запасных полков. Из всего этого количества Подтелкова поддержали 11 полков, 5 батарей, 1 сотня, 1 батальон и 1 местная команда.(// «Молодая гвардия». № 11. 1990. С.190). Несложный сравнительный анализ этих цифр ставит под вопрос законность требования подтелковцев предоставить им единоличную власть на Дону.
Диалога не получилось, ибо все разумные предложения Каледина Подтелков отверг, требуя перехода всей власти к военно-революционному комитету. Тогда Каледин предлагает решить вопрос о власти на Дону 4 февраля, когда в Новочеркасске одновременно соберутся казачий Круг и областной съезд неказачьего населения.
“Члены на этот Круг будут переизбраны, - добавляет Каледин, обращаясь к Подтелкову, - Согласны ли вы на взаимный контроль при выборах?
- Нет. Если вас будет меньшинство, мы вам диктуем свою волю, - хмуро отвечает Подтелков.
- Но ведь это насилие?!
- Да! (// «Донская волна». № 27. 1918 г).
В этом небольшом диалоге отражен весь смысл трагической развязки, приведший к гражданской войне на юге России: стремление атамана Каледина, опирающегося на поддержку большинства казачьего населения решить вопрос о власти мирно и с учетом мнения всех слоев донского населения и нахрапистое желание Подтелкова и его единомышленников любой ценой, не считаясь ни с чем, взять власть в свои руки, не имея на то основания” хочу напомнить, что на выборах депутатов в Учредительное собрание России на четвертый казачий (Калединский) список проголосовало свыше 45 процентов избирателей Дона, за большевистский, пятый, список - всего лишь около 4 процентов.1 (1 // «Молодая гвардия». № 11. 1990. С.190).
... В конце января 1918 года войска Совнаркома, посланные на Дон из Москвы, Петрограда, Воронежа, Царицына, Брянска, Донбасса во главе с Антоновым-Овсеенко, объединившись с войсками Донского военно-революционного комитета, сумели прорваться к Новочеркасску. Часть донских станиц, надеясь отсидеться, отошли от Каледина, другие казаки, недовольные атаманским решением привлечь в Донское правительство представителей неказачьего населения, ушли с Добровольческой армией генерала Алексеева.
29 января 1918 года атаман Каледин собрал Войсковое Правительство и объявил, что сил для сопротивления большевикам в его распоряжении нет, и он слагает с себя полномочия войскового атамана. После этого он вышел в комнату, расположенную рядом с кабинетом. Сняв китель, шейный георгиевский Крест, он лег на кровать и выстрелил из револьвера в сердце. На столике осталось письмо, адресованное генералу Алексееву, в котором атаман объяснял причины своего рокового решения и просил “избавить тихий Дон от змей-большевиков”.
... Смерть атамана Каледина потрясла Федора Дмитриевича, он не видел человека, достойного заменить покойного Алексея Максимовича, душой чувствуя приход на Дон тяжких времен... И не ошибся в своих предчувствиях...
Избранный войсковым атаманом генерал А. М. Назаров, не смог сдержать натиск красных и вскоре был взят в плен и расстрелян без суда и следствия. Разорение и хаос пришли на некогда цветущие земли Дона, страшные события коснулись и непосредственно Крюкова...
Захватив Глазуновскую станицу, красные разграбили дом писателя с богатой библиотекой, расстреляв его глухонемую сестру. Сам Федор Дмитриевич с приемным сыном и племянником вынужден был скрываться в степных буераках, в наспех сделанном шалаше. Здесь его обнаружили конные разъезды красных и посадили под арест.
В ожидании расстрела (а он не сомневался, что его казнят), писатель провел тревожную ночь в той самой “тюгулевке” (в арестантском помещении), в котором происходило действие его рассказа “В родных местах”. Может и вспомнил Федор Дмитриевич своего героя Ефима Толкачева, сидевшего здесь после побега с каторги: “... Он лег на нары и хотел уснуть... Вечер уже совсем окутал землю своим синим пологом. Сквозь железный переплет в окне, - рамы была выставлена, - видно было, как над черной рощей верб за станицей красным заревом выплывает луна.. И все кругом - нары, печь, стены, решетка - стало.. странным и таинственным”. (Крюков Ф. Казацкие мотивы. С.90, 101, 103).
Утром Крюкова, измученного ожиданием и бессонной ночью, отправили с конвоем в революционный центр Усть-Медведицкого округа слободу Михайловку. Он приготовился к самому худшему и был весьма удивлен и обрадован, когда увидел, что командиром красных, к которому его доставили на допрос, является его старинный друг и когда-то единомышленник Филипп Кузьмич Миронов. Друзья обнялись, а потом долго толковали о странностях жизни, переменчивости судьбы, гражданской войне... На рассвете Миронов отпустил Крюкова на все четыре стороны, посоветовав не лезть в пекло разгоравшейся братоубийственной гражданской войны и вернуться к литературной деятельности... На том и расстались...
... Это были трудные дни для Крюкова. Но он верил в возрождение донского казачества, верил в возрождение России, ибо в казачестве, как он считал, “осталась та животворящая сила духа, которая должна вывести русский народ из охватившего его отупения и кровавого угара”. (// «Родимый край». С.36). Земляк Крюкова, известный политический деятель Дона Павел Скачков, писал о настроениях Крюкова того времени: “Вера в “Родной край”, как источник жизни для разрушенной “Родины”, давали силы ему существовать в мученические дни, пережитые в последнее время, ибо слишком глубока была вера в то, что “за дедовский завет,... за честь казачества, взметнет волну наш Дон седой... И кликнет клич - клич чести и свободы!” Безграничная вера в то, что этот клич будет услышан далеко за пределами родного Дона и найдет отклик в измученной России, - она ждет и надеется на него, “ибо не верить не может, чтобы дивные сокровища души лучшего чада ее, родимого казачества, - героизм, порыв к жертве, великое самопожертвование - были прожиты до последней пылинки на диком торжище красного угара и беснования углубленной революции”.(// «Родимый край». С.37).
...29 апреля 1918 года в Новочеркасске собрался казачий Круг, названный “Кругом спасения Дона”. Присутствовал на нем и Крюков. Делегаты постановили вернуться к прежним выборным органам власти на местах, прежней форме одежды, старому стилю. Круг объявил о мобилизации пяти возрастов в донскую армию. А потом приступили к выборам нового войскового атамана. Голосование состоялось 5 мая 1918 года...
Кандидат на пост войскового атамана был один: генерал от кавалерии Петр Николаевич Краснов. Федор Дмитриевич знал, что Краснову было сорок девять лет, что родился он в Петербурге в семье известного казачьего генерала, закончил Павловское военное училище и Офицерскую кавалерийскую школу, служил в гвардейских частях. Знал Крюков Краснова и как своего коллегу-писателя, автора ряда популярных книг по истории донского казачества. Большинству же собравшихся на Круг казаков Краснов был известен, как боевой генерал, герой Великой мировой войны, командовавший сначала дивизией, а потом конным корпусом. В глазах подавляющего большинства делегатов Круга Петр Николаевич Краснов был именно той единственной фигурой, способной сплотить казаков перед угрозой большевистской опасности. Итог голосования был предрешен: из ста семи делегатов только тринадцать проголосовали “против”. П. Н. Краснов получил атаманскую булаву...
По предложению нового атамана Круг принял Свод законов Донской области, составленный на основе прежнего российского законодательства. В специальном постановлении Круга по этому поводу говорилось:
- О законах. 24. Впредь до издания и обнародования законов Всевеликое войско Донское управляется на твердых основаниях Свода Законов Российской империи,
25. Все воинские части, как постоянной армии, так и временно вызываемые по мобилизации, руководствуются законами, уложениями и уставами, изданными в Российской империи до 25 февраля 1917 года.
26. Все декреты и иные законы, разновременно издававшиеся, как Временным правительством, так и Советом народных комиссаров, отменяются...”
“О донском флаге, гербе и гимне. 48. Три народности издревле живут на Донской земле и составляют коренных граждан Донской области - донские казаки, калмыки и русские крестьяне. Национальными цветами их были: у донских казаков - синий, васильковый, у калмыков - желтый, и у русских алый. Донской флаг состоит из трех продольных полос равной ширины: синей, желтой, алой.
Восстанавливается старинная печать и герб Донского Войска, изображающий нагого казака в папахе, при шапке, ружье и амуниции, сидящего верхом на бочке. Печать и герб этот употреблять во всех нужных случаях.
Народным гимном Всевеликого Войска Донского объявляется “Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон”, который и исполняют во всех предусмотренных законах случаях”. (Архив русской революции. Кн.5. Берлин, 1922. С.195-197. Репринтное издание).
Приняв ряд мер организационного характера, Красно сумел стабилизировать ситуацию на Дону, собрав к лету 1918 года под свои знамена 60-тысячную армию, с которой начал наступление на красных.
...Длинными июньскими днями 1918 года между белыми и красными разгорелись бои за слободу Михайловку, бывшую центром большевизма на Дону. Это ее, это слободу, описал Крюков в своем рассказе “В родных местах”, герой которого казак Ефим Толкачев, бежавший с каторги, “сошел с поезда на себряковском вокзале и вошел в слободу Михайловку. ...За двадцать лет слобода изменилась до неузнаваемости. Вместо хохлацких мазанок - большие, железом крытые дома, магазины с зеркальными окнами, многоэтажные заводские корпуса. И много народу...” И вот теперь здесь закипело сражение, в котором Крюков принял самое деятельное участие. “За Арчадинской станицей, - писал очевидец боя В. Михайлов, - встречаю Федора Дмитриевича верхом, на правом плече бинокль, за спиной болтается короткий австрийский карабин, рядом гарцует сынок Петя, который еще в феврале пробовал пробраться к Корнилову, но пойман был недалеко от дома. “Что вы тут делаете, Федор Дмитриевич?” - “Прикрываем артиллерию!” - “И давно.” - “Да вот только что!” Но первое выступление писателя в роли военного защитника Дона оказалось неудачным, на моих глазах разорвавшийся снаряд ранил лошадь, которая сбила на землю контуженного всадника. В результате, по определению врачей, у Федора Дмитриевича образовался “травматический плеврит”...Но лежал он недолго; через несколько дней мы опять встретились с ним в штабе отряда освободительных войск на хуторе Ильменьки. Федор Дмитриевич частенько хватался за бок, охал, жаловался, что не может глубоко вздохнуть, откашливался “очень вежливо”, но, все-таки, воевал. И воевал, надо думать, не без успеха, - казаки на батарее называли его уже “полковником”. (Михайлов В. Крюков в походе. - // «Родимый край». С.53).
В результате многодневных боев белые разгромили красные отряды и 17 июня 1918 года захватили их центр слободу Михайловку. Свидетель событий тех дней Иван Крячков вспоминал в очерке “Свои”, вошедшем потом в сборник “Родимый край”: “С четырех часов дня по улицам стройными колоннами вступили победители. На фуражках, рукавах белые знаки. Удалые песни несли моему сердцу что-то знакомое, полузабытое. Где я слышал эти песни? Да, в дни юности, в лучшую пору, в затянутых песками милых Вешках! Но что, какие порядки, какую жизнь несут с собой эти казачьи полки с белыми знаками жизни на рукавах? Я служу в кооперативе. Чтог будет с ним? “Советы” постоянно покушались на него. Как эти будут вести себя? Скользят глаза по новым людям, а спросить не у кого. И вот 20 июля случайно мимо нашей типографии идет Федор Дмитриевич Крюков, вошедший в слободу вместе с казаками. Он меня почти не знает. Но я то его знаю. Вот кого спрошу, думаю я, этот скажет всю правду. И вот ему рассказал, что было на душе. Федор Дмитриевич внимательно посмотрел на меня и ответил:
- Кто любит работать, может быть спокоен теперь. Кооперация такое дело, которое теперь необходимо даже более, чем когда-либо. Работайте со спокойной душой... Трудитесь!
Сказал он немного слов, но у меня большая тревога рассеялась. Радостно стало на душе, что труд, любимый труд, вновь в почете и что воскресает любовь и интерес к нему, к свободному труду, - залог радостной и бодрой жизни”. (Крячков И. Свои. - // «Родимый край». С.56-57).
Вскоре от большевиков были освобождены Усть-Медведицкая и Глазуновская станицы, и Крюков включился в работу по налаживанию издания местной газеты. Вскоре его стараниями в Усть-Медведицкой стала выходить газета “Север Дона” и начало работать издательство с таким же названием. Федор Дмитриевич написал несколько статей в эту газету. В двадцать восьмом номере “Севера Дона” была опубликована крюковская передовица в защиту Дона, в защиту порушенной жизни. Она заканчивается словами:
- И единственную святыню, уцелевшую у нас - родной край - восславим согласно и громогласно словами Господней молитвы: “Да святится имя твое!” (// «Родимый край». С.59).
Вспоминая о днях работы Крюкова в Усть-Медведицкой газете тогдашний ее редактор Н. Куницын писал, “Много статей написал Федор Дмитриевич в нашей газете и все об одном - о казачестве, о его славном прошлом, о зипунных рыцарях, поливших кровью молодецкой простор зеленый и родной”. (// «Родимый край». С.60).
Пробыв некоторое время в Усть-Медведицкой станице, Федор Дмитриевич решил съездить в родную Глазуновскую, повидаться с родственниками, взглянуть на милые сердцу просторы, поклониться могилам умерших родственников и погибших друзей. В день отъезда его квартирная хозяйка А. В. Попова пригласила своего знаменитого постояльца на вечер и концерт, который давался в станичном правлении. Поблагодарив любезную хозяйку, Федор Дмитриевич выразил сожаление, что не может остаться, ибо его ждут в Глазуновской.
- Тогда напишите что-нибудь для исполнения на вечере, Федор Дмитриевич! - попросила Попова. Крюков присел у стола и быстро написал стихотворение в прозе, назвав его - “Родимый край”.
- Понравится - исполните на вечере, нет - выбросьте! - сказал он на прощание.
Крюков уехал, а Попова отправилась на концерт, где прочитала его лирическую миниатюру под аккомпанемент пианиста П. П. Васильева,
- Родимый край... Как ласка матери, как нежный зов ее над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов.
Чуть тает свет зари, звенит сверчок под лавкой в уголке, из серебра узор чеканит в окошке месяц молодой... Укропом пахнем с огорода... Родимый край...
Кресты родных моих могил, и над левадой* (Левада – место, занятое садом или огородом, обычно при доме или у реки –М.А). дым кизечный и пятна белых куреней в зеленой раме рощ вербовых, гумно с буреющей соломой и журавель**( Журавель - шест для доставания воды из колодца.-М.А.), застывший в думе, - волнует сердце мне сильней всех дивных стран за дальними морями, где красота природы и искусство создали мир очарований.
Тебя люблю, Родимый край...
И тихих вод твоих осоку и серебро песчаных кос, плач чибиса в куге*** (Куга - озерный камыш.-М.А.) зеленой, песнь хороводов на заре, и в праздник шум станичного майдана и старый милый Дон - не променяю ни на что...
Родимый край...
Напев протяжный песен старины, тоска и удаль, красота разлуки, и грусть безбрежная - щемит мне сердце болью печали, невыразимо близкой и родной...
Молчание мудрое седых курганов и в небе клекот сизого орла, в жемчужном мареве виденья зипунных рыцарей былых, поливших кровью молодецкой, усеявших казацкими костями простор зеленый и родной... не ты ли это,
Родимый край?
Во дни безвременья, в годину смутную развала и паденья духа, я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал Тебя, мой Край Родной... Но все верил, все ждал; за дедовский завет и за родной свой угол, за честь казачества взметнет волну наш Дон седой...
Вскипит, взволнуется и кликнет клич, клич чести и свободы...И взволновался Тихий Дон... Клубится по дорогам пыль, ржут кони, блещут пики... Звучат родные песни, серебристый подголосок звенит вдали, как нежная струна... Звенит и плачет и зовет...
То край Родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог и угол... Кипит волной, зовет на бой Родимый Дон... За честь отчизны, за казачье имя, кипит, волнуется шумит седой наш Дон, - Родимый край”.(Крюков Ф.Д. Край Родной. - // «Донская волна». № 12. 1918. С.1-2).
Затаив дыхание, слушали собравшиеся проникновенные звуки пианино и хватающие за душу слова крюковской миниатюры, а потом, по окончании, взорвались аплодисментами. Редактор усть-медведицкой газеты, очевидец этого концерта Куницын, вспоминал: “В момей памяти навсегда запечатлелась темная, тихая ночь, освященная яркими огнями зала реального училища и несшиеся с эстрады восторженные волнующие слова этой трогательной молитвы - “родимого края”. Они хватали за душу, будили в ней далекие, безвозвратно ушедшие воспоминания детства, заставляя больнее чувствовать душевную пустоту и разбитость, оставленную годом прошедших событий... А из училищного сквера доносилось ночное дыханье, в котором угадывалось наступление близких событий”.
Эта лирическая миниатюра Крюкова была опубликована в еженедельнике “Донская волна” за 26 августа 1918 года, а потом появилась в сборнике “Родимый край” вышедшем в ноябре того же года.
Это было первое стихотворение Крюкова в прозе. Второе Федор Дмитриевич напишет в январе 1919 года. Оно будет называться “Пирамидами”* и посвятит его автор молодым казакам, павшим в боях с красными частями корпуса Миронова и похороненным на вершине холма недалеко от станицы Усть-Медведицкой, называвшемся “Пирамида”.* («Пирамиды» - так называлась высшая точка горного берега Дона, в четырех верстах от Усть-Медведицкой, откуда на десятки верст окрест открывался изумительный по красоте вид. У подножия «Пирамид», на противоположном берегу Дона, был расположен Преображенский монастырь).
События тем временем росли лавинообразно. В августе 1918 года в Новочеркасске, на площади перед кафедральным Вознесенским собором, собрался Большой Войсковой Круг. Под малиновый перезвон колоколов у собора и перед памятником Ермаку выстроились казачьи сотни. Из музея истории донского казачества для этого торжества принесли знамена и регалии, дарованные казакам за их службу России, за их подвиги, свершенные на благо Отечества. “Знамена и регалии были выстроены по правую сторону собора, около памятника Ермаку, - писал репортер газеты “Вечернее время”, выходившей в Ростове. Впереди них стоял донской атаман”. После торжественного молебна депутаты войскового Круга принесли присягу на верность Донскому Войску. Вместе со всеми говорил слова присяги и Крюков, избранный на круг от станицы Глазуновской:
- Мы, атаманы молодцы, обещаем перед Всемогущим Богом, чтобы помнить престол Иоанна Предтечи и православную христианскую веру и свою атаманскую и молодецкую славу не потерять, во кругу стоять, думу думать по крайнему нашему разумению и силам, храня верность Всевеликому Войску Донскому и памятую лишь о благе и пользе Земли Войска Донского, в удостоверении чего своеручно подписываемся” (Постановления Большого Войскового Круга Всевеликого Войска Донского. Сессия первая. 15 августа-20 сентября. Б./ г. С.2).
Потом начался парад казачьих сотен. Блистая выправкой, молодцеватостью и формой, проходили бравые донцы мимо паперти, где стоял войсковой атаман с членами президиума Круга. Крюков прослезился при виде монолитных сотен крепкотелых донцов, надежда на спасение Дона и России шевельнулась в потревоженной душе:
- На параде молодых донских полков, представленных войсковым атаманом Кругу, - писал Федор Дмитриевич в киевской газете “Вечер”, - увидел я, прояснилось затуманенное скорбью лицо родины. Все, что было дорого и мило, все, к чему навеки приложилось сердце, с чем неразрывно срослось оно невидимыми корнями, могучим прибоем вырывалось из глубины подсознательных тайников души и воплощалось в одном звуке, трепещущем восторженным порывом:
- Родина.
Простор и аромат степей, и пыль обозов по дорогам, могилы прадедов, дедовские сказания и песни старины, былая слава, гордость, размах удали и детский звонкий крик за хуторскими гумнами, напев колыбельной песенки, причитания матери, проводившей сына-кормильца, песни хороводов на заре, и жгучее горе безвременных утрат, нужда и тяжкий труд, цветы лазоревые и полынь горькая, трава родная.
- Родина.
Выпрямилась сгорбленная под тяжестью сомнений душа, ширилось сердце радостной верой.” (// «Донская волна». № 23. 1918. С.7).
После окончания парада делегаты Круга перешли на Новочеркасский театр, где продолжили работу.
Начались выборы председателя Круга, его рабочих органов. Кандидатура Крюкова была предложена на пост секретаря Круга. Единогласное голосование “за” подтвердило огромную популярность Федора Дмитриевича на Дону. В решении Круга было лаконично записано: “О секретариате Большого Войскового Круга. Постановлено: Избранных на окружных совещаниях кандидатами в секретари Войскового Круга Ф.Д. Крюкова, Е.С. Греченовского и Г.П. Дощечникова утвердить первого ответственным Секретарем Войскового Круга, а последних его товарищами”. (Постановления Большого Войскового Круга. С.7-8).
Крюков также вошел в комиссию по составлению наказа и положения о Войсковом Круге (вместе с известным историком генералом Исаакием Федоровичем Быкадоровым) и был утвержден старшиной от Усть-Медведицкого округа.3(Постановления Большого Войскового Круга. С.9).
Снова, как в далеком 1906 году, Крюков с головой окунулся в политическую деятельность. Днем, а часто и ночью, вел и обрабатывал он протоколы заседаний Круга, готовя проекты сложнейших решений по различным проблемам жизни.
Всего на Большой Круг собралось 354 депутата от всех станиц и хуторов донской земли. Здесь были простые казаки и генералы, врачи и учителя, инженеры и духовенство, коммерсанты и адвокаты В числе депутатов было четыре члена 1-й Государственной Думы: Харламов (председатель этого Круга), Куркин, Кадацков и Крюков. В президиум круга вошли депутат всех созывов В.А. Харламов, представитель калмыцкого населения Дона присяжный поверенный Б.Н. Уланов, председатель “Круга спасения Дона” полковник Г.П. Янов, известный общественный деятель из Усть-Медведицкого округа П. Скачков и другие незаурядные деятели казачества.
Заседания круга проходили бурно, ораторы сменяли друг друга, предлагая свои программы спасения Дона и России, ибо, как говорил Б. Н. Уланов, “казачество понимало, что вне единой неделимой и могучей России казачество не может существовать. Естественное стремление Дона и тяга к общей матери, родине России, проникали все Круги прошлого года и ими проникнут.
Крюков в газетах и журналах рассказывал о ходе работы Круга. “Шел вопрос о войсковом гербе, войсковом гимне и войсковом флаге, - пишет он в шестнадцатом номере еженедельника “Донская волна”. Надо было заводить все свое, собственное.. Как у тех молодых хозяев-одиночек, которые только что оставили старое родовое гнездо, отошли “на свои хлеба”, - на казачьем языке в шутку они называются “безквасниками”, всюду, куда ни глянь, незватка, нужда и оголенность ни звена, ни сарайчика, ни колодца, ни даже обсиженной мухами лубочной картинки в переднем углу, - так и у нынешнего круга чувствуется если не отсутствие, то большая скудость по части государственной “абсомоции” (опять пользуюсь своеобразной казачьей словесностью). Многого не хватает. А надо. До зарезу нужен герб, символ народного быта и духа. В забытых сокровищницах седой старины нашли герб: “Олень пронзен стрелою”. После примелькавшегося изображения двуглавого царя пернатых, могучего и хищного, образ благородного оленя, истекающего кровью, был трогательно грустен и близок сердцу”. (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.4).
Началось обсуждение
“Кто-то из глубины серых рядов партера, тонувших в сумерках скупого освещения, спросил:
- Объясните нам, чего оно обозначает?
Докладчик ответил, что затрудняется дать историческую справку о происхождении этого символа. И, кажется, никто не знал, откуда вело начало это изображение. Может быть, еще древний мастер-грек создал его на какой-нибудь вазе скифского периода. Из серых рядов вышел рядовой член с подвязанной щекой и объяснил:
- Как ты, олень, ни быстёр ногами, а от казачьей стрелы не уйдешь
Так оно или нет по существу, - разбирать не стали. Понравилось объяснение. Герб приняли”.2 (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.4).
После небольшого перерыва делегаты круга перешли к обсуждению нового казачьего флага
- Комиссия по выработке основных законов единогласно решила: флагом войска донского считать общерусский флаг бело-сине-алый, - сказал докладчик, - Агеев Павел, - подчеркивая особенно единогласность.
- Была когда-то великая Россия рассыпалась на куски, - продолжал он: - Мы, войско Донское, представляем собою один из осколков ее, но думаем и вслух заявляем, что это временно. “Впредь до” Мы не можем верить, не мирится с этим наше сердце, что она умерла навеки, великая наша Россия, что не встанет она из праха Нет великой России, но да здравствует великая Россия!” (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.4).
Крюков, сидевший в президиуме в военном френче, быстро записывал вслед за говорившим Агеевым: “Дрогнул и зазвенел голос оратора и показалось мне ударил по сердцам, истомленным скорбью о поверженной во прах общей матери нашей, как призывный сигнал серебряной трубы, зовущий вперед. И зигзагом пронеслись по залу аплодисменты, дружные, но жидкие, далеко не всех захватившие. Отозвался одобрением и приветствовал оратора лишь тот тонкий слой, который представлен интеллигенцией на Круге. Масса осталась безмолвна. И когда из ее рядов вышел на эстраду оратор в рубахе защитного цвета и шароварах с лампасами и в речи не очень гладкой, взлохмаченный, сказал, что казачьему сердцу больше говорит новый флаг, донской, - васильково-золотисто-алый, и там, на фронте, идут за ним, как за боевым знаменем, - последующее голосование лесом крепких рабочих рук показало, что быть на Дону флагу донскому, а не общерусскому
Звучало гордо это “собственный флаг”, но осязательно почувствовалось тут же, что сироты мы и “безквасники”, голыши, сидим у разваленной печки, холодной и ободранной, и нечем отогреться иззябшее сердце
- Нет России, - но да здравствует великая Россия!”
Крюков бросил писать, слезы навертывались на глаза, учащенно билось сердце. Вспомнилось старое, вспомнилась дореволюционная Россия
- Да, была она неумытая, тупо терпеливая и тупо жестокая, убогая, пьяная великая Русь Но отчего же так неутомимо тоскует о ней сердце, отчего так жаль ее, несчастную со всей ее темнотой и грязью и вонью, кроткой тихостью и пьяными слезами, с ее городовыми и жуликами, старыми наивными церковками и питейными домами, университетами и кутузками? Почему кажется сейчас, что не все в ней было такое чудесное и славное, какого нет ни в одной стране на свете. И почему так тепло около ее патриархальной печки с лежанкой и так сиротливо холодно теперь, под собственным флагом?” (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.4).Где же спасение, где же спасители? Крюков перевел взгляд на партер театра
- Плотные, крепко сшитые, загорелые, твердые люди. Станицы выслали сюда самых серьезных граждан. Редкий из них не глядел в глаза смерти. Я гляжу на них с тем молитвенным волнением затаенных упований, с каким смотрит сюда, на этот скромный театрик, вероятно, вся Россия, ограбленная, взятая в залог, измученная, истерзанная Россия, что скажут они, эти степные, сурово-серьезные люди, уставшие от битв и скитаний походной жизни, обносившиеся, разоренные, но не помирившиеся с позором подневольной жизни, с вакханалией красной диктатуры? Чем отзовутся на мои затаенные чаяния о “единой, неделимой” несчастной нашей матери-родины? Но они молчат. Угрюмо, сурово молчат, когда подымается речь о России. Почему-то каждый раз, как выступает вперед этот вопрос, с ним в один клубок сплетается страстный спор о царской короне, о республике, о старом режиме В словесных состязаниях около этой темы упражняются, главным образом, молодежь, фронтовики, пылкие ораторы, искушенные в спорах, блещущие изумительной кудрявостью словесных оборотов и неожиданных выражений. Кричат, размахивают руками. Но загадочно молчит тяжелая глыба партера, молчит и думает свою думу”. (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.4).
Тут на трибуну бодрой походкой взбежал молодой калмычонок. Крюков присмотрелся, узнавая, и записал, что выступать будет Пуков. Федор Дмитриевич знал его, знал манеру его выступлений:
- Он никогда не говорит спокойно, он кричит и сует руками вперед и вправо и влево. Слова фонтаном сыплются из него, мудреные и юркие, - ухо схватывает их, но память не может удержать, и мысль юлит и кружится, как детский кубарь. Сейчас начтет когти царского орла вспоминать!”. И, словно прочитав мысли Крюкова, Пуков, выбросив руку вперед, возбужденно заговорил:
- Мы подошли к альфе и омеге всех наших дел, которые нам надо разрешить! Идите защищать донскую землю, но не защищать царскую корону, не навязывать России когти царского орла Донские лампасы и наше казачество вот что нам дорого и вот что нас соединило с кругом спасения. А теперь, что вы слышите в руководящих рядах нашей прессы донской земли? Царь, царь, царь!” Пуков трижды выбросил вперед руку, всякий раз, с пристуком опуская ее на трибуну.
- Вот что! продолжал он. Восстанавливайте Россию и царскую власть! И через это получается среди нас трещина. Трещина дальше отразится по интуиции на все население. Нет, господа, члены Круга, корону наденет не казачья орлиная рука!.. И в орлиную руку не дать когти царского орла!.. Нам нужна только донская земля и вольность казачья. Мы были закованы и теперь сорвались и больше не желаем”. (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.5).
Крюков из-за стола президиума наблюдал за реакцией депутатов “Загадочно молчит круг, лишь грозные вздохи слышатся в жаркой духоте, - записал он.
- К делу! вдруг кто-то ленивым басом бросился из партера.
- Будет с него, наговорился! решительно поддержали бас с правых сидений.
- Позвольте, господа, мое последнее слово таково. Последнее время в газете “Часовой” оплевываются люди, называемые кадеты Если это и далее будет продолжаться, то у нас объединения никогда не будет!”
- Довольно!.. гудят равнодушные, пренебрежительные голоса.
- На ваших концах казачьих штыков не несите царской короны! выкрикивает оратор в заключение и, ткнув кулаком в воздух, покидает трибуну”.2 (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.5).
Не спеша на трибуну поднимается грузный атаманец и, повернувшись к девятиверстной карте, висевшей на стене, на которой флажками была обозначена линия боевых действий на границе Донской области, басовито говорит:
- Я коснуся одному, господа члены: так как мы на той поприще стоим, чтобы свово не отдать, а чужого нам не надо. То надо до того добиться, чтобы эти флажки назад не передвигались, но и в даль далеко дюже не пущались, так вот” Он прокашлялся, мгновение помолчал, и, как бы в раздумьи, продолжал:
- Россия?.. Конечно, держава была порядочная, а ныне произошла в низость, ну и пущай у нас своих делов не мало, собственных Нам политикой некогда заниматься и там, на позиции, в прессу мы мало заглядываем.. Приказ вот и вся пресса. Там, господа члены, про царя некогда думать. И не думаем! Наш царь Дон!.. Это есть тот хозяин, за которым мы пошли Прямо сказать, господа члены, что кто пропитан казачеством, тот своего не должен отдать дурно А насчет России повременить Пущай круг идет к той намеченной цели, чтобы спасти родной край, пригребай к своему берегу больше ничего не имею господа”. (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.5).
Молча выслушали депутаты эту речь атаманца. “Устали, обносились, - с грустью записал Крюков. Олень, стрелою пронзенный, еще бежит Но долго ли? А великая страдалица, Россия, родина-мать, вперила скорбный, трепетный взор, ждет, надеется и верит. Ибо не верить не может, чтобы дивные сокровища души лучшего чада ее родимого казачества героизм, порыв к жертве, святое самопожертвование были прожиты до последней пылинки на диком торжище красного угара и беснования углубленной революции”. (Крюков Ф. Войсковой Круг и Россия. - // «Донская волна».. № 16. 1918. С.5).
Тяжкие дни переживали Дон и Россия Вместе с родным краем нелегкие дни переживал и Федор Крюков.
Среди политических баталий, среди бессонных ночей и напряженных дней работы Круга, в жизнь Крюкова пришел праздник: 10 ноября 1918 года друзья и почитатели его таланта отметили 25-летие литературной деятельности Федора Дмитриевича.
Юбиляра чествовали в станице Усть-Медведицкой. Сюда со всего Дона съехались делегации казаков, прибыли коллеги Крюкова донские писатели и поэты. Как всегда, раньше всех появились в станице вездесущие газетчики, поместившие потом репортажи об этом юбилее.
- Родимый край чествовал родного писателя, - рассказывал в статье “Юбилей Крюкова” журналист из еженедельника “Донская волна” Михаил Коновалов. Редкое явление: обычно не славится пророк в отечестве своем В ноябрьский звонко холодный вечер под церковный праздник Воскресения пришел праздник культуры: Около русско-донского писателя объединились казаки и иногородние, интеллигенция и народ, женщины и мужчины, “шпаки” и военные. В культурном единении сила!
На эстраде “Всесословного клуба” он стоял, юбиляр, ровно 80 минут. Стоял твердо здоровый и сильный, такой скромный, без позы, а потому близкий всем. Пред ним прошло двадцать депутаций: каждая со своими подарками.
- Примите небольшой дар, - предлагает окружной атаман, - от сотрудников газеты “Север Дона”. Это первый опыт издания в родной станице книги. Только любовь и признательность могли преодолеть нудные трудности по изданию “Родимого края”.
- А от Усть-Медведицкого гарнизона примите, многоуважаемый Федор Дмитриевич, лучшие пожелания и сто рублей 22 копейки на образование стипендии Вашего имени в средних учебных заведениях станицы Усть-Медведицкой. Это от казаков, пожалуйста, извиняйте! кланяется низко казачек и сходит со сцены под добродушную улыбку публики и дружные аплодисменты.
Идут, идут депутации с адресами и картинами. “Женское общество”, - “Драматический кружок”, - педагоги, кооператоры, учащиеся. Звонким молодым голосом читает реалист собственное стихотворение:
За Дон с тобой всегда страдать
От всей души захочет всякий
Шорох пошел в зале, поднимаются с мест и шепчут: “Глазуновцы, глазуновцы вышли, станичники!” Словно открылась страничка крюковской книги, и оттуда вышли на эстраду герои его произведений.
- С чем бы ни пришел к тебе, дорогой станичник, всегда без отказу. Дай Бог тебе!..
Чеканит отрывисто, по-военному, командир 12-го полка. Проста, но от сердца казачьего речь его. Заметил любовь Крюкова к мелочам донского быта. Вообще 12-й полк много придал торжественности юбилею. Марш на фанфарах, пение хора, поразительная пляска казаков все это вносило большое оживление в публику и серьезно радовало юбиляра.
Кроме официальной части, была часть неофициальная. Шли инсценировки из произведений Крюкова: “Проводы казака на войну”, “В почтовой конторе” и “Возвращение из похода” Хор глазуновцев - казаков углублял иллюзию живой действительности
Гасли звезды на бледнеющем небе. Занималась заря алая над родимым краем Доно-Медведицким, а юбиляра все не пускали домой. Вспыхивали, как зори, речи и приветствия, рождались любовные пожелания, вздрагивала порой казачья вольная песня И только, когда заговорили Божьи голоса церковные колокола праздник культуры вплелся концом в начало Божьего праздника и замкнулся в кольцо вечности”. (Коновалов М. Юбилей Ф.Д.Крюкова в станице Усть-Медведицкой. - // «Донская волна». 9 декабря 1918 года. С.13).
В конце ноября этого же года в Усть-Медведицком книгоиздательстве “Север Дона” (существовала и газета с таким же названием, выходившая с 1 января 1918 года четыре раза в неделю) вышел сборник “Родимый край”, посвященный этому юбилею. В предисловии составители сборника писали: “Федор Дмитриевич Крюков, несомненно, одно из самых ярких и радостных явлений в жизни нашей земли Всевеликого войска Донского. Он первый и сильнейший национальный донской писатель. Он певец казацкой души, певец наших исконных казацких родимых старых синих рек Дона и Медведицы. И вполне понятно, что особенно мы, живущие на тех же медведицко-донских берегах, на которых живет и работает этот писатель, не может не выделить день 25-летия его литературной работы из ряда других быстро текущих дней. Праздник Ф. Д. Крюкова прежде всего наш праздник праздник наших пустынных северных песчаных бурунов и веселых зеленых мочежинок.*( Мочаги, мочежинки – влажные низкие участки земли-М.А.).
Но есть и другое основание отметить этот юбилейный день праздничным красным цветом даже в наше время российской печали, когда всякие празднества кажутся ненужными и кощунственными. Донской певец, В. Ф. Крюков, является в то же время большим русским писателем и верным сыном общей нашей родины-матери России, на ущербе, он постоянно взывает в своих произведениях: “О, братья казаки, помните нашу святую мать-Россию! Без нее не радостно жить на наших степных мочежинках!..”
В эти скорбные дни развала и бессилия России, Ф. Д. Крюков является одним из тех, пока немногих, кто всею своею жизнью и деятельностью служит делу собирания и объединения нашей разбитой и опозоренной родины. Он один из тех светлых пророков, которые заставляют верить измученное сердце, что наша матерь, Россия”, скоро восстанет из тлена, по слову Господа, и исполнится великого духа”.1 (//«Родимый край». С.3).
Весь доход от сборника пошел на учреждение стипендии имени Ф.Д. Крюкова при Усть-Медведицких средних учебных заведениях.
Кроме редакционной статьи, в сборник вошли письма В.Г. Короленко к Крюкову, статьи С. Пинуса “Бытописатель Дона”, П. Скачкова “Немного о Ф. Д. Крюкове”, В. Михайлова “Крюков в походе”, И. Крячкова “Свои. Эпизод из гражданской войны на Дону. 1918 год”, Н. Куницына “Из воспоминаний редактора Усть-Медведицкой газеты”.
В дни литературного юбилея Крюкова в еженедельнике “Донская волна” появились “Неюбилейные строки”, написанные его редактором Виктором Севским,* (Виктор Севский псевдоним Вениамина Алексеевича Краснушкина, уроженца казачьей станицы Константиновской, поэта, беллетриста, публициста, “баяна антибольшевистского стана”, по характеристике казачьей эмигрантской прессы. С июня 1918 года (с годовщины избрания А. М. Каледина войсковым атаманом) выпускал весьма интересный еженедельник “Донская волна”. Виктора Севского расстреляли в 1921 году большевики) см. “Молодая гвардия”, № 11, 1990, С. 191) в шутливо-серьезном тоне в статье говорилось: “Заслуги Федора Дмитриевича Крюкова перед родной донской землей и русской литературой велики и о них еще много скажут. Но мне бы хотелось на юбилейных торжествах в далекой станице Усть-Медведицкой видеть не одних благодарных соотечественников донского Глеба Успенского, но и строгого прокурора. Мне кажется, прокурор, облобызав Федора Дмитриевича за то, что он успел дать Дону и России за четверть века своей литературной деятельности, все же сказал бы:
- Дорогой писатель! В бочку заслуженного вами юбилейного меда разрешите влить мою прокурорскую ложку дегтя. Я прокурор и обвиняю вас во многих преступлениях перед родной литературой.
- Вы, писатель милостью мудрого донского неба, вместо того, чтобы дать за двадцать лет вашей деятельности только два томика своих рассказов могли бы написать значительно больше. Вместо писательства вы изволили не один год гнуть спину над исправлением ученических тетрадей в орловских и прочих гимназиях. Вместо писания бытом насыщенных очерков и рассказов, вы изволили сметать пыль с библиотечных шкафов, состоя в почтенной, но не для вас, писателя, должности библиотекаря горного института. Вы же, забыв свой дар бытописателя, шли в Государственную Думу депутатом от родного Дона и, вероятно, в свое оправдание скажете, что произнесли там прекрасную речь о казачестве и его нуждах.
- Дорогой Федор Дмитриевич, для речей есть, были и будут Родичевы, Маклаковы, Милюковы, а в литературе Крюковых очень мало. Первая Дума учреждение очень почтенное, но для вас более удобная трибуна страницы “Русского богатства”. И нужно ли было Крюкову сидеть в “Крестах”, - если “Кресты” и их быт не для Крюкова, рожденного под особенным казачьим небом. Я понимаю, когда красногвардейцы тянут Крюкова в казачью “тюгулевку”, я скорблю о страданиях человека Крюкова, но завидую писателю-Крюкову, знающему теперь в о быте казачьем все до “тюгулевки” включительно”.
Юбиляр морщится, но прокурор продолжает:
- Милый Федор Дмитриевич, не находите ли вы, что донская школа ничего не потеряла бы, если бы директором Усть-Медведицкой гимназии был другой статский советник? Я знаю, что вы шли в гимназию с желанием пользу принести, но, взяв под мышки журнал отметок, не смущаете ли вы ваших муз, весьма ревнивых к своим жрецам?
- И еще: не слишком ли шикарно для войска Донского, что исторические, но все же скучные и все же протоколы заседаний большого войскового круга вел писатель, и самый большой, донской земли Федор Крюков? Для казака Глазуновской станицы Крюкова, может быть, это и высокое и почетное звание “секретарь круга”, но нельзя забывать писателю Крюкову, что он и в журнале самого Короленко был не вестовым, а помощником и ближайшим сотрудником.
Прокурор умолк Слово принадлежит юбиляру.
- Последнее слово подсудимого.
Я не знаю, что скажет Федор Дмитриевич прокурору, да и сильно сомневаюсь, чтобы таковой оказался на юбилейном торжестве, но думаю, что и у Крюкова нашлось бы много слов оправдания.
Крюков ученик Короленко, двадцать пять лет верно служивший заветам “Русского богатства”. И я хорошо помню, что в юбилейный день самого Короленко Александр Яблоновский заговорил о “Ненаписанных книгах”. О тех книгах, которые Короленко написал бы, если бы он был только писателем, но не гражданином. Жизнь Крюкова, литературного сына “Русского богатства”, - те же “Ненаписанные книги”. В Крюкове гражданин заслонял писателя и заставлял его не раз откладывать в сторону перо и идти в бой за свои идеалы с другим оружием. И не одно это. Кто помнит, что Крюков сидел в “Крестах”, что Крюков писал под гнетом директоров гимназий, гнавших из Крюкова писателя, что Крюкова сжимали вицмундиром, что писатель Крюков служит библиотекарем за гроши. Русский народ едва не убил Крюкова на его родине в Глазуновской. Понятно, не будь вицмундира, Крюков дал бы больше. Понятно, “Кресты” лишний крест для Крюкова. И библиотека только пыль в биографии писателя.
Но Государственная Дума, но круг, где Крюков секретарь. Это от “Русского богатства”, Короленко не только редактор, но и “светлейший” совесть русского народа. “Русское богатство” это скит, где жили отшельники и подвижники русской гражданственности. Не только писали, больше вериги носили. От них же первый Владимир Короленко, от них же не последний Федор Крюков.
- Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан.
Понятно, литература могла бы предъявить Крюкову гражданский иск за “Ненаписанные книги”, но защищать интересы Крюкова пришла бы русская гражданственность. И ответчика перед литературой Федора Крюкова публика вынесла бы на руках. В иске суд отказал бы
- Благодарите и за две книги. Ведь и в них ваш донской Глеб Успенский”.(Севский В. Неюбилейные строки. - // «Донская волна». № 23. 1918. С.8-9).
Говорят, Федору Дмитриевичу понравились “Неюбилейные строки”, ибо он умел ценить юмор и сам был прекрасным юмористом
В этом же, двадцать третьем, номере “Донской волны” были опубликованы статьи Романа Кумова “О Крюкове”, Николая Казмина “Казак Крюков”, Павла Автономова “Бытописатель земли Донской”, Сергея Арефина “Ф. Д. Крюков, как политик”, а также письма Короленко к Крюкову и стихи, посвященные юбиляру. Здесь же мы видим редчайшие фотографии писателя: Крюков с племянницей, Крюков на турецком фронте в 1914-1915 годах санитар 111-го передового санитарного отряда Государственной Думы, Крюков с сыном и племянником спутниками в его скитаниях во время господства красных в станице Глазуновской, Ф. Д. Крюков в своем кабинете в станице Глазуновской, Крюков депутат-перводумец, Крюков после заключения в “Крестах”, Крюков учитель Орловской 1-й гимназии. Этим снимкам ныне цены нет
Торжества по поводу литературного юбилея Федора Крюкова показали его огромную популярность и влияние на Дону. Как писатель, он оказал несомненное влияние на младших своих современников -донских литераторов: Романа Кумова, Сергея Арефина, Вениамина Дубовского (В. Попова), Павла Казмичева (Борецкого), Ивана Сазонова, которые искренне уважали и преклонялись перед талантом Крюкова.
Основное время в те невыносимо тяжелые месяцы 1918 года Крюков отдавал политическим делам: заседаниям Круга и его президиума, подготовке важных политических документов по различным вопросам казачьей жизни. Однако, не забывал он и литературу. Его публицистические статьи то и дело появляются в донских газетах. В последнем номере еженедельника “Донская волна” за 1918 год он опубликовал важную для себя статью размышление под названием “В сфере колдовства и мути”.
“В часы раздумья над мутью, горькой и трагической, наполнившей мир, - пишет Крюков, - над кровавым безумием, окутавшим человечество, я часто мысленно переношусь в прошлое тихих, идиллических уголков, ныне втянутых маховым колесом истории в общий водоворот. В них я ищу зерно нынешних апокалиптических распрей, чтобы выяснить себе корни современного перерождения народа и ничего не нахожу, кроме игрушечной первобытной ясности и простоты взаимоотношений, проникнутых человечностью даже в темных явлениях междоусобий и национального антагонизма. Те же, как будто люди, но душа, не тронутая процессом “расширения и углубления революции”, была другая, подлинно человеческая душа
По связи со святками вспоминаю один судебный процесс, следы которого и сейчас можно найти в архиве В-ского станичного суда. Шел он в условиях самой широкой, никем и ничем не стесняемой гласности, - даже публика, порой принимала живейшее участие в разборе дела Процесс вместил в себя в одинаковой степени, как элементы национальной распри, так и самую обыденную вражду на деловой почве. Крестьянин Лялин снял в аренду у станицы участок земли. На тот же участок имел виды казак Федор Дементьев. Чтобы понять чем-нибудь конкурента, казак Дементьев подал в станичный суд жалобу на жену своего соперника крестьянку Дарью Лялину. Сущность этой жалобы в реестре суда изображена так: “Дело по обвинению казаком Федором Дементьевым крестьянки Дарьи Лялиной в угрозах причинить ему, его семейству и его скоту вред колдовством насажать килы на теле”. (Крюков Ф. В сфере колдовства и мути.- // «Донская волна». № 28. 1918. С.10).
Далее Крюков рассказывает о нехитром станичном суде, приговоре (“подвергнуть крестьянку Лялину двухнедельному аресту при станичной тюрьме”) и делает пронзительный вывод: “Решение, конечно, не превосходящее премудростью царя Соломона, но и свободное от упрека в излишнем членовредительстве. Если сравнить его с тучей кровавых приговоров современности, вынесенных на наших глазах тучей революционных трибуналов в процессах еще более упрощенных и фантастических, чем дело о сажании кил, - то сердце без колебаний устремляется к старому порядку, к старому мироощущению и старой душе человеческой, неуглубленной “революционным сознанием” Лучше она была. Право, лучше”. (Крюков Ф. В сфере колдовства и мути.- // «Донская волна». № 28. 1918. С.11).
Есть смутные сведения о том, что в эти годы Федор Крюков работал над большим романом о казачестве. Так, литератор Владимир Феофанович Боцяновский в январе 1942 года рассказал своим сотоварищам по госпиталю, в гостинице “Астория” размещенном, “о своем институтском друге Федоре Дмитриевиче Крюкове, о переписке с ним в последние годы, о жалобах его на опостылевшую военную жизнь, которую охотно сменил бы на письменный стол, о том, что полон романом, делом всей его жизни”. (Арьев Андрей. «Тихий Дон» на канале Грибоедова».- // «Литератор». Газета ленинградских писателей. № 13. Апрель 1991. С.7). Но что это был за роман, мы не знаем
К концу 1918 года политическая обстановка на Дону изменилась в худшую для белых сторону. После революции в Германии, когда был свергнут кайзер Вильгельм 11 и началась мобилизация германских войск с Дона, прекратилось снабжение Донской армии немецким оружием и боеприпасами. Одновременно усилилось давление красных дивизий, наступавших на Дон. “Теперь, - говорил атаман Краснов, выступая перед депутатами войскового Круга в феврале 1919 года, - вооруженные винтовками и пулеметами, отходят без боя донские казаки, сдавая родные станицы и хутора на поругание неприятеля. Теперь хватают офицеров и ведут на расстрел и мучения в красную армию. Шатается дух командного состава, и офицер не верит своим людям. Теперь целые сотни передаются красным и все вместе идут избивать своих отцов и братьев. Нет у нас больше единой и крепкой Донской армии”. (Центральный государственный архив Советской армии. Ф.1258. Оп.1. Д.7. Л.7).
Крюков видел, как после этого трагического сообщения атамана опустили голову делегаты Круга. Но тут же ропот возмущения раздался из глубины зала: казаки требовали к ответу командующего Донской армии генерал-лейтенанта Денисова и его начальника штаба генерала Полякова. Бледный от волнения Денисов, вышедший на трибуну, безуспешно пытался объяснить депутатам причины неудач: Круг выразил ему недоверие
Узнав об этом решении Круга, атаман Краснов заявил депутатам, что “выражение этого недоверия простирается и на него, донского атамана, и потому он отказывается от должности донского атамана и просит Круг озаботится выбором ему преемника”. (Краснов П.Н. Всевеликое Войско Донское. – В кн. «Начало гражданской войны». М.-Л.,1926. С.228).
3 февраля 1919 года войсковой Круг постановил: отставку атамана П. Н. Краснова принять. “За” проголосовало 159 человек, “против” 80, воздержалось 23 депутата. В решении Круга, оформленном Крюковым, было записано: “Согласно статье 21 основных законов Всевеликого Войска Донского, атаманская власть переходит к председателю совета управляющих отделами генерал-лейтенанту А.П. Богаевскому, впредь до избрания Кругом атамана Всевеликого Войска Донского”. (Краснов П.Н. Всевеликое Войско Донское. – В кн. «Начало гражданской войны». М.-Л.,1926. С.228).
Три дня спустя состоялись выборы нового войскового атамана. В бюллетени для тайного голосования были внесены две фамилии: А.П. Богаевский и П.Н. Краснов. После процедуры тайного голосования председатель Круга В.А. Харламов сообщил его результаты:
- По произведенному подсчету голосов из общего числа 293 голосовавших за избрание на должность донского Атамана генерал-лейтенанта А. П. Богаевского подано 239 голосов, за избрание генерала от кавалерии П. Н. Краснова 52 голоса”. (Журнал заседаний Войскового Круга. С.75).
“Избрание генерал-лейтенанта А. П. Богаевского на должность Донского атамана было встречено членами Круга бурными аплодисментами, - записал в “Журнале заседаний Войскового Круга Всевеликого Войска Донского” Федор Крюков.
10 февраля 1919 года в Новочеркасском кафедральном соборе Вознесения Христова были отслужены литургия и молебствие, по окончании которых атаман Богаевский перед Святым крестом и Евангелием, под войсковыми знаменами, был приведен к присяге на верность войску Донскому.
С избранием А.П. Богаевского на пост войскового атамана у донцов сразу же установились дружеские отношения с генералом Деникиным (чего не было при П.Н. Краснове), который был признан командующим Донской армии Сидориным в качестве верховного главнокомандующего всех вооруженных сил юга России. Объединение белых сил, усиление их вооружения за счет поставок союзников позволили Деникину в течение короткого времени занять огромную территорию, дойдя до Воронежа и Орла. Однако на последний рывок на Москву сил у белых не хватило, а тут еще в тыл ударили мобильные части батьки Махно. Завязались тяжелые, изнурительные бои.
С конца февраля 1919 года Гражданская война на донской земле приняла невиданно-ожесточенные формы. Борьба шла на истребление, ибо появилась человеконенавистническая директива о расказачивании, подписанная Я. Свердловым. В ней говорилось: “Циркулярно. Секретно. Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления.
1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим прямое или косвенное участие в борьбе с советской властью. К среднему казачеству необходимо применить все те же меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам.
3. Принять меры к оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.
4. Уравнять пришлых иногородних с казаками в земельном и во всех других отношениях.
5. Провести разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
7. Вооруженные отряды составлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.
8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.
Центральный комитет постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли. ЦК РКПб”. (Центральный партийный архив. Ф.17. Оп.65. Д.35. Л.261).
Донбюро в дополнение к этой директиве разработало свой собственный циркуляр ревкомам: “В целях скорейшей ликвидации казачьей контрреволюции и предупреждения возможных восстаний, Донбюро предлагает провести через соответствующие советские учреждения следующее:
1. Во всех станицах, хуторах немедленно арестовать всех видных представителей данной станицы или хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях и отправить, как заложников, в районный революционный трибунал.
2. При опубликовании о сдаче оружия, объявить, что в случае обнаружения, по истечении указанного срока, у кого-либо оружия, будет расстрелян не только владелец оружия, но и несколько заложников.
3. В состав ревкома ни в коем случае не могут входить лица казачьего звания и некоммунисты. Ответственность за нарушение указанного возлагается на райревкоморганизаторов местного ревкома”.
В это же время Л. Троцкий вслед за Свердловым разразился статьей, в которой писал, стремясь перечеркнуть многовековые заслуги казачества перед Родиной: “У казачества нет заслуг перед русским народом и русским государством. У казачества есть заслуги перед темными силами русизма. По своей боевой подготовке казачество не отличалось способностями к полезным боевым действиям. Особенно рельефно бросается в глаза дикий вид казака, его отсталость от приличной внешности культурного человека западной полосы. При исследовании психологической стороны этой массы приходится заметить сходство между психологией казачества и психологией некоторых представителей зоологического мира”. И далее следовала откровенная директива “Иудушки Троцкого” на уничтожение казачества: “Стомиллионный российский пролетариат не имеет никакого нравственного права применять к Дону великодушие Дон необходимо обезлошадить, обезоружить и обезнагаить. На всех их революционное пламя должно навести страх, ужас, и они, как евангельские свиньи, должны быть сброшены в Черное море”.1 («Известия народного комиссариата по военным делам». 8 февраля 1919 года.).
Развивая эти свои казакофобские мысли и планы, Троцкий заявил на совещании политкомиссаров Южного фронта в Воронеже: “Казачество опора трона Уничтожить казачество, как таковое, разказачить казачество вот наш лозунг. Снять лампасы, запретить именоваться казаком, выселить в массовом порядке в другие области”.(Алексеева А. Анатолий Попов. М., «Молодая гвардия», 1968. С.141).
Директива Свердлова и инструкции и инструкция о массовом репрессиях против казаков были захвачены донцами под командованием руководителя Вешенского восстания П. Н. Кудинова 12 марта 1919 года в станице Вешенской. Эти изуверские директивы переправили в Новочеркасск, (Прийма К. С веком наравне. Изд. 2. Ростов-на-Дону, 1985. С.164), а вскоре они попали к Крюкову, с апреля 1919 года ставшему редактором газеты “Донские ведомости”. Федор Дмитриевич включил этот страшный документ в свою статью “Свидетельство документов”, увидевшей свет в “Донских ведомостях” за 24 мая 1919 года.
Сразу же за директивой о расказачивании последовали карательные акции, превратившиеся в вакханалию массового уничтожения казаков и их семей. Дон превратился в ад. В своем воззвании “К честным гражданам Российской республики” давний знакомец Крюкова, а ныне его противник, Филипп Миронов, командовавший конным корпусом красных, с горечью писал, имея ввиду бесчинства троцкистских комиссаров: “Коммунисты своими злодеяниями вызвали на Дону поголовное восстание. Кровь, теперь пролитая на Южном фронте, это кровь напрасная и лишняя, и проливается она под дикий сатанинский хохот новых вандалов, воскресших своими злодеяниями времени средневековья и инквизиции. Население стонало от насилия и надругательств. Нет хутора и станицы, которые не считали бы свои жертвы красного террора десятками и сотнями. Дон онемел от ужаса”. (// «Кубань». № 11. 1988. С.81).
Что оставалось делать казакам в этих условиях: ждать, когда их с семьями вырубят троцкисты или с оружием в руках бороться против извергов за свою жизнь, за жизни отцов, матерей, жен и детей своих? Казаки выбрали борьбу Началась мобилизация Дона. Крюков принял в этом деятельное участие
29 апреля 1919 года, вечером, состоялось заседание президиума Войскового Круга. Рассматривался только один вопрос: о воззвании к восставшим против большевистских бесчинств казакам. После детального обсуждения был принят текст, составленный Крюковым:
- Близок час победы, мужайтесь, братья казаки, держитесь стойко!..
Братоубийственная война собирала обильную жатву на донской земле, и кто может назвать правого и виноватого в этой кровавой войне
Все эти страшные годы битв и потрясений (1917-1920) Крюков продолжал оставаться писателем и публицистом. Он печатает множество статей, очерков, корреспонденций в газетах “Свободная Россия”, “Вольный Дон”, “Донская речь”, “Народная газета”, “Киевская речь”, в еженедельнике “Донская волна”. Он призывает сражаться до победы с озверевшими комиссарами Троцкого, другого выхода не было, “ведь, - как писал Крюков, - поставлено на карту все: бытие родного края, судьба казачества, целость родных и близких нам людей, семей наших, собственная жизнь, все трудовое достояние наше скудное, скромное, малое, но нашим трудовым потом облитое, ибо все мы кость от кости своего трудового народа”.2 (2 // «Донские ведомости». 21 декабря 1919 года).
Война отбирала у Крюкова знакомых и близких В конце февраля в Новочеркасске от тифа скончался его друг и последователь, талантливый писатель Роман Петрович Кумов. 22 февраля 1919 года на утреннем заседании Круга его председатель В.А. Харламов предложил вставанием почтить память покойного писателя, после чего внес предложение принять на счет Войска расходы на похороны Романа Петровича. Тут же была избрана депутация из членов Круга для возложения венка к гробу покойного. Первым было названо имя Федора Крюкова. Сюда же вошли священник Н.И. Изварин, депутаты А.А. Васильев, И.В. Юшкин, М.А. Мохов, Г.П. Янов, В.В. Шапкин, Э.С. Пуков, П.П. Буданов. (Журнал заседаний войскового Круга Всевеликого Войска Донского. С.11)
После похорон Романа Кумова в еженедельнике “Донская волна” появилась статья Федора Дмитриевича
- Схоронили Романа Кумова, - пишет он, - Привычно ныне зрелище смерти, и одеревенело сердце от обилия горя. Но трудно примириться с мыслью, что ушел из нашей мрачной, непогожей жизни свет тихий, ласковый свет Роман Кумов.
- “Какое сердце биться перестало!..”
Скучной, холодной, темной стала в непогожей жизни нашей. “Если бы не было цветов, вся земля тянулась бы скучная и серая, и не было бы на ней никогда веселой душистой весны. Никогда не было бы букетов разноцветных и пахучих, с которыми люди с давних пор приходят в церковь в зеленый день Троицы. Никогда не клали бы на холодный заснувший лоб печальных, трогательных, угасающих венков из живых цветов и глубокая любовь была бы бессильна в своем порыве излиться до конца, до края в сильном и глубоком образе. Но они недолговечны”
Так в своих “Бессмертниках” написал Роман Кумов. И как это хорошо, как точно, как печально выражает его жизненный образ, его до слез обидную судьбу
Его имя известно было родному краю далеко не в той степени, как оно этого заслуживает. До обиды мало известно. Войсковой круг соль Донской земли почтил отошедшего писателя национальным погребением. Но здесь, в средоточии надежд и тревог казачества, в центре, созидающем оборону веками сложившегося казачьего уклада, выковывающей спасение России, никто не подозревал, что вблизи Круга работал скромно, бескорыстно, самоотверженно замечательный писатель казак, отдававший тем же тревогам, заботам и упованиям весь жар своего редкостного сердца. Ибо подвиг Романа Кумова совершался не на боевом поприще, а в бессонном уединении рабочей, заваленной бумагами, комнате
Да, это был человек не боевого поприща. Это был человек мысли, тонкой и проникновенной, это был человек чувства, широкого чувства любви ко всему живущему, к человеку и человечеству. И чувство это воплощалось им в обаятельную форму художественного слова. Любимый им сородич казак когда-нибудь узнает огромную ценность такого человека, который таинственной и волшебной силой Богом дарованного таланта вызвал к жизни все, что в его казака простой, целинной душе бродило неясными тенями, “мыслей без речи, и чувств без названия радостно-мощный прибой”, его скорбь и его восторги, скудную, чужим непонятную, но нам близкую красоту нашей родины, степей безбрежных, седых курганов в жемчужном зареве, безбрежной песни о славной старине казацкой
Незабываемым словом умел выразить это Роман Кумов. И долго будет жить на свете его прекрасное слово Оно будет учить детей казачьих сознательной любви к родному краю, будет воспитывать в них те возвышенные, облагораживающие навыки, понятия и чувства, которые человека от зоологического уровня поднимают до образа и подобия Божия.
Великую грозу и непогоду переживаем мы. В этой грозе тонуло имя Романа Кумова, но тихий свет обаяния его личности, его таланта освещал знавшим его непогодь безвременья. Столько было в нем любви и нежной, застенчивой, теплой ласки. Любил он Россию, несчастную, страдающую, растерзанную. С мягкой грустью любил помечтать о том светлом, прекрасном, что осталось там, “за рубежом”, в Москве. С благодарностью вспоминал то хорошее, что она дала ему ее университет, ее церковки, театры, литературные кружки Любил он Россию любовью нежной и трогательной, с страстным нетерпением ждал ее воскресения.
Но паче всего и всего беззаветнее любил он край родной, его степную красоту самобытности, любил родное казачество. Его он воспевал и славил, его радостям и скорбям он отдал лучшие стороны своего талана и в рядах лучших его людей он должен занять и займет одно из самых почетных мест “Вечная память” над местом его упокоения звучала не только обычным простым церковно-молитвенным песнопением она будет подлинно вечной памятью таланту, совершившему краткий, но славный путь благоговейного служения Родной Земле”.(// «Донская волна». 3 марта 1919 года. С.2).
Смерть вырывала из жизни лучших товарищей Крюкова, но жизнь продолжалась Он по-прежнему участвовал в качестве секретаря в заседаниях Войскового Круга
24 февраля 1919 года после чествования генерала А. К. Гусельщикова и утверждения особого знака отличия степного похода “Степной крест” Ф. Д. Крюков выступил с докладом об организации пропаганды среди воинских частей и населения Дона. Он доложил, что образованный при Особом совещании главнокомандующего всеми вооруженными силами России отдел пропаганды предлагает разослать пропагандистов, как на Донской фронт, так и по станицам и хуторам Дона, а также разместить из в питательных пунктах и в пунктах остановки проходящих войск. Для успеха пропаганды, - сказал Крюков, - необходим состав надежных пропагандистов, о рекомендации которых запрошены председатели окружных совещаний и вообще члены Круга. Самая пропаганда должна быть направлена против большевизма и на выяснение вопросов, связанных с развитием самосознания казачества. Для подготовки пропагандистов организуются краткосрочные курсы в помещении Платовской гимназии при участии лиц, недавно прибывших из северной России и профессоров. Кроме того, для пропаганды очень важно, чтобы имеющаяся в изобилии литература распространялась по возможности всеми депутатами. Имеются брошюры, две газеты, - Крюков показал их, - “Военный листов” и “Родной край”, сообщения войскового Круга и картины.
- В ближайшее время, - продолжал он, - отделом пропаганды будут посылаться специальные курьеры во всех направлениях, которые будут сноситься со штабами и частями. Имеется мысль в военном ведомстве назначать пропагандистов на должность писарей, фельдшеров, санитаров и проч. для распространения литературы. Кроме того, необходимо, чтобы и все члены Круга личным участием стремились помочь делу пропаганды”.(Журнал заседаний. Войскового Круга…. С.130).
Этим докладом Крюкова в тот день завершилось заседание Круга. А вскоре был образован особый отдел пропаганды, вошедший в состав Донского правительства. Крюков по поручению Круга разработал положение о работе и внес его на рассмотрение депутатов.
Заседание Круга 1 апреля 1919 года было посвящено памяти расстрелянного год назад брата атамана А.П. Богаевского Митрофана Петровича. Светлой памяти покойного были посвящены речи В.А. Харламова, Н.М. Мельникова, М.М. Казмичева. Сказал несколько теплых слов о покойном и Федор Дмитриевич
А гражданская волна продолжала полыхать на донских просторах. В ответ на злодеяния троцкистских комиссаров, казаки поднялись на восстание. “Час возмездия недалек, - писал, обращаясь к землякам Крюков. Вспыхнет ретивое сердце казацкое Загорится огнем святого отмщения, закипит молодецкая кровь, вспомнит удаль былых времен и могучим, неудержимым напором прорвет красную плотину за Донцом. И тогда все иуды узнают грозную тяжесть руки казацкой Узнают и до седьмого колена не забудут”.2 (// «Донские ведомости». 24 мая 1919 года).
Наступление белых казачьих полков, поддержанное почти всем казачьим населением Дона, привело к успеху. В начале лета 1919 года вместе с наступающими частями белых Крюков вошел в родную Глазуновскую
- О милая родина! Поклон земной твоей скудости и тяжкому труду твоему, твоей убогой красоте, лишь нам понятной, материнской твоей заботе и ласке, которою осветила и согрела ты нашу юность!.. (// «Родимый край». С.45).
После торжественного молебна в станичной церкви по случаю победы Крюков обратился к землякам со словами поздравления с освобождением от красного террора и выразил надежду, что скоро потухнет пламя братоубийственной гражданской войны.
Но надеждам этим не суждено было сбыться: под натиском превосходящих сил красной армии полки белых начали отход на юг. С ними уходил и Крюков, последний раз кинув печальный взгляд на курени родной станицы. Больше ему не суждено было увидеть Глазуновскую
Из Усть-Медведицкой, лежавшей в тридцати пяти километрах от Глазуновской, он отослал телеграмму-корреспонденцию в “Донские ведомости”. В ней Крюков отмечал, что “все мужское население, до дряхлых стариков включительно, эвакуировалось за Дон, стало поголовно под ружье”. (// «Донские ведомости». 19 сентября 1919 года). Сам Федор Дмитриевич тоже встал в ряды армии, о чем сообщили “Донские ведомости” в одном из сентябрьских номеров: “В Усть-Медведицкую дружину зачислен известный донской писатель Федор Дмитриевич Крюков”. (// «Донские ведомости». 25 сентября 1919 года).
Но, несмотря на все усилия, предпринимаемые казаками, им не удалось удержаться на рубеже Дона: пришлось отходить на юг. Крюков наравне со всеми делил невзгоды отступления, находясь в гуще событий. Известный донской историк и политический деятель С. Сватиков, вспоминая те дни, писал: “Когда волна красных надвинулась на Дон, Федор Дмитриевич покинул парламентскую работу, пошел в ряды войск В. Ф. не пожелал остаться в тылу никто не должен упрекать нас в том, что мы лишь звали в бой, а сами остаемся в тылу, говорил он. Федор Дмитриевич не покинул рядов армии и в тяжелую эпоху отхода с родной территории”.(Сватиков С. Ф.Д. Крюков. -// «Утро Юга» (Екатеринодар). 25 февраля 1920 года).
Эвакуация из Новочеркасска началась в конце декабря 1919 года. Спешно грузились в специальные ящики, а потом и в вагоны, казачьи реликвии, хранившиеся в музее истории донского казачества, специальным поездом отправилась в обозе войсковой администрации донская казна и другие ценности. Потом были эвакуированы донские военные и гражданские учебные заведения: Донское атаманское училище, Донские женские курсы, Донской кадетский корпус. Погрузившись на подводы, отступающие донские части двинулись в сторону станицы Аксайской, где переправились по льду на левый берег Дона, через станицу Ольгинскую двинувшись на Кубань. Уходили молодые казаки, гарцевавшие на всхрапывающих конях; на подводах, горестно склонив головы, сидели старики, женщины и дети. Многие плакали, чувствуя, что навсегда, навеки покидают родные курени, родную землю, где оставались родные могилы, воспоминания о днях беспечного детства
Вместе со всеми уходил и Федор Крюков. Как рассказала мне Мария Акимовна Асеева, со слов очевидцев знавшая о последних днях жизни Крюкова, он прибился к группе табунщиков, угонявших на Кубань лошадей. Стоял февраль 1920 года, было холодно и вьюжно, истощенный организм писателя не выдержал напряжения и невзгод отступления: Федор Дмитриевич заболел тифом. 4 марта 1920 года у станицы Новокурсунской, недалеко от существовавшего тогда монастыря, Федор Крюков сделал последний вздох в своей жизни. Похоронили его у монастырской ограды, в ждущей новой весны кубанской земле. Легенда гласит, что за подводой с телом Крюкова «шел белый конь – и плакал; а когда писателя хоронили, то коня подвели к могиле хозяина, и он упал перед нею на колени…».(Половинко (Шильцина) Л. «Чабор, да полынок…».- // «Станица» (Москва). № 2. 2005. С.6).
Вспоминая тяжкие минуты погребения Крюкова, один из очевидцев писал: “В забитой отступающим войском и горькими таборами беженцев прикубанской станицы Новокорсунской ему вроде и места на кладбище не нашлось. Стреляли в блеклое зимнее небо из карабинов, наганов и плакали пропахшие потом, махоркой и порохом неслезливые фронтовики. “Прощай, Митрич светлая душа, пусть будет тебе пухом кубанская земля” К закату шел день 20 февраля (4 марта нового стиля - М.А.) 1920 года, кончилась зима, кончалась война”.(Борисов И.Б. Впечатления московского кубанца. - // «Станица» (Москва). № 4. 1999. С.30).
В некрологе, опубликованном в екатеринодарской газете “Утро Юга”, говорилось: “Певец Дона и казачества, глубоко знавший душу донского казачества, его быт, его радости и горести, любивший его славное былое, скорбевший о его тяжелой жизни в предреволюционную эпоху, ушел из жизни вдали от родимой земли. В его казачьих рассказах навсегда сохранится облик донского казачества, аромат далеких степей и, добавим мы, аромат его мягкой любящей души. Громадна потеря Дона! Велика скорбь и русской всероссийской литературы. И страшно становится при мысли о могилах, могилах без конца”. (// «Утро Юга» (Екатеринодар). 25 февраля 1920 года).
Над могилой Федора Дмитриевича был поставлен «белый памятник, увенчанный крестом. Он был сделан так, что можно было войти внутрь его. И днем и ночью горели лампада и свеча, за которыми следили монашки…».(Половинко (Шильцина) И. «Чабор да полынок… С.6). На кирпичном склепе из боязни перед местью красных была сделана надпись «Здесь похоронен ученый монах Федор Крюков». (Половинко (Шильцина) И. «Чабор да полынок… С.6). До 1928 года памятник и могила находились в сохранности, но потом монастырь был закрыт, памятник уничтожился временем и людьми, исчезла и надпись на могиле писателя, забылась и сама могила. Сейчас в бывшем монастыре расположены дом культуры и библиотека. «Зеленый клевер ровным ковром покрыл место захоронения писателя на заднем дворе клуба, где по вечерам собирается молодежь, - писала побывавшая здесь в 2004 году Л. Половинко (Шильцина) из станицы Старощербиновской Краснодарского края. – Молодые и не подозревают, какое святое место топчут».Половинко (Шильцина) И. «Чабор да полынок… С.6).
Пришло время установить точное место, где покоятся останки выдающегося донского писателя, похоронить его на Дону, например у подножия Пирамиды, недалеко от станицы Усть-Медведицкой, поставив на месте том памятный знак, что лежит здесь многострадальный писатель земли русской Федор Крюков, любивший Россию и край Донской и делавший все, что мог, для их блага
Узнав о смерти Ф.Д. Крюкова, Владимир Короленко, уже оставшийся без своего “Русского богатства”, закрытого декретом Ленина в 1918 году, горестно проронил: “Очень жалею об этом человеке. Отменный был человек и даровитый писатель”.(Письмо В.Г.Короленко С.Д.Протопопову из Полтавы 25 августа 1920 г. – Короленко В.Г. Избранные письма. Т.3. С.530).
В своем дневнике В. Г. Короленко сделал такую запись: “Дон приобрел в нем своего изобразителя, другие авторы стали перенимать его манеру”.// «Волга». № 2. 1988. С.149).
Из советской прессы тех лет только “Вестник литературы” в шестом номере за 1920 год опубликовал коротенький некролог о Крюкове. Написал его сотоварищ Федора Дмитриевича по “Русскому богатству” Аркадий Горнфельд, отметивший, что “в личных отношениях он был редкий по привлекательности и душевной мягкости человек, добрый и отзывчивый, бесконечно честный в жизни, как был он честен в творчестве”.(Горнфельд А. Памяти Ф.Д.Крюкова.- // «Вестник литературы». № 6. 1920. С.16). К этой короткой характеристике человеческих качеств Крюкова можно добавить, что был он человеком, любившим юмор, за что в кругу близких получил прозвище “Пересмешник”. Знавшие Федора Дмитриевича отмечали его хороший голос, тонкий слух и умение петь казачьи песни.5(5 // «Волга». № 2. 1988. С.165).
Крюков прекрасно рисовал, знал несколько иностранных языков (особенно французский), всегда, в любой ситуации стремился помочь ближнему. Был робок в отношении к женщинам. Один из крюковских персонажей учитель Алексей Егорович Васюхин говорил: “Я не волокита. В женском обществе я, вообще, конфузлив, неловок, неуклюж и, вероятно, смешон. Часто и искренне презирал себя за свою робость и неумелость”.1 Все это в полной мере относится и к самому Крюкову. Он так и не женился, усыновив подброшенного кем-то ребенка, назвав его Петром и вырастив талантливым публицистом, прозаиком и поэтом. Вот два стихотворения, принадлежащие перу Петра Крюкова.
Первое под названием “Моя любовь” было опубликовано во Франции в 1927 году:
Родных степей моих просторы
И синь родной Донской волны
Напрасно ищут мои взоры,
Тоской по родине полны.
Закован цепью гор чужбинных
Истосковавшейся мой взор.
Чужих пейзажей чужд картинных
Степей безбрежных ореол.
Крылатой мыслью улетаю
На тот простор Донских равнин,
Где все люблю, где все я знаю,
Где средь людей я не один.
Погибнуть здесь, в чужой стране,
Последний вздох, Земля Донская,
С душой своей пошлю тебе,
И если жизнь моя погаснет,
И смолкнет лиры моей звон,
Любовь души лишь не угаснет
К тебе, Великий Вольный Дон!”( Крюков Ф.Д. Казацкие мотивы. С.172).
Другое стихотворение Петра Крюкова под названием “Молодым казакам” появилось в газете “Родимый край” (Франция) в номере втором от 15 апреля 1929 года:
Одна в нас кровь. Одной душою
Живем мы, братья казаки!
Родною песнью удалою
Мы красим сумрачные дни.
И часто, часто вспоминаем
Прадедов славные дела.
В своих сердцах мы воскрешаем
Былую славу казака.
Иль в час свободный, в круг собравшись,
Поем мы гимн родимый свой,
Из уваженья с мест поднявшись
Перед святыней Войсковой
С седого Дона казачата!
С Кубани вольной берегов,
С Урала, с Терека орлята!
Все дети славных казаков!
К вам мое слово, дорогие!
Гордитесь честью казака,
Заветы помните родные!
Вы внуки деда Ермака!
Петр Крюков умер в апреле 1963 года во Франции, в госпитале Сан-Африк.
Из других родственников Федора Крюкова после его смерти осталась сестра Мария Дмитриевна, умершая в 1935 году. Племянник Федора Дмитриевича Дмитрий Александрович по словам М.А. Асеевой, долгое время жил в Ростове-на-Дону, потом следы его затерялись
До недавнего времени жила в городе Владимире крестница Федора Дмитриевича Александра Федоровна Маркина (Сухова), крещенная в присутствии Крюкова в станице Глазуновской 6 декабря 1912 года.( // «Молот» (Ростов-на-Дону). 14 апреля 1990 г. Копию актовой записи по этому поводу прислал мне в мае 1999 года сын А.Ф.Маркиной (Суховой) полковник в отставке Геннадий Федорович Маркин (М.А.).
Михаил Астапенко, член Союза писателей России,
академик Петровской академии наук и искусств (СПб).