— Первый вопрос сразу — когда Владимир Путин, по-вашему, перестанет быть президентом?
— Конкретный вопрос предполагает конкретный ответ, а не вот эти вот рассуждения — с одной стороны, с другой стороны… Но на самом деле, конечно, есть несколько факторов, от которых все зависит, и предсказать, как и с какой скоростью они будут развиваться, я не могу.
В первую очередь всё зависит от ситуации на поле боя, то есть, проще говоря, от ВСУ, или, например, поставок вооружения. Как скоро ВСУ добьют российскую армию. Потому что очевидно, что о победе России в целом речи не идёт, Россия исчерпала свои ресурсы, и мобилизовать дополнительные ресурсы, которые в принципе стране есть, нынешнему режиму уже не получится. Нынешний режим себя исчерпал в этом смысле. А Европа и Америка обеспечат победу Украины. То есть украинские ресурсы, конечно, тоже не бесконечные, но если сложить с ресурсами Европы и Америки, но это не сопоставимо с Россией. Поэтому победа Украины сейчас уже не вызывает сомнений. Вопрос — сколько на это уйдет времен.
Поражение делегализирует Путина со страшной силой, и, скорее всего, он поражение не переживет или переживет ненадолго. Дело в том, что единственным источником легитимности в случае с Путиным является его сила.
Я вот проводил в свое время фокус-группы с протестно настроенным электоратом, с оппозиционерами, помню целую серию провел. Интересно, что не было практически ни одного человека, который бы сказал, что Путин слаб. Ему предъявлялись претензии с точки зрения коррумпированности, оторванности от народа, авторитаризма, дескать, он заботится об интересах только своего окружения. Но когда я задавал вопрос о том, Путин всё-таки сильный политик или слабый, все говорили, что он сильный. И вдруг он оказывается слабым.
— Кто сегодня может теоретически подойти к Путину с разговором о том, что войну пора завершить?
— Я думаю, это всё-таки путинское политбюро. Люди, которые в неформальных отношениях с Путиным, типа Тимченко, Ковальчука, Ротенберга. Люди, которые встроены в административную вертикаль, типа Мишустин, Собянин, Кириенко, тоже могут в принципе. Когда подходишь, будучи прямым подчиненным, то в этом есть элемент не субординации, нарушение иерархии, и это уже рискованно.
Условно говоря, Собянин приходит и говорит: «ещё чуть-чуть и у меня экономика в городе рухнет», или: «ещё чуть-чуть и москвичи начнут революцию». Нужен какой-то повод это сделать. Те, кто не находится в формально подчиненным положении, те, кто претендует на статус личных друзей, они могут себе позволить дружеский разговор. Вот этим людям проще. Поэтому я думаю, что в первую очередь будут они.
— Давайте обсудим возможных преемников Путина. Кто мог бы стать компромиссной фигурой и для силовиков, и для условного Запада. Есть ли сейчас такой человек, чью фамилию мы публично знаем?
— Да, мне кажется, в окружении Путина таких людей достаточно. Это должен быть человек, который по минимуму участвовал во всей этой военной патриотической вакханалии последних лет. И это должен быть переговорщик. Собянин для этой роли подходит, Мишустин подходит, достаточно много людей на самом деле в Путинском окружении, кто этому требованию удовлетворяет.
Второй важный критерий — это все-таки то, что человек должен быть либеральнее Путина, демократичнее. Я имею в виду, что ему придётся вот в этом направлении раскручивать гайки. В принципе, могут быть абсолютно прагматики, технократы. В любом случае должна быть публика либеральнее Путина, но не настолько, чтобы вызвать принципиальное несогласие с силовиками. Поэтому я Кудрина, например, исключаю из этих вариантов, хотя по многим другим параметрам Кудрин очень даже подходит для этой истории. Всё-таки смена лидера в условиях проигранной войны, в условиях растущих протестных настроений, и очень нестабильный политической системы, расшатанной, потребует мобилизации в том числе силового ресурса. То есть совершенно не исключены протесты, их все равно до какого-то момента придется подавлять системе. И поэтому силовики будут нужны, они должны чувствовать, что это их проект тоже. Путин уже не настолько силён, чтобы полностью быть способным проигнорировать мнение силовиков и выбрать кого он захочет.
— Какие шансы есть, если мы говорим про дочерей Путина. Могут ли они внезапно взять на себя роль в плане и гарантий и передачи власти, как к этому могли бы отнести элиты как каким-то компромиссным фигурам?
— Я, кстати, выпустил доклад о вариантах преемника Путина, и Катерину Тихонову я включил в список. Строго говоря, ни разу не слышал, чтобы она обсуждалась. Я ее включил, во-первых, потому что летом произошла непонятная история с точки зрения текущих раскладов, когда ее вдруг назначили сопредседателем комиссии по импортозамещению. Меня сильно удивило это, потому что никаких предпосылок к ней не было. А потенциал у этого назначения есть. Пока я не вижу, чтобы это было реализовано каким-то образом, но он есть. В любой момент можно эту тему актуализировать и начать ее раскрутку. Потому что это главное объединение промышленников по импортозамещению — это, по сути, главное направление работы для отечественной промышленности в условиях санкций. То есть в любой момент можно начать показывать, как она спасает отечественную промышленность и через несколько месяцев этой работы она будет в принципе узнаваемым персонажем, который спас отечественную экономику.
Ничего в её предыдущей биографии не указывает на то, что она является таким специалистом в области импортозамещения, и это назначение я воспринял как то, что Путин не исключает для себя, что её надо будет раскрутить в какой-то момент. Поэтому я ее на всякий случай решил включить.
Второй фактор, почему я включил её, это то, что Путин реально мнит себя великим стратегом и величайшим политиком современности. Я просто не представляю, чтобы его не посетила эта мысль, когда он смотрит, например, на то, как в Туркменистане передали власть от отца и к сыну, или он смотрит на Алиевых в Азербайджане. Таких историй за последний полувек десяток другой есть. И в Африке, и в Латинской Америке, и в Азии. Понятно, что Путин, который отличается вообще очень высокой степенью недоверия к окружающим, дочери доверяет. Но в целом это вызовет мощный всплеск негатива и протестов.
— Какова роль оппозиции? Есть ли какие-то шансы у неё на власть в случае перемен?
— Да, конечно. Я даже не представляю себе ситуации, чтобы они не сыграли очень важной и ключевой роли в происходящем. Дело в том, что фактор улицы, роль улицы будет, безусловно, усиливаться. А в этом случае несистемная оппозиция — чемпионы. Поэтому либо они напрямую придут к власти в результате дестабилизации системы, через один-два цикла, либо с ними придется считаться приемнику. И часть политического влияния придется им отдать.
Они обязательно будут принимать участие в политике и совершенно не исключено что, в конце концов, и Навальный победит. Может быть, не сразу. Если мы представим себе распадающуюся систему, если Путин отказался от сценария приемника и решил сам идти на выборы, мы получили в 2024 году что-то вроде того, что было в Беларуси в 2020. Система шатается, трещит. Причём надо понимать, что если у нас такое начнется, силовики непонятно как сыграют. Потому что в отличие от Беларуси, между силовиками и Путиным после этой войны пролягут серьезные трещины. И в армии, и в спецслужбах очень многие недовольны Путиным, и поэтому не факт, что они бросятся его спасать, как белорусские силовики бросились спасать Лукашенко. В конце концов, в истории Россия за последние 100 лет как минимум дважды было, когда силовики отходили в сторону, оставляя правителя разбираться со взбунтовавшимся народом.
Полное интервью: