К расстрелу по делу, которое теперь принято называть "ленинградским писательским", советский суд, "самый гуманный суд в мире", приговорил пятерых человек: Лившица, Стенича, Давгаля, Зоргенфрея и Юркуна.
Личности следователей, показания обвиняемых, свидетельства знакомых и родственников и материалы прокурорской проверки, проведенной на предмет возможности реабилитации осужденных, со всей очевидностью говорят, что дело в отношении литераторов было сфабриковано.
Более подробно обо всем этом можно прочитать в статье: "Сочинения чекистов на заданную тему или «приключенческий роман самого дурного вкуса». | михаил прягаев | Дзен"
Зачем кому-то понадобилось его фабриковать?
Эмигранту первой волны, литератору русского происхождения Георгию Иванову принадлежит фраза.
«А что такое поэт? Прежде всего, существо с удвоенной, удесятеренной, утысячеренной чувствительностью. Покойный лейб-медик Карпинский, удивительнейший психоневролог, говорил:
— Понимаете, если отрезать палец солдату и Александру Блоку — обоим больно. Только Блоку, ручаюсь вам, в пятьсот раз больнее.
Не знаю, как насчет пальцев, но в области душевной уверен, что „Блоку“ всегда больнее, чем „не Блоку“, безразлично, солдату или банкиру. Такова уж суть „поэтической природы“. Не поэтам нечего на это обижаться. Радоваться, вероятно, тоже нечего…»
Агрессивное богоборчество, выкорчевывание любого инакомыслия, в том числе и в литературной среде, насильственная коллективизация и раскулачивание, за которыми последовали: чудовищный голод и мор крестьянского населения, были тем "отрезанным пальцем", о котором говорил Иванов в приведенной мной цитате.
И перечисленным фигурантам дела было больно созерцать то, что происходит в стране. Они бухтели по этому поводу между собой, иногда это недовольство проскакивало в их творчестве.
28 октября 1936 года на заседании президиума Союза писателей слушался и обсуждался творческий отчет Пильняка, о печальной участи которого я рассказывал своим верным читателям в статье "Хайпанул, так хайпанул | михаил прягаев | Дзен", в ходе которого Всеволод Вишневский заявил:
«Давайте доводить дело до конца. Либо мы их уничтожим, либо они нас. Вопросы стоят о физическом уничтожении. Такой тип писателя на нашей почве должен погибнуть. Это закон времени. У нас должен быть другой тип писателя, выполняющий дисциплинарную новую функцию искусства. Сама функция искусства меняется. Будет момент, когда, прижав к стенке, с наганом в руках вас могут спросить — с кем вы».
Одну из сторон, которую власть устами Всеволода Вишневского предлагала литераторам выбрать, как обычно - талантливо и четко, очертил Алексей Николаевич Толстой.
Во время одной из поездок в Париж (как раз в том самом 1937 году) «красный граф» за коньяком признавался художнику-эмигранту Юрию Анненкову:
«Я циник, мне на все наплевать! Я - простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу!» Рассказывая тому, как он переписывал «по велению партии» свой роман о Петре Первом, он и не скрывал своего приспособленчества: «Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбрюки (так он называет Эренбурга, кто не понял)- все они акробаты».
Другую сторону, альтернативную той, что описал в приведенной цитате Толстой, Сталину необходимо было литераторам продемонстрировать.
Это была сторона Бабеля, Пильняка, Мандельштама и, в том числе, вот этой группы участников «антисоветской право-троцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации», возглавляемой Лившицом.
Вот на этой фотографии 1914 года Лившиц – второй справа, крайний справа - это художник Анненков, которому в Париже изливал за коньком душу «красный граф», «ботаник» крайний слева – Мандельштам.
Из числа тех, кто за участие в «банде Лившица» будет расстрелян, Юркун арестован последним. Вот его фото.
Интересно, что в известных теперь показаниях первых трех литераторов фамилия Юркун не фигурировала вовсе. Зато в них звучат другие фамилии.
Сочиняя историю покушения на Сталина "писательской банды", следователь НКВД вписал в протокол допроса Стенича от 25 ноября 1937 года:
«Я говорю о той антисоветской группе, которая сложилась среди московских и ленинградских писателей в период 1933–35 г. вокруг меня и Олеши. Эта группа объединяла наиболее реакционную часть литературных работников, враждебно настроенных к советской власти. В нее входили: Олеша, Никулин, Дикий, Бенедикт Лившиц, Николай Чуковский и я.
Лично я при встречах с Н. Чуковским и Б. Лившицем в 1935-1936 годах рассказывал им о намерении Олеши убить Сталина».
Дикого к этому моменту в стане уже не было, Лившиц был арестован. Но ни Никулин, ни Олеша, ни Николай Чуковский, которые в черновом сценарии этого детектива входили в состав террористической организации, арестованы не были. А вот Юркуна арестовали.
Чем глубже знакомишься с фигурантами этого дела и вникаешь в доступные для ознакомления материалы следствия, тем устойчивей создается впечатление, что Юркуна к этой компании пристегнули в самый последний момент.
Интересно еще и вот что. Что бы изолировать Юркуна от общества, совсем не обязательно было рядить его в идейного антисоветского террориста. Его можно было определить за решетку на вполне законных основаниях.
Но, об этих основаниях чуть позже.
Введя Юркуна в число фигурантов этого дела, следствие, судя по всему, преследовало цель - придать обвинению убедительности.
Дело в том, что Юркун для обвинения в терроризме имел подходящий бекграунд.
В свое время он, а еще Есенин, Мандельштам и некоторые другие литераторы входили в круг общения Леонида Каннегисера.
Есенин к этому Каннегисеру был особенно близок. Они даже обменивались посвящениями. На этом фото они запечатлены вместе.
Именно Каннегисеру Есенин посвятил стихотворение «Весна на радость не похожа» В нем есть такие строчки:
«Мы поклялись, что будем двое / И не расстанемся нигде».
У Каннегисера есть поэтический ответ, написанный в июне 1916 года:
«С добрым другом, с милым братом Волгу в лодке переплыть».
Тогда же Есенин посвящает Леониду еще одно стихотворение «Еще не высох дождь вчерашний»:
«И если смерть по Божьей воле / Смежит глаза твои рукой, / Клянусь, что тенью в чистом поле / Пойду за смертью и тобой».
Сохранилась записка, датированная 1913 годом, которую Юркун адресовал Каннегисеру.
«Не покидайте, не забывайте меня, дорогой Леня! Я ведь вас так люблю, я очень радуюсь вашим всегда — посещениям! Приходите! Приносите стихи. А может, есть проза? И ее тогда… Приходите, буду ждать. Целую вас».
"Целую Вас" - странненько и подозрительно звучит в переписке двух мужчин. Не правда ли?
30 августа 1918 года, в день, когда на заводе имени Михельсона в Москве эсерка Ф. Каплан тяжело ранила Ленина, в северной столице в вестибюле Народного Комиссариата внутренних дел Петрокоммуны (на Дворцовой площади) Каннегисер убил председателя Петроградской ЧК Урицкого.
Прозаик Марк Алданов в очерке «Убийство Урицкого» писал:
«Леонид Каннегисер застрелил Моисея Урицкого, чтобы, как он заявил сразу же после ареста, искупить вину своей нации за содеянное евреями-большевиками:
„Я еврей. Я убил вампира-еврея, каплю за каплей пившего кровь русского народа. Я стремился показать русскому народу, что для нас Урицкий не еврей. Он — отщепенец. Я убил его в надежде восстановить доброе имя русских евреев“».
По делу об убийстве Урицкого арестовали больше ста человека, имена которых значились в записной книжке убийцы, в том числе и Юркуна.
Есенин в число арестованных не попал, по причине того, что его не было в городе.
1 сентября в «Красной газете» вышло стихотворение Василия Князева:
«Клянемся на трупе холодном / Свой грозный свершить приговор — / Отмщенье злодеям народным! / Да здравствует красный террор!».
Священник Алексий Ставровский рассказывал, что однажды той осенью в Кронштадтской тюрьме заключенных вывели на улицу и объявили, что каждый десятый будет расстрелян за убийство товарища Урицкого.
Тогда же в Финском заливе якобы затопили несколько барж с трупами.
Такой вид наказания имеет специальное название «децимация». Рожденный в Римской империи в Российской армии он был введен в систему наказаний воинским уставом Петра I.
В гражданской горячке под Казанью Троцкий приказал расстрелять каждого десятого красноармейца из числа остатков покинувшего поле боя полка. Использовали подобный вид наказания и те, кого принято называть «белыми». На территории нынешней Финляндии они выборочно расстреляли пленных красноармейцев. Жертву, возможно, определяли по жребию. Поэтому в историю этот эпизод вошел под названием «Лотерея Хуруслахти» (по названию бухты, на льду которой произошла казнь).
По сути, проведенный Сталиным "большой террор" 1937-1938 годов тоже был своего рода децимацией, только в масштабах страны.
В ходе этого, объявленного 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым красного террора в первые два дня после убийства Урицкого было расстреляно 512 человек. Общее количество жертв красного террора в Петрограде к октябрю 1918 г. достигло почти 800 человек расстрелянных и 6229 арестованных.
Эту, Кронштадтскую децимацию зафиксировал для потомков Михаил Кузмин:
«Баржи затопили в Кронштадте, / Расстрелян каждый десятый, — / Юрочка, Юрочка мой, / Дай Бог, чтоб Вы были восьмой».
Здесь Кузмин запечатлен вместе с Юркуном.
«Юрочка, Юрочка мой» - это не кто иной, как Юркун.
Бог услышал Кузмина. Тогда, в 1918 –ом, Юркун десятым не оказался.
Теперь, в 1938-ом Кузмина в живых уже не было. Теперь, за Юркуна переживала Ольга Николаевна Гильдебрандт-Арбенина. Надо отдать ей должное, она, видимо, тоже молила бога за Юркуна. Но зов к Богу родственников более чем полутора миллион арестованных в 1937-1938 годах, то ли оглушил всевышнего, то ли слился в единый монотонный рев, разобрать в котором мольбы кого-то конкретного оказалось за пределами его боговых возможностей. Так или иначе, или по какой другой причине, но в этот раз Юркуна бог не уберег.
О преданности Арбениной Юркуну можно сделать вывод, прочитав пронзительное письмо, которое та написала поэту в 1946 году, не зная, что его уже восемь лет не было в живых.
«Юрочка мой, пишу Вам, потому что думаю, что долго не проживу. Я люблю Вас, верила в Вас и ждала Вас — много лет. Теперь силы мои иссякли. Я больше не жду нашей встречи. Больше всего хочу я узнать, что Вы живы — и умереть. Будьте счастливы. Постарайтесь добиться славы. Вспоминайте меня. Не браните. Я сделала все, что могла…»
Ольга Николаевна Гильдебрандт-Арбенина вошла в жизнь Юркуна в 1920 году.
За благосклонность Арбениной в это время бодались Гумилев и Мандельштам. Но исход соперничества двух поэтов нашел совершенно неожиданное разрешение, которое стало поводом для басни.
В Испании два друга меж собой
Поспорили, кому владеть Арбой.
До кулаков дошло. Приятелю приятель
Кричат: мошенник, вор, предатель,
А все им не решить вопрос…
Тут под шумок, во время перипетий
Юрк, и арбу увез Испанец третий.
Друзьям урок: как об арбе ни ной,
На ней катается другой.
Пикантности этой ситуации добавляет то обстоятельство, что Кузмин и Юркун, если Вы этого еще не поняли по обращению «Юрочка, Юрочка мой» были близки, и не только духовно, но и телесно. Эта связь не исчерпала себя и после того, как в их жизни появилась Ольга. Она и Кузмин, хоть и не испытывали друг к другу приязни, умудрялись делить Юркуна между собой.
Их взаимоотношения исследователи серебряного века окрестили «самым странным браком втроем в истории русской литературы».
Этой сексуальной особенности Юркуна в 1938-ом году уже было достаточно, чтобы привлечь его к уголовной ответственности за мужеложство.
В качестве занимательного отступления от темы расскажу, как это произошло.
15 сентября 1933 года Сталин получил от Генриха Ягоды записку, в которой пока еще только заместитель председателя ОГПУ информировал вождя:
Следствием установлено наличие объединения педерастов из среды актеров, служащих, литераторов и отдельных деклассированных элементов из рабочих.
Ягода поведал Сталину, а заодно и вечности, что в Москве и Ленинграде функционирует 22 специализированных салонов, охватывающих «несколько сот человек педерастов» (так в документе).
«Системой работы притонов была организация систематических пьянок-оргий, общих ночевок, практиковалось применение наркотиков, переодевание в женские платья и т. д.»
Живописует Сталину Ягода, а также обращает внимание вождя, что в наши доморощенные педерасты имеют контакты с педерастами вражеских государств, приводя фамилии сотрудников ряда посольств.
Ягода отмечает «кастовую замкнутость педерастических кругов» и в этом обнаруживает благотворную среду для распространения контрреволюции, угрозу для обороноспособности страны, предпосылки для превращения «этих объединений в прямые шпионские ячейки».
В докладной записке Сталину указано, что по данному делу «арестовано 130 человек».
Сталин нарезал на документе резолюцию:
«Надо примерно наказать этих мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление».
И в конце декабря 1933 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило проект «закона об уголовной наказуемости за педерастию».
В 1934 году Уголовный кодекс РСФСР был дополнен статьей 154-а следующего содержания:
"Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) – лишение свободы на срок от трех до пяти лет".
Но следствию педераст был не нужен. Нужна была террористическая группа. И Юркун, ранее арестовавшийся в связи с убийством Урицкого, в эту «картину маслом» вписывался лучше кого бы то ни было еще.
В Ленинграде чекисты обезвредили банду во главе с поэтом Бенедиктом Лившицем, вознамерившуюся убить Сталина; в Куйбышеве – банду во главе с прозаиком Артемом Веселым, планировавшую во время первомайской демонстрации взорвать Молотова бомбой, вмонтированной в букет цветов; в Москве – писательскую банду во главе с Иваном Катаевым. Они тоже замышляли убийство Сталина, а когда оно сорвалось, переключились на Ежова.
Здесь же, в Москве, чекисты предотвратили покушение на Сталина, планировавшиеся террористом Георгием Есениным и многочисленной литературной бандой под руководством писателя Карпова, в которой на роль исполнителя теракта назначили поэта Павла Васильева.
Расстреляли и двух писателей, отличившихся на приеме, который Сталин устроил в доме Максима Горького 26 октября 1932 года.
Кроме контрреволюционной банды Лившица Бенедикта, поэта, на Сталина готовил покушение и другой Лившиц – заместитель наркома путей сообщения СССР. Но об этом я уже рассказывал в статье: « Я счастлив, что до последнего момента пропитан этой злобой».
Еще одну группу террористов раскрыли в воениздате. Те избрали себе объектом покушения Ворошилова. Но об этом и еще очень много интереснейших реальных историй я расскажу Вам в другой раз.
Не забудьте лайкнуть статью и подписаться на канал.
Вообще по ст. 58 п.8 УК (терроризм) было осуждено в 1937 году 27 958 чел. и 15 585 – в 1938-ом.
И здесь напрашивается вопрос: Почему такая огромная армия террористов не смогла реализовать ни одной своей задумки?
Свой вариант ответа оставляйте в комментарии.