Год назад (кажется, в марте) младшая дочь подарила мне календарь. У него два огромных плюса. Во-первых, он посвящен искусству модерна, а я модерн люблю. И во-вторых, он вечный: его можно использовать много лет, потому что в нем указаны только дата и месяц. Закончился 2022-й, вновь вернись к январю и начинай ежедневно перелистывать. Так я и узнала, что у Леона (Льва) Бакста день рождения 8 февраля (27 января по старому стилю).
На странице календаря — его картина «Ужин» 1902 года. Та самая, которая вызвала скандал на вернисаже. Это полотно возмущенная общественность требовала удалить с выставки. Почему? Об этом я написала в статье, где рассказывала о современной выставке «Любовь к трем апельсинам. Венеция Казановы – Петербург Дягилева» в Фонтанном доме — Шереметевском дворце. «Скандализировавшее» публику полотно в начале XX века не вызывает сейчас, в первой четверти века XXI уже таких эмоций. Мы не разбираемся в символах, не умеем «читать» их.
В моем календаре о Баксте сказано: «Стиль многих его работ прямо ассоциируется с произведениями западноевропейских мастеров модерна, хотя его манера еще более изнеженна и вычурна».
По словам В. В. Розанова, на картине «Ужин» художник изобразил «стильную декадентку конца века, черно-белую, тонкую, как горностай, с таинственной улыбкой a la Джиоконда». Картина стала манифестом стиля модерн в русском искусстве.
Думал ли художник, что его картину о даме, выбирающей апельсин, сочтут манифестом? Мне кажется, нет. Но так случилось.
И если женщину на полотне 1902 года только сравнивают с горностаем, то в 1906 году Лев Бакст написал портрет, видимо, очень богатой дамы в горностаевом манто. Эта картина сейчас представлена в Симферопольском художественном музее.
Лев родился в белорусском городе Гродно в 1866 году. Потом переехал в Петербург, где жил у деда, богатого промышленника, на Невском проспекте.
Но значительная часть его жизни связана с Парижем. В 1905 году он принял участие в Осеннем художественном салоне, а с 1906-го стал его пожизненным членом. Три года у Бакста учился Марк Шагал.
С 1910 года Лев Бакст постоянно жил в Париже. Думаю, тогда его имя Лев трансформировалось в более привычное для слуха французов Леон.
Он оформил 16 балетов «Русских сезонов» Дягилева. Среди них «Клеопатра», «Карнавал», «Шехерезада», «Жар-птица», «Нарцисс», «Видение розы», «Послеполуденный отдых фавна» и «Дафнис и Хлоя». Именно благодаря Баксту в Европе появилась мода на восточные орнаменты и персидскую вышивку, а также на кимоно, тюрбаны, шаровары.
В 1914 году французское правительство наградило художника орденом Почетного Легиона. Тогда же он стал действительным членом Императорской академии художеств в России. (Хотя в свое время его дипломную работу не приняли, и лишь заступничество Валентина Серова помогло Льву более-менее спокойно завершить свое образование. Его… исключили — «по причине плохого зрения».)
Обласканный в Париже и Лондоне, Лев Бакст не мог жить в столице Российской империи. Слишком часто, по мнению чиновников от церкви, он менял веру.
Бакста можно смело назвать модельером. Он ведь не только создавал эскизы костюмов для спектаклей Дягилева, но и разрабатывал модели одежды. Среди его высокопоставленных клиенток были русские аристократки. И конечно актрисы, в том числе французские.
Дизайнер Бакст по заказу семьи Ротшильдов работал над интерьером их особняка. Тема, которую выбрали заказчики, — сказка «Спящая красавица».
Желая восстановить былые творческие отношения с Сергеем Дягилевым после разрыва в 1918 году, спустя несколько лет Леон Бакст вновь начал работать над «Спящей красавицей». На сей раз — над балетом на музыку П. И. Чайковского для антрепризы Дягилева.
27 декабря 1924 года Леон Бакст умер — за полтора месяца до 59-летия. Незадолго до кончины он вновь был удостоен французской награды — ордена Почетного легиона.
Но не хочется так заканчивать свой рассказ о художнике, сценографе, модельере и дизайнере Леоне Баксте. Поэтому я приведу небольшой отрывок из воспоминаний Дмитрия Философова.
«Характерная черта Бакста — его неискоренимое добродушие и благодушие, соединенные с детской наивностью, которая так и перла из его донельзя близоруких глаз.
Правда, он часто сердился, кипятился. Хлопал дверями, писал друзьям “принципиальные” письма, где пространно излагал мотивы своего разрыва. Обыкновенно эти мотивы сводились к спорам о том, о чем спорить нельзя, о “вкусе”. Достаточно было сказать что-нибудь непочтительное о Клоде Моне или признать хоть какие-нибудь заслуги за Виктором Васнецовым, чтобы Левушка лез на стену, хлопал дверями и писал “принципиальные” письма. Еще он был страшно рассеян. Теперь уже доказано, что именно рассеянные люди не рассеяны. Они думают об одном и не замечают многое другое. Т.е., другими словами, они рассеяны, потому что сосредоточены. Как-то вечером, в редакции «Мира Искусства», Бакст, за чайным столом, рисовал какую-то карикатуру. Может быть, даже на меня. Тогда был в моде Ницше. Левушка изобразил меня в виде верстового столба и подписал «Оберменш». А рядом стоял маленький-маленький Бакст, с подписью «Унтер-Менш». Кругом же, как всегда, острили, болтали, ссорились. Не то Валентин [Серов], не то Шура Бенуа обратился к Левушке с каким-то вопросом.
Левушка долго не отвечал, потом осмотрел всех своими добрыми, наивными, близорукими глазами и ни с того ни с сего как-то вопросительно сказал:
– Египет?
Причем он выговаривал это слово через «э» оборотное:
– Эгипет.
Дягилев начал гоготать на всю комнату. Откуда появился этот Эгипет, что думал в эту минуту Бакст — осталось для всех тайной. Но «Эгипет» вошел у нас в поговорку, и, когда кто-нибудь отвечал невпопад, припоминался пресловутый «Эгипет», что было не всегда приятно незлобивому Левушке.
В противоположность Серову, который вырос в художественной и культурной среде села Абрамцева, Левушка пробивался на свет Божий долго, и долго не мог найти себя. Его пригрел, как художника, Альберт Бенуа, старший брат Александра. Альберт был одним из основателей общества акварелистов, столь популярного среди невзыскательной, в художественном отношении, публики.
[…] Если не ошибаюсь, началом его театральной карьеры была постановка «Ипполита» Еврипида в Александринском театре, кажется, уже в директорство В. А. Теляковского. Он сделал несколько крупных постановок в казенных театрах, а затем после 1905 года, когда Дягилев перекинул свою деятельность за границу, в Париж отправился и Бакст. Он имел там крупный успех, сделался парижанином, получил, кажется, Почетный Легион, словом, попал в число “мэтров”».
Так Философов вспоминал о Баксте в 1923 году.
А через два года, уже после смерти художника, завершая свою статью, Дмитрий Философов написал такие слова:
«… Для того, чтобы дойти от серой мещанской жизни маленького провинциального городка до всемирной арены — надо быть человеком сильной воли и единой любви. Скромный, добродушный Левушка — сделал этот трудный, но почетный путь, как бы шутя, не добиваясь “славы”. Она к нему пришла сама».
Люблю Бакста. И скоро покажу вам раритет — костюм, в котором Вацлав Нижинский танцевал в балете «Видение розы». Сейчас этот костюм хранится в музее Академии русского балета на улице Зодчего Росси.
Засим прощаюсь. А если вам понравился мой рассказ — подпишитесь: вместе с вами мы найдем еще много интересного в Санкт-Петербурге — Северной Венеции.
#Бакст #художник #эскизыкостюмов #эпохамодерна #люблюмодерн