Какая разница для мёртвых, сирот и бездомных, во имя чего творятся произвол и разрушения — во имя тоталитаризма или во имя священной демократии и либерализма? (М. Ганди)
Мир Оксаны рухнул в одну секунду. Она всегда считала себя счастливым человеком: замечательный муж, прекрасные дети, нормальная работа. Конечно, как в любой жизни есть рутина, иногда не хватает денег, недопонимания с мужем или с детьми.
Но всё это решалось в текущем режиме: ссоры забывались, деньги рано или поздно находились, в душе поселялось спокойствие.
На работе были такие коллеги, чью жизнь можно сравнить с сериалом — что ни день, то новое приключение. То развод, то новые отношения, то поездки за границу, то другие события. Было время, когда Оксана даже слегка завидовала, считая свою жизнь застоявшимся киселëм. Ну что ей вспоминать в старости? Как копили на новый диван или проводили отопление на даче? Как в двадцать лет соединила судьбу с мужем, не зная других ухажёров? Или что со свекровью у неё никакой войны отродясь не было. Были простые, ровные отношения. Без любви и без вражды просто приняли друг друга как данность.
Но однажды Оксана представила себя на месте коллег и поняла — нет, эти качели не для неё. Не хочется ей заморских курортов, не нужно внимание других мужчин. Её в своей жизни всё устраивает. Не суждено прожить телесериальную жизнь, а оно и не надо. Равнина гораздо лучше горной местности. Горы, безусловно, красиво, но по ровной дороге дальше уйдёшь.
Оксана знала наперёд, что её ждёт: скоро дети создадут свои семьи (они с мужем даже начали откладывать на торжества), подарят внуков. Через десяток лет они с Колей выйдут на пенсию и будут нянчить внуков. Станут проводить много времени на даче — не зря же отопление провели, теперь и до первых снегопадов там можно спокойно жить. Она наконец-то сможет посвящать много времени шитью, и вдруг получится так, что сможет подрабатывать на этом. Было бы неплохо.
Слушая очередную историю коллеги, о том как они с мужем провели неделю в Арабских Эмиратах, и как вернулись в морозную Россию, Оксана подумала: хорошо, что ей не надо суетиться с загранпаспортами, сдавать тесты на ковид, переживать из-за пары лишних килограммов, которые заметно на фото. Она как тот кулик, который хвалит своё болото.
Вся жизнь рассыпалась в прах за секунды. Её рутинная равнина вдруг оказалась под слоем пепла от извергающегося вулкана.
Оксана узнала, что муж ей изменяет.
Коля, за которого она вышла замуж в двадцать лет и получила диплом на тридцать восьмой неделе беременности. Коля, с которым они спали на маленькой тахте, и боялись лишний раз шевельнуться, чтобы не разбудить бабушку в соседней комнате. Её муж, который говорил, что с женой ему повезло: не пилит, не гуляет, при всём при этом хозяйка отличная. Мужчина, с которым они планировали встретить старость. Человек, с которым они всегда друг друга понимали, вдруг предал её.
Оксана узнала об этом от соседки, которую занесло в ресторан на юбилей. Торжество было на втором этаже, а Коля сидел на первом, с какой-то «девкой лет на двадцать моложе». Соседка даже специально несколько раз выходила подышать свежим воздухом, чтобы убедиться, что ошибки нет, и это Николай Иваныч Колесников подливает вино брюнетке с красной помадой и целует ей руку, не замечая никого вокруг.
Несколько дней соседка собиралась с духом, чтобы поговорить с Оксаной. И, может, так и не решилась бы, но на беду, женщины встретились возле подъезда. И промолчать она не смогла.
Оксана смотрела на неё и не понимала о чём та говорит. Слова попадали в голову, но как-то не воспринимались. Также было, когда она хоронила мать. От горя перестала понимать смысл фраз, хотя слышала каждое слово. Вроде она даже отвечала что-то соседке, поддерживала разговор, благодарила за бдительность. Но что именно говорила не помнит. И как в квартиру вошла, как накапала в стакан валерьянки, как смотрела на совместное фото на стене и силилась заплакать, не помнит.
Коля вернулся с работы, чуть опоздав. Она не встала его встречать, так и сидела в зале с выключенным светом. А он, почуяв запах успокоительного и мгновенно уловив в воздухе, надвигающуюся беду, зашёл в комнату, и всё понял без слов. Шутка ли — 30 лет вместе! У них не только постель, но и мысли уже давно общие. Один фразу начинает, второй заканчивает. Она только скажет:
— В выходные холодец хочу сварить.
А он на следующий день моталыги покупает, хотя вроде не просила.
Он вроде только смотрел на удочки, а она уже говорит:
— На рыбалку соберëшься, трико надень снизу, не застудись, колени потом болеть будут.
И так во всём.
Глядя на неё сейчас, такую жалкую, с потухшим взглядом, постаревшую, с опущенными уголками губ, у него впервые мелькнула мысль, что он совершил непоправимую ошибку.
Николай сел рядом, положил ей руку на колено — она не пошевелилась — и сказал, стараясь придать голосу уверенность:
— Прости, Ксюх, так вышло. Я хотел тебе всё рассказать, извини, что не от меня узнала.
Она только кивнула. Ни слова упрёка, ни слезинки в глазах.
Николай не ожидал такой реакции. Да, жена у него спокойная, как ленивец на дереве, но если надо молчать не станет. В бой кинется, если потребуется. Уж он-то хорошо это знает. И что долго терпеть она может, а потом разом выдать всё. И что за секунду может взвиться орлицей, особенно если вопрос касается детей.
А сейчас она молчала, ни криков, ни обвинений. А ведь он был готов ко всему. И слова давно заготовил, но сказать их не довелось.
Так и сидели в полутëмной комнате. Мужчина вначале пытался объясниться, рассказать всё с самого начала, вдруг она поймёт его. Не как жена, конечно, а как человек. Но Оксана молчала и Николаю надоело говорить в пустоту, ещё недолго посидел и пошёл разогревать себе ужин. Ясное дело, от Оксаны его сегодня можно и не ждать.
— Есть будешь? — спросил жену. Она отрицательно помотала головой.
— Чай пить? — снова мотает.
— Может, тебе ещё валерьянки накапать?
— Ничего не надо, — просипела жена. Николай пожал плечами. На душе было гадко, но он был готов к этому переходному периоду, да и Маша об этом предупреждала: надо какое-то время перетерпеть, потом всё образуется. Главное, самому принять решение, остальное сложится.
Оксана умерла. Нет, не физически, а душевно. Внутри всё застыло камнем. Будто бы проглотила огромный булыжник и не может его ни выплюнуть, ни переварить. Она физически ощущала его внутри себя. Тяжёлый, неповоротливый, с острыми краями и холодный. Булыжник не давал дышать, не позволял смеяться, запрещал плакать.
Все близкие встали на её сторону, никто не пытался оправдать Колю. Даже его родной брат хоть и молчал из солидарности, но однажды в сердцах бросил:
— Какой же придурок, такую семью развалил!
Но эта поддержка не приносила облегчения, разговоры не успокаивали. Оксана всё время ощущала себя на пепелище оставшегося от вулкана. Словно бегает она по нему и пытается что-то найти, что-то очень важное. Но никак не получается. На какого мужчину она бы не смотрела, видела предателя, обманщика. А как закрывала глаза и представляла мужа с молодой брюнеткой, так выть хотелось от боли. Как он мог предать её? Как только рука не загорелась, когда прикасался к чужому, не её, телу? В её понимании даже мысль об измене должна была убить его на месте. По крайней мере, она съела бы сама себя, позволь за эти годы хотя бы взглянуть на другого мужчину. Но, видимо, не все такие. Вот и в Коле она ошибалась.
Он переехал к той, другой. Она видела как он собирает вещи в большую холщовую сумку и даже порывалась подойти: «вот так сверни футболку, меньше мяться будет...». Но вовремя себя одëрнула. Лишь сходила в ванну, смахнула в пакет все бритвенные принадлежности, его любимую мочалку, резиновые тапочки и ещё влажное полотенце. Молча положила рядом. А потом собралась и ушла к подруге, не в силах на это смотреть.
— Ксанка, ну ты хоть поплачь, — уговаривала подруга. — Давай будем матом его крыть, давай на него напасти насылать.
— Не хочу, ничего не хочу. И плакать не могу, будто кран перекрыли. И зла ему желать не хочу. Бог ему судья.
— Не узнаю тебя. Ты будто шарик воздушный из которого воздух уходит. Вот вроде под потолком висел, а через три дня на полу валяется.
— Я себя так и чувствую, только будто внутри не воздух, а камень.
— Подруга, может, водочки выпьем? Вдруг отпустит?
— Не хочу. Знаешь, я ем и вкуса не чувствую, пью, а мне что вода, что рассол. Да и не дело это водкой горе заливать. Поутру только хуже будет.
— Не могу я на тебя такую смотреть, будто бы не ты совсем.
— Я сама себя не узнаю. Говорю себе: ну не умер же он, живёт и даже вроде счастлив. Ну и пусть идёт, коли так выбрал. А в душе всё застыло.
— Уж лучше бы умер, а не так поступил с тобой и детьми!
— Не говори так, не бери грех на душу. Да и дети уже не маленькие, справятся. Правда с отцом не разговаривают, даже видеться не хотят. Лиза к парню своему переехала, Данил, если отец дома, комнаты не выходит.
— Вот и правильно делают! Пусть поймёт, что не только тебя потерял, он и детей потерял, и друзей.
— А мне иногда даже жалко его...
— Господи, вот она русская женщина! Жалко ей! Кого жалко? Ирода этого? Скунса предательского? Нашёлся, понимаешь ли, султан, молодую себе завёл. Тьфу!
— Бог судья, — устало повторила Оксана, прикидывая, успел ли Коля за это время собрать вещи и уехать.
~~~~~~
Продолжение ЗДЕСЬ
