Как только потеплело, Серафима Аркадьевна начала потихоньку собираться. Выбрала на рынке в цветочном ларьке красивые искусственные цветы. Почти как живые. Продавщица удивилась, что покупательнице не надо было составлять композицию. Она просто взяла все имеющиеся в наличии ландыши и попросила упаковать просто в обычную коробку.
Серафиме не нужны были композиции или букетики из этих цветов. Она просто воткнет их в землю на могилке. Как будто он там растут. Словно небольшая полянка. Олеженька никогда не любил больших пафосных роз, гвоздик или хризантем. Вообще цветы не любил. Только дикие лесные, первоцветы, подснежники и ландыши. Уж кто-кто, а мама это давно знала. Еще с самого детства.
Олеженька любил гулять в парке весной, любил ездить в лес. И всегда, даже когда был еще совсем маленьким, искренне радовался этим скромным цветочкам. Очень любил весной запах цветущей акации и ландышей. Всегда привозил маме маленькие трогательные букетики с чудным ароматом.
Серафима Аркадьевна даже специально высадила корневища ландышей в цветнике у подъезда. Они быстро разрастались и через годы превратили весь цветник в сплошную зеленую лужайку. Весной там распускалось огромное количество нежных веточек с крохотными колокольчиками. Аромат цветущих ландышей витал во дворе.
А ближе к осени вместо цветков созревали маленькие круглые красные ягодки. Олеженька всем рассказывал, что для всех эти ягодки ядовиты. И только волшебные эльфы, которые живут в листве ландышей, могут собирать этот сказочный урожай и варить из него специальное зелье, от которого они засыпают на всю зиму до самой весны.
Уж и фантазером был Олеженька! Таким сказочником… Все придумывал какие-нибудь небылицы. В детском садике его прозвали бароном Мюнхгаузеном за его неуёмную фантазию. Каждый день он придумывал что-нибудь новенькое. Поражались не только воспитали, но временами и сама мать, хоть и знала Олежку с самого рождения.
То у него божьи коровки оказываются веселыми феями, которые любят превращаться в красненьких жучков чтобы подсматривать днем за людьми и животными. Любопытные они очень. Вот и маскируются, чтобы незаметно сидеть на цветке и смотреть, что происходит во дворе, на детской площадке, на газоне и среди цветов на клумбе у входа в детский сад.
То подсматривают, как уличный кот тихонько подкрадывается к воробьям. А те его вовремя замечают и улетают. Кот скрывает свое разочарование под напускным безразличием, но кончик нервно подергивающегося хвоста выказывает его досаду от неудачной охоты.
Или же сидят на согретой солнышком коре дерева и наблюдают, как все тот же неудачливый охотник сам чуть не стал жертвой. Развалился лениво на траве, размечтался о чем-то приятном, о своем, кошачьем… Пригрелся на солнышке, жмурился-жмурился, да и задремал.
А мимо пробегала кудлатая дворняга. Ну, разве она упустит такой шанс потрепать лентяя за шкирку. Кот в последнюю секунду очнулся от сладкой дремы и подскочил как ошпаренный, рванул на ближайшее дерево и молнией взлетел на верхние ветки. Сидит теперь там и слезать не хочет, хоть дворняга уже давно по своим делам побежала…
Сколько интересного могут увидеть эти феи, пока люди думают, что они просто красные жуки с черными крапинками. И за людьми они тоже наблюдают. А те и не догадываются об этом. И только птички знают, что эти жуки волшебные. Что их нельзя обижать и клевать. Для них они словно несъедобные. Это же феи, а не настоящие вкусные гусеницы и жучки.
Олеженька всех поражал своей наблюдательностью и умением из обыденных вещей придумать какую-нибудь увлекательную сказочную историю. Разве мог знать ребенок в детском саду, что птицы действительно не едят божьих коровок, но на прогулках он эту особенность подметил, пронаблюдал. И сделал свои выводы. Про волшебную природу всего этого.
— За вашим Олежкой хоть записывай! Такие истории сочиняет! Точно писателем-фантастом будет. Или сказочником! — приговаривала нянечка, отдавая вечером сына матери.
— Да уж. С фантазией у него все в порядке, — подтверждала Серафима Аркадьевна.
— А главное, что все его сказки такие добрые и чудесные, — хвалила воспитательница.
— Да. Он у нас растет добрым мальчиком, — гордо отвечала мать.
И Олеженька действительно был очень добрым. Но его никто не обижал. Ни в садике, ни в школе, ни во дворе. Ему не приходилось драться и силой и жестокостью завоевывать авторитет. Просто все дети знали его необыкновенную способность фантазировать, рассказывать увлекательные и очень интересные вещи.
Его все любили за его веселый и добрый характер, но больше всего его любили за то, что с ним никогда не бывает скучно. Любая вещь для него была необыкновенной. Он мог поднять с дороги обычный камушек и на ходу придумать увлекательнейшее приключение этого необычного персонажа. И так придумать, что все слушают разинув рты и ловят каждое слово.
Серафима думала, что сын станет каким-нибудь литератором. А он увлекся рисованием. Поначалу не совсем получалось. А откровенно говоря, совсем не получалось. Но сын проявил настойчивость и продолжал заниматься.
Учитель в художественном кружке постоянно отвечал на его вопросы, постоянно показывал и рассказывал ему как надо работать со светотенью, с перспективой, с формами и с бликами. А у него вопросов не уменьшалось. Олег просто донимал учителя своими бесконечными "почему", "расскажите", "покажите", "посмотрите"…
И, в конце концов, у него начало получаться все лучше и лучше. В группе были дети, которым все давалось намного проще и легче. И техника рисования у них была лучше. Но Олег не сдавался. Он настойчиво рисовал, рисовал, и еще раз рисовал. По многу раз рисовал один и тот же предмет, иногда слегка меняя ракурс. Он тренировал руку, учился, работал над техникой рисования.
У него стало получаться не хуже, чем у других. А потом и лучше. И если в классе на занятиях он рисовал натюрморты, портреты, пейзажи. То дома он рисовал для себя. Он изображал то, что рождалось в его фантазиях.
На рисунках часто мелькали русалки, феи с крылышками, домовые, лешие, болотные ведьмы, старушки, явно смахивающие на ту, которая жила в избушке на курьих ножках. И цветы. Много полевых цветов среди лесных чащоб, у старых замшелых пней, в руках и косах у русалок… Даже та самая Бабка Яга и та была с лесной фиалочкой в скрюченной руке. То ли для зелья траву собирала, то ли любовалась крохотным лесным чудом…
Все эти волшебные истории и сказки, что придумывал Олег, ложились на его рисунки сказочными сюжетами. Персонажи были такими яркими и незабываемыми. И даже самые недобрые в обычных сказках здесь вдруг обретали какие-то теплые черты, словно проявляли глубоко скрытые добрые качества.
Та же Баба Яка смотрит на маленький цветочек в соей руке таким задумчивым взглядом, словно вспоминает себя молодой и красивой девушкой, может и влюбленной. А может, ей кто-то когда-то дарил букетик таких цветочков. Потом прошли годы, превратившие её в страшную злобную старуху. Но только сейчас в её взгляде видна ностальгия по тем прекрасным временам молодости и влюбленности…
И так в каждом рисунке, в каждом образе. И леший ласково поправляет грибочек на колючей ежовой спинке. И в русалочьих взглядах нет ни холода, ни высокомерия, ни жестокости. Они любуются кувшинками с такой нежностью…
А что уж говорить о добрых персонажах! Они просто излучают радость, душевное тепло, восторг от красоты простых лесных вещей — земляничной ягодки, спрятавшейся под листочком, солнечного блика в капельке росы на лазоревом колокольчике, мягкого малахитового бархатного мха, покрывающего ствол старого поваленного дерева…
И лесных ландышей. От нежно-салатовых трубочек молодых листочков, только пробивающихся сквозь хвойную подстилку леса ранней весной до темно-зеленой осенней листвы с яркими красно-оранжевыми кругленькими ягодками, свивающими с тонких цветоносов на месте нежных цветочков. И конечно, сами цветы. Среди листвы, в руках персонажей, просто букетами в любимой маленькой домашней вазочке. Он рисовал их чаще всего, больше всего. Может потому что сильнее всего любил именно эту пору года, именно эти цветы.
Его рисунки просто завораживали своей красотой и каким-то внутренним светом. На них хотелось смотреть и смотреть. И все время глаз отыскивал какие-то новые мелкие детали, которые еще больше наполняли смыслом общую картину происходящего на рисунке.
Серафима Аркадьевна бережно хранила все до единого листочки. И готовые работы, которые все время хотела оформить в рамочки и развесить в квартире. И мелкие кусочки, наброски, зарисовки каких-то деталей, фрагментов…
Да только их было так много! Сразу все не получится сделать в рамочки. Да и вешать столько некуда. А выбрать, какой рисунок будет висеть и радовать глаз в первую очередь, а какой будет ждать своего часа в папке, было ох как нелегко.
А еще ей передали его работы из института. Он же после школы поехал и поступил в институт. Почти целый год учился. И хорошие работы у него получались. Преподаватели его хвалили, выставляли его работы для участия в конкурсах.
Эх, если бы он не приехал тогда на весенние каникулы. Может быть и жив остался, и судьба сложилась бы по-другому. Но он хотел обязательно приехать. Очень хотел сказать что-то важное, да так и не успел…
Серафима опустилась на скамейку у первого подъезда. До дома еще совсем немного, всего несколько подъездов пройти и подняться на третий этаж… Но все эти мысли, воспоминания снова наполнили глаза слезами. Сколько ж может кровоточить эта душевная рана!
Ведь говорят, что время лечит. И что? Уже скоро будет год, как не стало её любимого и единственного сыночка. Но легче не становится, даже наоборот, сейчас, в эту же пору года Серафим ощущала боль от потери намного сильней. Она тосковала по нему целый год. И с каждым днем эта тоска становилась только сильнее. С каждым днем все непоправимее ощущалась потеря.
После пережитого шока Серафима даже не сразу поняла все последствия. А потом до неё стал доходить факт того, что случившееся окончательно, что больше никогда она не услышит в телефоне голос своего сыночка. Не увидит, как он склонился над листом и сосредоточенно рисует. Не обнимет свое единственное дитя, такое до боли родное и такое до безумия любимое…
Брат Ефим часто звонил сестре, старался поддержать её. Он сразу же все бросил и приехал как только узнал о трагедии. Это он занимался всеми организационными делами. Серафима была словно во сне, в каком-то жутком не прекращающемся кошмаре. А Ефим смог взять себя в руки и помочь сестре в эти страшные дни.
Но потом ему пришлось вернуться к себе. Жена, дети , работа, квартира… У Ефима была своя жизнь. Но он искренне любил племянника. И после смерти её мужа остался единственной серьезной мужской опорой сестры. Вот уже год, как все произошло, а Ефим каждый день звонит сестре. Разговаривает с ней обо всем, часто выслушивает её горькие слезы, сочувствует и по возможности успокаивает. Вот и сейчас стоило Серафиме зайти в квартиру, как раздался телефонный звонок.
— Ну, где же ты? Чего не отвечала? — взволнованно спрашивает брат.
— Да все в порядке! Я телефон дома на зарядке забыла, вот и не брала трубку. Сейчас уже дома. Не волнуйся, Фима, — оправдывалась сестра.
— Куда ходила?
— Да на рынок. Купила искусственных ландышей. Украшу могилку Олеженькину.
— Сима, ну зачем ты сейчас этим занимаешься? Зачем об этом думаешь? Не надо тебе туда одной ездить! Вот подожди, я опять отпуск возьму и приеду. Помогу тебе и памятник заказать и установить. Уже ведь можно. Год прошел. А потом и украсим там все твоими цветочками. И живых потом насадим. Все как ты хочешь. Только, Симочка, не езди туда одна без меня. Хорошо? Ладно? Договорились?
— Ну, хорошо, Фима. Вместе так вместе, — соглашается сестра.
Брат еще рассказывает что-то про свою работу, про дочерей, как они учили стихотворение, передает привет от жены. Серафима слушает его и словно оттаивает. Она начинает немного улыбаться. Радуется за брата, что у него все хорошо. И жена хорошая, и дочурки замечательные подрастают.
Только она, Серафима, осталась на старости лет одна-одинешенька. И овдовела, и сына потеряла — свою самую большую ценность в этой жизни. Брат хоть и есть, но он далеко. Приезжает очень редко, в основном по телефону общаются.
Но и это хорошо, и это её радует хоть немного. Пусть он будет счастлив за них двоих. Пусть хоть у него все сложится нормально. Вырастит своих девчонок, а потом и внуки пойдут — золотая старость! Не то что у неё — пустота одиночества, да рисунки, оставшиеся от любимого сыночка…
Положив трубку, Серафима пошла разбирать сумки. Из большого пакета достала коробку, приоткрыла её и еще раз посмотрела на цветочки. Хорошие, почти как настоящие. Она, конечно и живых туда посадит. Как только установят гранитный памятник. Выкопает здесь под домом. Их тут с её легкой руки много наплодилось. Можно и проредить слегка. А эти искусственные тоже не помешают. Они-то будут цвести круглый год, а не только весной.
Серафима сидела на табурете и задумчиво рассматривала цветочки, когда в дверь неожиданно позвонили. Кто бы это мог быть? Она никого не ждет. Серафима отложила коробку в сторону и пошла открывать дверь.
На пороге стояла незнакомая девушка. Серафима была абсолютно уверена, что никогда раньше её не видела. Девушка была какая-то испуганная или просто очень смущенная… В руках у неё был большой конверт из голубого шерстяного одеялка. Внутри спал грудничок. На полу у ног стояла дорожная сумка.
— Здравствуйте. Вы, наверное, Серафима Аркадьевна?
— Да, а вы?
— А я София. Мне Олег про вас рассказывал.
— Так проходите, чего же вы в дверях-то стоите? Давайте ребенка положим на диван. Проходите, присаживайтесь. Может, чаю? Вы с дороги?
— Спасибо. С удовольствием. Мы действительно долго добирались.
Девушка аккуратно положила сверток со спящим ребенком на диван и глянула на открытую коробку с ландышами.
— О, любимые Олежкины ландыши! Сколько их тут! А Олег скоро придет?
Серафима остановилась на полпути на кухню и медленно обернулась. Она смотрела на девицу и не могла понять, почему та задала такой вопрос. Серафима медленно пошла обратно. На её лице было такое выражение, что София невольно испугалась.
— Я всего лишь хотела его увидеть. Сказать ему что-то важное. Если он не захочет ничего, я настаивать не буду. Просто он должен знать.
Серафима по-прежнему молчала. Слова не шли у неё с языка. Она разглядывала Софию и не могла сообразить до конца, что же происходит. А та совсем растерялась под таким взглядом, смутилась и снова спросила:
— Так Олег скоро придет?
— Олег не придет. Он не придет. Никогда. Его нет.
— Как нет? А где же он? Я думала, что он поехал домой, к вам? Мне в институте сказали, что его работы и вещи отправили ему домой… — София по прежнему ничего не понимала.
— Отправили. Домой. Да, его вещи и рисунки мне вернули, — подтвердила мать. Слова давались ей с трудом.
— Так а где я могу его увидеть? Он не с вами живет?
— Он не живет. Он умер. Год назад его сбила машина…
Матери было больно вслух произносить эти слова. Словно с каждым словом сын снова умирал. А София была просто поражена, ошарашена услышанным. Она не хотела верить, она не могла принять так сразу эту новость. Смотрела на мать удивленными, неверящими, но постепенно осознающими реальность глазами. Слезы начали наполнять эти глаза, полные боли и отчаяния.
И Серафима не выдержала и тоже заплакала, глядя на неё. А София опустилась на стул, закрыла лицо руками и совсем разрыдалась. От этого, а может просто время пришло, зашевелился сверток на диване. Малыш начал просыпаться и ворочаться в одеялке. Носик недовольно сморщился, губки скривились. Раздался недовольный писк, готовый перейти в плач.
София начала вытирать лицо, обернулась к малышу. Да, надо брать его на руки, а то сейчас раскричится и потом его будет еще труднее успокоить. Она встала со стула и подошла к дивану, наклонилась над малышом, улыбнулась ему сквозь слезы и бережно взяла на руки. Ребенок немного успокоился, не начинал плакать, но все еще проявлял недовольство.
Серафима тоже утерла слезы и с непонятным любопытством наблюдала за всем происходящим. Что это за ребенок. И что за девушка эта София? А она почувствовала пристальный взгляд, посмотрела Серафиме прямо в глаза, а потом грустно опустила взгляд в пол. Она поняла вопрос, на который должна была ответить. И теперь решалась — сказать или просто уйти. И решилась.
— Это Артем. Ему пять месяцев. Будет двенадцатого числа. Артем Олегович. Я записала Олега отцом, хоть не встретила его, когда вернулась в институт. На звонки мои он не отвечал. А в деканате мне просто сказали, что он больше там не учится, что его работы отправили домой.
Серафима села на стул от удивления. Она была ошарашена этой новостью. А София продолжала. Она хотела все объяснить, хоть Серафима Аркадьевна и не задавала вопросов вслух.
— Олег сделал мне предложение, он говорил, что поедет и поговорит с вами. И больше не звонил и не появлялся. А мне пришлось уехать домой. Заболела моя бабушка, её положили в больницу с инсультом. На хозяйстве никого, за ней самой ухаживать некому. Я должна была уехать. Должна была. Я просила девчонок, чтобы они передали все Олегу, когда он вернется. Чтобы он знал, где я и что со мной. Чтобы мог приехать ко мне. Но он так и не приехал…
Серафима Аркадьевна грустно кивала головой. Олег не мог приехать, не мог позвонить, не мог найти Софию. Олега уже не было. И матери он ничего не успел сказать. Не успели они поговорить…
— А потом родился Артемка. Первые месяцы было совсем не до этого. А сейчас, когда баба Марфа уже может потихоньку сама на хозяйстве оставаться уже и без моей помощи, я решила все же разыскать Олега и сказать, что у него родился сын. Что он стал отцом. Хотела посмотреть ему в глаза и спросить, почему же он исчез. Ведь мне всегда казалось, что он не из тех, кто просто так бросает любимую девушку. К тому же беременную. Он же так радовался, когда мы узнали о беременности! Он не мог передумать или испугаться. Даже если бы разлюбил, то сказал бы об этом. Он ведь такой. Был…
Малыш на руках у матери успокоился, не нервничал и не плакал. Слушал её голос и смотрел своими синими глазенками на мамино лицо, склонившееся над ним. Серафима перевела взгляд с девушки, закончившей рассказ, на притихшего малыша. Она только сейчас заметила, какие у него голубые глаза. Прямо как у его отца. И носик такой же, как у Олежки в детстве.
Серафима привстала со стула, и не отрывая жадного взгляда, подошла поближе. Хотела лучше рассмотреть своего внука. Несмело протянула к нему руки, а мать неожиданно спокойно и доверительно слегка отстранилась от малыша, протянула его Серафиме.
И та бережно, словно самую хрупкую и драгоценную вещь, приняла в свои руки этот теплый сверток с милым детским личиком, рассматривающим с любопытством новую тётю. А она склонилась над внуком с легкой, еще какой-то несмелой улыбкой. Первой улыбкой за весь этот страшный год…
Они с Софией сидели за столом. Артемка давно спал, а Серафима Аркадьевна все расспрашивала и расспрашивала девушку. София была сиротой. Ее воспитывала бабка Марфа, которая теперь сама нуждалась в помощи. И бедной девушке было просто не разорваться. Может быть, именно поэтому она и поехала, чтобы найти Олега. А ведь могла бы и не приехать. Растить Артемку в одиночестве и всю жизнь держать обиду на Олежку. Всю жизнь думала бы, что Олег ее бросил, бросил беременную, даже не задумываясь о том, как она живет.
Серафима Аркадьевна показывала девушке фотографии сына, когда маленький был, как подрос. Рассказывала множество невероятных историй, которые сочинял маленький Олежка. Но женщину мучил только один вопрос.
-София, а что же теперь?
-Я не знаю пока.. Наверное, вернусь к бабке в деревню. Мне одной не прожить с Артемкой.
-А может.. Может, останешься у меня? Я с Артемкой помогу, ты учиться сможешь, пусть заочно. Комната Олежки пустует. Я с документами на Артема помогу, чтобы ты пенсию получала…
Девушка снова заплакала.
-Зачем мне эта пенсия?...
Серафима Аркадьевна положила руку на руку девушки.
-Это тебе сейчас так кажется. А малыш расти будет, знаешь, сколько всего нужно?
Женщина говорила, ей было больно, но сейчас она понимала, что она не одна, что маленький сын Олежки, и его невеста нуждаются в ее помощи, и это придавало сил.
София решила, что немного поживет. А дальше будет видно. Серафима Аркадьевна ни шаг от внука не отходила. Она видела, что Софья часто плачет, когда думает, что ее никто не видит. В один из дней молодая женщина подошла к ней.
-Серафима Аркадьевна… А можно на кладбище съездить? Должна же я Олежке сына показать?
-Конечно, Софьюшка, как раз и ландыши Олежке отвезем.
На следующий день с утра Серафима Аркадьевна, Софья и Артемка поехали на кладбище. Вошли в оградку. Софья смотрела на фото, а по щекам текли слезы. Серафима Аркадьевна первый раз сдержалась, а все потому, что на руках у нее был Артемка. Малышу не нужно нервничать. Они посидели, и Софья задала вопрос, который мучил ее все это время.
-Серафима Аркадьевна, как это все произошло? Простите, что спрашиваю, я понимаю, как вам тяжело, но я должна знать…
Женщина вздохнула..
-Олежек уже почти у дома был. Приехал под вечер, людей мало, машин мало. А тут из соседского дома ватага ребятни выбежала. И один из них мяч упустил, И не раздумывая бросился за ним на дорогу. А Олег на перерез.. Мальчонку отбросить успел, а сам угодил под колеса. Если бы машина по правилам ехала... А то ведь гнал, как сумасшедший.
Они еще только дверь домой открывали, а уже слышали, как телефон надрывается.
-Ох, опять телефон забыла, брат ругаться будет.
Она забежала и схватила трубку.
-Алло.
-Сима! Н где ты снова бродишь?
-Фимочка, не ругайся, на кладбище была. Телефон снова дома забыла.
-Опять? Опять одна? Я же просил тебя.
-Фимочка, я не ода.. Ох, Фима.. У нас радость какая.. У Олежки, оказывается сын родился. Они сейчас у меня.
-Сима, ты уверена? Может это мошенница?
-Ох, Фимочка, ты как только Артемку увидишь, так тебе стыдно за такие слова станет..
-Сима.. Неужели правда?
-Правда, Фима.. Правда.
-Сима, я завтра приеду.
-А как же отпуск?
-К черту отпуск.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ Ефим звонил в дверь сестры. Слышно было, как из квартиры доносятся очень вкусные запахи. Дверь ему открыла молодая симпатичная девушка.
-Здравствуйте. Вы Ефим Аркадьевич? Проходите, Серафима Аркадьевна с пирогами занимается.
Ефим прошел, поцеловал сестру. А потом строго сказал:
-Внука показывайте мне.
Софья провела его в комнату. Артемка не спал, Кряхтел и пытался сесть.
-Артем! Рано еще. Ну куда садишься?
Софья строго на него посмотрела. А потом заметила, как в довольной улыбке расплывается лицо Ефима.
-Наша порода!
Вечером был большой семейный совет. Вернее, совет устроили Серафима и Ефим, а Софья просто слушала и улыбалась. Во-первых, было решено, забрать бабу Марфу, во-вторых, Софье восстановиться и доучиться, в третьих, будущее Артема расписали буквально до 18 лет. Включая всевозможные кружки и занятия.
Софья засыпала и думала.. Ей очень плохо без Олега, очень тяжело. Но, когда она находится рядом с мамой Олежки, то как будто он рядом. Артем просто души в бабушке не чает. Как только видит, сразу ручки тянет. А серафима как будто помолодела даже.
А еще Софья думала над ее словами. Она уже спать собиралась, когда Серафима к ней подошла.
-Софьюшка.. Все, что мы сейчас говорим-это правда. Но, если когда-нибудь, ты решишь выйти замуж, никто из нас не будет против. Мы же все понимаем, ты молодая.
Софья засмеялась.
-Серафима Аркадьевна, давайте сейчас не будем об этом. Вообще пока ни о чем таком не будем… Все же хорошо, мы вместе. Артем счастлив.
Автор Кристинка