Первая часть.
На следующий день я стал свидетелем сцены, которую устроил один из постояльцев. Это был тот тощий, похожий на мышь парень в лоснящемся пиджаке. Он пытался уйти. Я увидел бледную хозяйку, которая выбежала из холла к своей комнате, споткнулась на ковре и чуть не упала. Тощий бушевал у дверей.
— Я не могу тут оставаться! — донесся до меня его высокий голос. — Не могу! Не после этого!
На крики медленно, как муравьи на варенье, сползались постояльцы.
— Успокойтесь, ну, — басил садовник Ильдар, — вы никуда не пойдете.
— Попробуйте меня остановить!
Я вышел в холл и увидел, что тощий стоит у распахнутой двери, закрываясь своим истерзанным саквояжем, как щитом. Саквояж был упакован в спешке и кое-как — из-под крышки торчали какие-то тряпки.
— Вас завал остановит, — неодобрительно сказал садовник, — подите сами и посмотрите.
— И пойду!
Он в последний раз окинул холл взглядом: побледневший, взъерошенный, но при этом полный странного достоинства, как “Свобода на баррикадах”. В его глазах был вызов. Мешать ему, впрочем, никто не стал. Он подхватил свой жалкий чемоданчик и вышел, хорошенько приложив дверью о косяк.
Дождь под утро уже перестал. Я поднялся к себе, захватил куртку и тоже пошел прогуляться.
В садике у старой каменной стены была какая-то потасовка. Спорили двое. От меня их закрывал большой куст шиповника, усеянный болезненно-красными ягодами. Из праздного интереса я ускорил шаг, чтобы успеть посмотреть на происходящее.
— Чего вы от меня хотите? — кричал мужчина. Я узнал тощего. Он явно был на взводе. — Я ухожу!
— Не уходите, — почти нежно отвечал ему молодой голос. Это был Йонас. — Я знаю, что вы сделали.
— Что вы несете… Господи!
Я вынырнул из-за куста как раз вовремя, чтобы увидеть, как мой товарищ загораживает мужчине дорогу. Получалось у него это не слишком хорошо. Оба были худыми, примерно равными по силе, но на стороне беглеца было преимущество — яростное, как я понял с первого взгляда, желание убраться подальше.
Тощий сделал попытку оттолкнуть Йонаса, но тот грубо схватил его за плечи и отбросил обратно в садик. Он стоял перед калиткой, перегородив путь.
Мужчина обомлел. Потом сделал лицом что-то невероятное — клянусь, такой резкой смены мимики я никогда еще не видел. Он изумился, потом расстроился, а потом вроде как разозлился. Плешивые брови взлетели к темной челке.
— На что это вы намекаете! — прошипел он, потеряв знак вопроса. Йонас зло оскалился.
— Вам все равно никуда отсюда не уйти, — сказал он, — и лучше бы вы даже не пытались. А то я, не дай бог, решу, что вы как-то связаны с кончиной моей сестры.
— Да как вы смеете! Я не убийца!
— Разве я говорил про убийство? — Йонас театрально развел руками. — Разве говорил? Володя! — он вскинул глаза, безошибочно находя меня. — Не давай ему уйти!
— Вы намекаете… — запальчиво начал мужчина. Йонас его перебил:
— Слушай, ты… — он бросил взгляд на меня, и я поразился ненависти в его глазах. — Я был сегодня в комнате Евы. Она моя сестра и, думаю, я имел на это право… Кто-то поковырялся в ее шкафах. Пропали ее личные вещи. Ты понимаешь, к чему я веду?
На беглеца стало жалко смотреть. Он опустил саквояж и попытался отвести его за спину. Движение не осталось незамеченным.
— Володя, хватай!
Повинуясь его резкому окрику, я выхватил саквояж из рук мужчины. Тот вскрикнул от неожиданности, обернулся и, чуть замешкавшись, бросился на меня. Не знаю, что он хотел сделать. Он не был похож на человека, который умеет драться.
Я не успел ничего предпринять. Йонас схватил его за шиворот, развернул к себе и ударил кулаком прямо в лицо.
Кровь фонтаном брызнула из носа мужчины. В сером свете осеннего полдня она выглядела, как рубиновое вино.
Я дернулся и замер. Меня сковал приступ кататонии.
Мужчина закричал от боли. Крик разнесся по садику, спугнул пару галок с гранатового дерева.
Перед моими глазами все закачалось. Я уже видел это. Где-то я уже это видел….
────────────────────────── ◉ ─────────────────────────
Я пришел в себя там же, в саду, лежа на земле. Под моей головой был саквояж тощего. Самого владельца нигде не было видно.
— Ну, что ты? — тихо спросили откуда-то сверху. Я задрал голову и тут же сморщился от боли.
— Йонас?
Он сидел рядом, по-турецки скрестив ноги, и нервно перебирал пальцами край своей куртки. Лицо его было словно склеено из двух: безмятежная улыбка, а поверх нее — все еще черные, кипящие злобой глаза.
— У тебя с сердцем беда, что ли… — сказал он с досадой.
— Где этот? — я попытался сесть, но Йонас меня остановил.
— Лежи. Он ушел. Ничего. Далеко не уйдет. Его будут искать. Если горы не заберут… — он вдруг осклабился, и его лицо стало жутким. — Володя, я распотрошил его сумку. Там Евины вещи.
— Что? — я резко сел и схватил саквояж. Йонас кивнул.
— Загляни. Он украл ее украшения. Иконы. И главное… — тут он выругался, не в силах держать себя в руках, — дневник прадеда.
Я положил саквояж на место.
— Дневник прадеда? Зачем?..
— Не знаю, зачем. Может, хотел продать, как антиквариат. Красивая вещица.
— Зачем Ева его взяла?
Йонас пожал плечами.
— Она со мной ничем не делилась. Сказала, потом расскажет.
— Расскажет что?
Он поглядел на меня, будто взвешивая, чего я стою. Затем сказал:
— Прадед изгонял дьявола. Дед. Мать. И Евка.
— Прости?
Йон фыркнул.
— Ну, такое… такое семейное дело. Надеюсь, ты никому не расскажешь? Мы из рода священников. Когда-то у нас были деньги, было имя. Нас уважали. Но потом… — он зябко повел плечами. — Как бы там ни было, это не значит, что дьявол ушел. Дьявол всегда рядом, — и он внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я скажу.
Я не знал, что на это можно ответить.
— Так она… вы в это верите?
— Я — нет. Это ужасная глупость. А Ева… не знаю. Она со мной ничем не делилась. — повторил он и раздраженно передернул плечами. — Теперь уже не узнаешь.
Повисло неловкое молчание. Наконец, Йонас встал и подал мне руку. Вежливо, чуть прохладно справился, как я себя чувствую. Забрал чужой саквояж. Предложил опереться на свое плечо, от чего я отказался. Мы пошли в отель.
Когда мы вернулись, все уже знали о случившемся: несколько человек стояли на крыльце и встречали нас.
────────────────────────── ◉ ─────────────────────────
Брат отвел меня к себе в комнату и дал таблетку. Он давал мне такие каждое утро, но сейчас, видимо, решил, что из-за приступа мне нужна еще одна. Внутри желатиновой капсулы собирался тревожный черно-красный туман. Я не знал, что в ней. Брат мне не рассказывал.
Георгий проследил, как я пью лекарство, а затем сел на диван и похлопал рукой по свободному месту. Я подошел.
— Садись.
Я сел. Брат протянул руку, обнимая меня за плечо.
— То, что произошло… — тихо сказал он после нескольких минут молчания, — этого не должно было произойти. Не с тобой. Не так.
— О чем ты?
— Я надеялся, ты сможешь отдохнуть и прийти в себя. Кошмары снятся?
— Нет.
Он повернулся, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Ну, славно. А Йонас совсем помешался.
— Совсем нет!
— Я видел, что он сделал с Ладо. Если бы этот жалкий человечек не умел так быстро бегать, его лицо превратилось бы в фарш.
— Послушай-ка….
— Я не хочу, чтобы ты таскался везде с этим мальчишкой. Даже не трогай его. Ты понимаешь меня?
Я в изумлении посмотрел на брата. От него я таких слов не ожидал. Он был не из тех, кто любит читать нотации, да еще и в таком снобистском тоне.
— Он сведет тебя с ума, — брат властно похлопал меня по плечу и отстранился. — Рыскает по всему отелю, разыскивает какие-то следы… Его очень подкосило, Володя. Но ты-то понимаешь, из-за чего умерла Ева?
Я уставился в черные немигающие глаза Георгия. На секунду меня захлестнул страх. Мне показалось, что сейчас он скажет что-то ужасное.
— Она была совсем пьяненькая, — после недолгой паузы сказал брат. — Бедная Ева. А эта чертова лестница… Будь осторожнее с Йонасом. Эта история может отбросить тебя обратно.
— Обратно? — эхом повторил я.
— Ты регрессируешь. Я увидел, что у тебя намечается прогресс. Но теперь….
Я глубоко вздохнул.
— Что со мной произошло, Гоша? Почему я так реагирую?..
Брат мягко улыбнулся мне, как пятилетнему:
— Ты должен вспомнить сам. Я тебе помогать не буду. Ты вспомнишь, когда рана затянется.
— Что я видел?
— Тут я тебе не помощник.
Мне хотелось разозлиться, вскочить и оттолкнуть его, но я не стал. Что-то меня останавливало. Наверное, то, как смотрел Георгий. С надеждой.
────────────────────────── ◉ ─────────────────────────
Не знаю, в какой момент я начал ощущать паранойю. Вы знаете, что это такое? Испытывали на своей шкуре?
Все следующее утро я чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Мне не нравилась эта гостиница. Определенно не нравилась. Проходя по коридорчику, в который смотрели двери номеров, я понял, что стараюсь держаться поближе к окнам. Серый дневной свет тоже вызывал тревогу, но тени… тени, которые прятались у глухих стен, тревожили меня больше.
Я спустился на второй этаж, стараясь не смотреть на нижний пролет. Ковер, сбитый каблуком Евы, так никто и не поправил. Часы смотрели на меня из своего темного угла, ухмыляясь стрелками. В отеле было очень тихо. Наверное, все были в гостиной. Туда мне спускаться не хотелось. Головная боль, мучившая меня прошлым вечером, вернулась. Пройдясь по коридору, я нашел комнату Йонаса. Он, помнил я, жил в третьей.
Дверь была приоткрыта, как тревожащийся рот. Я постучал в притолоку.
— Войдите! — донесся до меня голос.
Йонас стоял у большого зеркала с бритвой. Прикованный к отражению, в котором его бледный двойник делал аккуратные движения рукой, он даже не повернулся. С моего ракурса я видел его сосредоточенный взгляд в мутном стекле. Он поднял глаза, пытаясь найти меня в зеркале, но не нашел. Все-таки обернулся.
— Ну? — грубовато спросил он.
— Хорошее у тебя зеркало, — вдруг сказал я.
Йонас положил бритву и посмотрел на меня.
— Ну, и? — сказал он. — Проходи, раз пришел.
Я невольно пожал плечами.
— Душно. Давай выйдем на улицу.
Йонас улыбнулся. Бритва упала на столик.
— Выйдем.
Мы выбрались на крыльцо, и Йонас облокотился о шаткие перильца. Достал из кармана сигареты. Закурил.
— Йонас, что?
— Почитал этот дневник….
— И что?
Он обернулся ко мне — нервная усмешка прячет тревогу.
— Там какая-то чушь. Бред.
— Так что там?
Он передернулся.
— Знаешь... Этот старик… — он затянулся папиросой, как взрослый, жадно и нервно. — Тот старик в алой размахайке. Ты помнишь?
Я кивнул.
— Он следил за Евой. Все время был рядом. Он ее преследовал.
— Что ты хочешь сказать?
Йонас посмотрел на меня, как на слабоумного.
— Если ты скажешь мне, что он не при чем, я тебя ударю. Клянусь богом.
— Ты что ли думаешь, что он убил Еву?
— Боюсь, да. Когда мы только приехали, я пошел покурить в сад. Вернулся, увидел этих двоих в коридоре. Старикан меня увидел и тут же ушел. Она была такая встревоженная… А он выглядел не лучше. Лицо у него было… — Йонас помахал сигаретой перед собственным носом, — вытянутое. Мрачное. Евка, конечно, мне ничего не сказала. Я подумал было, что он приставал к ней, и хотел тут же идти разбираться, но она меня остановила. Как всегда, не стала ничего объяснять. Может, он угрожал ей….
— Йонас, — я постарался говорить как можно мягче, — нельзя обвинять человека в убийстве, основываясь только на выражении его лица.
— Он все время был рядом с ней, — упрямо повторил Йонас, — всегда. Помнишь, как мы с тобой вышли с балкона в гостиную? Ты еще посмотрел на Еву и сказал, что понимаешь брата… что он пошел к ней. А рядом в кресле сидел этот мерзкий старикашка. Помнишь?
— Действительно, — сказал я, — ну и что? В этом чертовом отеле есть всего одно место, где можно провести время в компании. И всего один камин. Старикан просто решил подремать у огонька.
— Если он и правда спал.
— Ты немного… уходишь в штопор.
Йонас едко рассмеялся.
— Я просто пытаюсь найти убийцу, только и всего.
— И какой же у тебя план, позволь узнать?
Он улыбнулся и ничего не ответил. Затем, выбросив окурок, сказал:
— Володя, можно, я покажу тебе кое-что? Нужно будет пойти в комнату Евы. Там еще ничего не убрали. Может, ты поймешь.
Заинтригованный, я согласился.
В молчании поднявшись в отель и пройдя по узкому коридору, мы остановились перед дверью покойницы. Йонас достал из кармана ключ. Поворот в замке, резкий щелчок, похожий на пистолетный выстрел.
— Ты готов? — он улыбался какой-то жалкой улыбкой. Только теперь я почувствовал его страх. Этот страх пах нагревшимся металлом, медным пятачком в руке. Я уверенно кивнул. Чем он мог меня напугать?
Йонас толкнул дверь.
Волна приторно-сладкого запаха сшибла меня с ног. Я схватился за косяк, чувствуя, как по телу проходит онемение, начинаясь от кончиков пальцев и тошнотворно вибрируя в голове.
Красное. Все было красным. Комната тонула в багровом сумраке, который только усиливался от пронизанных светом занавесок.
Спальня Евы была заставлена вазами, графинами, фужерами и горшками. И во всех этих емкостях стояли алые розы — десятки, сотни. В спертом воздухе они издавали мертвый запах, похожий на гниль. Казалось, он забирался мне в глотку, прожигал до самого нутра.
Йонас шагнул через порог и бессильно взмахнул рукой.
— Проходи, пожалуйста, — сказал он.
Я не хотел заходить. Но под его умоляющим взглядом все-таки зашел, прикрыв за собою дверь — осторожно, будто мог разбудить покойницу. Удушливая вонь цветов сжала мне виски, как мертвые пальцы.
— Я не бывал здесь, пока она была жива, — тихо сказал Йонас, — она меня не впускала. Я спрашиваю себя, откуда… откуда все эти розы? Когда они появились?
Я сел на первый подвернувшийся стул. Из горла поднималась волна тошноты.
— Какое… безумие, — выдавил из себя я. — Кто-то ей их подарил.
Йонас многозначительно посмотрел на меня.
— Сначала я тоже так подумал. Я подумал, что это старик. Опустим, как он мог бы незаметно притащить такую кучу букетов. Но потом я начал читать дедов дневник и кое-что обнаружил. Пожалуйста, — мягко попросил он, — послушай. И тогда мы уйдем. Договорились?
— Можешь почитать мне в другой комнате, — предложил я, но Йонас покачал головой:
— Нет, Володя. Здесь.
Он подошел к книжному шкафу и достал с полки какую-то тетрадь в красной обложке.
— Дед постоянно писал о розах, — сказал он, — он был одержим розами. Знаешь, сколько в мире есть прозвищ у роз? Он перечислил их все. Царица цветов. Благословение Марии. Кровь земли. Последнее ему нравилось больше других. Что такого хорошего в розах?
Я закашлялся, прижав ладонь ко рту. Меня тошнило все сильнее. Комната будто дышала, наваливаясь страшным багровым жаром. Казалось, мертвые цветы высасывают из воздуха кислород.
— Он сочинял розам оды, — продолжал Йонас, — молился на них. Я прочитаю тебе его стихотворение.
Он откашлялся и начал читать нараспев:
— Спасение — в розах. В кровати своей.
Лежишь ты, безмолвный, под тяжестью дней.
Я алые розы тебе принесу,
От морока прошлого ими спасу.
Святые цветы, что защиту дают,
Когда по незнанью предложишь приют.
Созданиям ночи и мрака сынам.
Спаси своих слабых, спасешься и сам.
О розы, густая садовая кровь,
Возьми их с собой, чтобы снова и вновь.
Себя осеняя священным крестом,
Защиту найти под господним щитом.
Йонас закрыл тетрадь и взглянул на меня. Я едва мог дышать.
Стихотворение напугало меня своей неясностью, мрачностью. Строки словно кололи шипами, огорчали чем-то неявным. Отвратительно рваный ритм сбивал дыхание.
— Что ты думаешь? — осторожно спросил Йонас. Он стоял, облокотившись на шкаф, и нервно кусал губу, будто сам написал этот ужасный стих и теперь ждал моей критики. Я судорожно передернул плечами.
— Это похоже на стихи сумасшедшего.
— Да, я тоже так думаю. Но еще я думаю, что Ева воспринимала его слова очень серьезно. Она сама купила все эти цветы. Только вот когда….
Я понял, что больше ни секунды не выдержу в этом жутком месте. Поднялся на ноги, но тут же упал обратно на стул. Перед глазами плавали красные пятна, мышцы не слушались.
— Что с тобой? — спросил Йонас.
— Мне нехорошо, — выдавил я, — тут нечем дышать. Мне не нравится эта комната. Пожалуйста… помоги мне уйти.
— Святые цветы, — задумчиво сказал Йонас, когда мы вышли из Евиной спальни и остановились в коридоре. — При чем тут святость… Мне одному они напоминают раны?
— Раны?
— От ножа.