<< Начало
<< Предыдущая глава
На радио так и не ответили. Он позвонил раз, позвонил два. Ответом были длинные гудки, похожие на протяжное мяуканье умирающего кота.
— Да чтоб тебя, — выругался Лозовский, когда и в третий раз никто не снял трубку.
Он посидел с минуту, глядя в компьютерный монитор. Открыл телефонную книгу, нашёл контакт «Мастер», позвонил. На другом конце тоже кто-то мяукал, долго, протяжно и…
— Алло, — ответил недовольный голос, — вы же знаете, я больше не принимаю…
— Здравствуйте, — затараторил Лозовский, — я буквально на секунду, у меня тут капризничает магнитола, боюсь, неисправна, вы бы заскочили, посмотрели, это ненадолго…
— Сам разбирайся, — оборвал его недовольный голос, — я с этим не хочу связываться. Лучше сдохну. Ещё раз позвонишь, башку оторву.
И трубку бросил. Как в душу нагадил.
— Сдохни, — едва слышно прошептал изумленный Лозовский, — и поскорее.
Настроение испортилось. Заболела голова, а следом за ней и всё тело. Казавшийся идеальным план теперь мнился стопроцентным самоубийством. А может, и ловушкой, куда его заманивал собственный разум.
Пытаясь отвлечься от дурных мыслей, он затеял уборку. Прошёлся по квартире, стёр пыль с подоконников, переставил книги в серванте (в одной нашёл заначку в сто рублей, хотя точно её не оставлял), вымыл полы, прибрался на балконе и собрал макулатуру.
— Сука, — вздохнул он, чувствуя, как волнами накатывает тошнота, — проклятие.
Уборка, самое верное лекарство от стресса, в этот раз не помогла. С приходом ночи он боялся всё сильнее. Даже перед свадьбой так не волновался, даже перед рождением сына. Разве что перед первым сексом, на третьем курсе института, с девочкой из параллельной группы. Все её звали Ляля, у неё были сухие губы и почему-то холодные руки. Зато умирала она быстро…
В яростных попытках отогнать страх он сел за компьютер, открыл электронку и… завис. Раз за разом перечитывал вопросы, которые прислал Дотошин, а сам прогонял в памяти убийства. Одно за другим, нон-стопом, как новый сезон «Лоста» на DVD.
«Чем запомнились годы юности в Громогорске? Обычаи тогда и обычаи сейчас?»
Тогда убивать было легче, тогда всё было легче…
«Как объяснить резкое снижение населения каждые двадцать — тридцать лет…»
Голодом и страхом…
«Массовые смерти и всплеск убийств, просто совпадение или…»
Жажда убивать, зуд под кожей, под каждым газоном и щербатой дорогой, под каждым фундаментом, жажда, жажда, жажда, утолить которую может только кровь…
Он пробежался глазами по электронной табличке. Численность населения, количество смертей после массового оттока населения. В какие-то годы погибших меньше, в какие-то больше. Город, как водится, пытался сдерживать свой аппетит. Словно женщина, которая садится на диету перед очередным летом. Но при этом отлично знает, что рано или поздно сорвётся и обожрётся, много и всего. Лозовский надеялся, молился всем богам, что этим летом город таки не сорвётся.
Он закрыл все документы, выключил компьютер. Стрелки часов неумолимо подгоняли вечер, кусок неба за окном покраснел, похожий на свежую рану. Казалось, ещё чуть-чуть, и на головы прохожих закапает кровь, привлечёт своим запахом хищников, охотников. Сегодня Лозовский, хоть убей, не чувствовал себя одним из них. Может, этого не хотел город? Может, он сам? А может, город просто хотел от него избавиться?
Он знал: если спросить, город ответит. Он всегда отвечает тем, кто его кормит. Вопрос в другом: понравятся ли эти ответы тому, кто хочет их услышать?
Лозовский осмотрел магнитолу, поправил антенну, зачем-то погладил её, словно хотел извиниться за недавние бесчинства. Включил питание. Вдохнул поглубже, нажал «Вкл» и… выдохнул, услышав песню, где до боли знакомый голос пел о том, что этой ночью, быть может, умрёт.
— Скажи, — Лозовский попытался придать голосу твердости, получилось так себе, — ты хочешь от меня избавиться?
Подождал. Ничего не произошло. Музыка продолжала играть, Тальков продолжал петь. Никакого намёка на ответ.
— Скажи, почему ты меня мучаешь? Зачем?
У соседей заплакал ребёнок, кто-то свистнул во дворе, заскулила псина, в окна ударил мелкий дождик. Из колонок лилась музыка. Отвечать ему никто не собирался.
— Ненавижу тебя, — сказал Лозовский, закрыл лицо руками.
И вздрогнул.
«Только страдания способны подарить нам истинное наслаждение! Большие страдания — большое наслаждение…»
Он узнал этот голос. Ляля. Такая же молодая, весёлая, чуть хриплая от курения, слегка томные интонации.
«Ты стареешь, Лобзик. Слишком много думаешь. Совсем не доверяешь своим инстинктам. Старый не значит мудрый. Старый — значит медленный. Трусливый. Я не чувствую злости, я чувствую страх».
— Пошла ты…
«Запомни, Лобзик, всегда найдётся тот, кто моложе, смелее, злее. Тот, кто убивает быстрее…»
— Я быстрее, сука, я смелее каждого, кто хоть раз принёс тебе жертву. Слышишь? Слы… я больше каждого из них убив… кормил тебя, сука, зимой, летом, в дождь, в снег, в мороз, и ночью, сука, и днем! Поняла?! Я готов кормить тебя тридцать, сорок, да хоть пятьдесят лет. И пережить любого, который убивал ради тебя. Я не боюсь. Я зол. Я голоден. Я готов.
«Тогда чего ты ждёшь?»
— Жду, когда никто не помешает нам насладиться друг другом. Поверь, ничего вкуснее ты никогда не пробовала, поверь…
«Я верю. Не подведи, Лобзик».
— Я не подведу. Не называй меня Лобзик. Называй меня Локи!
«Локи?»
— Да. Бог хитрости и обмана.
«Локи…»
— Что?
«Я хочу есть».
— Я уже иду.
Покачиваясь, словно пьяный, он надел куртку, с третьей попытки влез в кроссовки, забыл их зашнуровать, вывалился на лестничную площадку. В голове клубился туман, но от него по всему телу разливалось тепло. От возбуждения трудно было стоять на месте. Лозовский торопливо пошарил по карманам, не нашёл ключей, махнул рукой и отправился во двор. Даже дверь не прикрыл, не выключил на кухне свет. И не обратил внимания, что все часы в его квартире остановились ровно в девять вечера. А магнитола на кухне была сломана уже полдня, с тех пор, как…
*
…кто-то убил участкового Бодяныча посреди глухого парка.
Убийца подкрался сзади, пока участковый справлял нужду. Ударил чем-то тяжелым, свалил с ног, проломил голову, выдавил глаза, изуродовал лицо, снял форму, забрал пистолет.
Смущало одно. Бодяныч вроде и умер, но продолжал слышать всё, что происходит вокруг. Как его обнаружил визгливый собачник, как разгоняли тишину милицейские сирены, как долго и коротко матерились люди возле его тела, кого-то вырвало, кто-то плакал и кричал. А кто-то тихо смеялся.
Когда его привезли в морг, где было холодно и скучно, он услышал, как рядом кто-то дышит. Громко, с присвистом, как больной при смерти. Точно так же с трудом дышала бешеная овчарка, которую он убил несколько лет назад. Об этом ещё написали в газетах, и на радио рассказали…
Потом дыхание сменилось чавканьем. Холодный язык облизал кожу на ноге, вцепился зубами в лодыжку. Боли и тем более страха он не чувствовал, даже когда ему отгрызли ступню. Единственное, что беспокоило Бодяныча всё это время: кому же всё-таки понадобилась его форма? И пистолет.
Следующая глава >>
____________________
Эта версия повести «Страдай ФМ» отредактирована специально для «Дзена», в ней изменены или вырезаны откровенные и жестокие сцены.
Версия повести без цензуры доступна на сайте Автор Тудей.