Похорон не было. Машку унесли в отведенное под общую могилу место и уложили к остальным усопшим. Никто не оплакивал ее, никто не поминал - разбрелись кто-куда, и закончили на этом.
Я стоял на краю зловонной ямы и от отчаянья выл. Я опоздал! Я не смог прийти вовремя! Я не смог исцелить ее, не потому что поздно, а потому, что не молился, сам думая о другом! Я не обращался к Богу, я обращался к Пришельцу, дабы он подсказал мне, где эти чертовы шокеры! А теперь что? Я и не вспомнил, я и не помог. Я присел на корточки, укрылся с головой дерюгой с кровати Машки, я в забытьи.
Доктор за стеклом отложил свой блокнот, рядом Пришелец: они разговаривают, словно не замечая меня.
- Как сказать ему, что все напрасно? – спрашивает Пришелец Доктора.
- Не знаю. До дня отправной точки, меньше недели, пусть отдохнет.
- Но, как достучаться?
Я пошевелился. Что такое? Где я? Я лежу на постаменте, что сделал Доктор, надо мной возвышается металлическая конусообразная крышка, расчерченная тонкими полосами. Я бью в ее стенки, я хочу выбраться и не позволить Доктору завершить эксперимент.
- Не суетись, скоро круг замкнется… - сказал Доктор.
- Не суетись, скоро все закончится, скоро все начинать сначала… - сказал Пришелец и подпихнул пластину большим пальцем синей руки.
Я вскочил на ноги, стряхивая наваждение. Я не понял, о чем они говорили - но я понял, где электрошокеры. Они в постаменте Доктора! Я пошел туда с целью взять их, но не взял, а зачем-то полез внутрь. Я полез внутрь, потому что умирал уже, потому что рак почти лишил меня сил. Я полез, чтобы получить второе дыхание, чтобы поменяться местами с самим собой, чтобы выиграть время, хотя бы сутки - сутки для штурма!
Бегом к общежитию, бегом по лестнице, на третий этаж, в комнату, где постамент – запыленной круглой тарелкой: забытый и брошенный, и никому не интересный, а зря.
Подошел к нему, провел рукой по поверхности, сгребая пыль: где шокеры? Вспомнил, как Доктор вынимал снизу крышку, что валяется сейчас на полу, - на ней, на покрывающей её пыли, - отпечатки рук, еще с того дня, когда меня вынимали из-под нее. Нет больше владельцев этих отпечатков, они погибли нелепо, по вине пластин, что созданы во благо, созданы защищать. Но, и по моей вине конечно…
Я перегнулся и посмотрел под постамент. Так и есть: ниша забита коробками. Синими - с электрошокерами, красными - с аккумуляторами к ним. Эх, если бы раньше догадаться!
Но раньше я не догадался, а теперь все сначала. Сначала? Об этом говорили Доктор и Пришелец в моих снах? Надо собрать народ, надо вооружить, надо пробить выход за стену, надо сделать все тихо: вдруг есть еще один крот? Что же, начну с общежития, раз уж я здесь.
Вернулся в комнату. Здесь затопили печь, и раздули огромный старинный самовар: время утреннего чаепития. Я стою в дверях, и не зная с чего начать, наблюдаю за людьми.
Нет, нет у них сочувствия к умершей Машке - вряд ли они даже знали, как зовут женщину, что стонет у стены. Нет у них и любопытства – кто я, и почему здесь. У десяти из десяти человек шрамы после удаления пластин, у десяти из десяти – жутко болезненный вид и лысые черепа, но люди спокойны.
Отреченно и смиренно пьют бурду, называя эту бурду чаем, вяло и ни о чем разговаривают тихонько. Кто-то собирается на макаронную фабрику в смену, кто-то лежит с книгой, и только тот мужик, что держался за живот ночью, стонет особенно громко, и покрыто испариной его дряблое лицо. Он умирает, но никому и дела нет. Все привыкли к смертям, да и мужик тот привык, поэтому не просит помощи, не жалуется, а стонет себе в локоть, да иногда корежится его тело в муках.
Чего тянуть? Я пришел сюда с конкретной целью, надо рассказать о ней остальным:
- Граждане! Товарищи! Уделите мне минутку своего внимания! – я похлопал в ладоши, заставляя повернуться лысые головы. – Есть здесь хоть кто живой, кто видел меня? Кто знает меня? В феврале я был здесь…
С третьего яруса вытянулась желтоватая кисть и помахала, а за ней голова, в проплешинах и язвах. Саня! Тот самый Саня, что едва не поджарил меня своим генератором! Тогда это был плечистый и крепкий молодой человек, а теперь беззубый морщинистый старик…
- Саня, ты можешь подтвердить мою личность? Ты можешь подтвердить, что я не предам, раз вернулся?
Саня прошамкал:
- Подтверждаю! Но не ручаюсь.
Не удивительно, я ответил бы точно так же.
Ладно, без поручителей попробую:
- Товарищи, долго нам еще терпеть такое? Сколько еще смертей ждет нас? Мы погибаем, а за стеной живут и радуются! Товарищи, я предлагаю взбунтоваться, и показать им все прелести онкологии… - люди зашуршали, зашушукались, но по-прежнему невозмутимо хлебают чай, они не верят мне, да и сил сопротивляться не осталось. Люди привыкли. – Товарищи! Как вы знаете, пластины можно отключить электрическим разрядом, - так вот, у меня есть около сотни электрошокеров. Если прорваться через стену, то можно отключить много пластин, а затем, в городе, уже не проблема найти оголенные провода.
Саня сверху хмыкнул:
- Свежо предание, да верится с трудом! Не так ли, Крот?
Я гляжу на собравшихся обреченных: лица словно стерты ластиком, поблекли краски: или это чудится мне? Мне не по себе, кровь бурлит, вбрасывает в голову порцию наркоза. Надо достучаться - но как? Надо убедить - но стоит ли?
Последняя попытка:
- Я покажу вам, где шокеры, а вы решайте, надо ли применить их по назначению, там за стеной. Кто смелый? За мной!
Отозвались несколько мужчин, недавно прибывших, если судить по достаточно здоровому еще виду. Один из них с рыжими пышными усами, но мне не до усов, главное, вооружить желающих повоевать за свое место под солнцем.
Снова комната с постаментом, под ним коробки с нашим оружием. Мне вдруг показалось таким пустым и ничтожным оно, таким нелепым в государстве, где все под контролем воинских подразделений и частей, таким смешным в сравнении с автоматами которыми вооружены охранники на вышках дозора. Да и вся кампания моя по сопротивлению, показалась глупой и бесполезной, а будущие доблестные воины – больными клячами, - мешающими остальным здоровым.
В голове пустота и звон как в барабане, кровь кипит и едва справляется с оккупантом-паразитом. Я присел на край постамента и зажал виски.
А рядом, больные радуются и ликуют, составляют планы, достают шокеры, проверяют аккумуляторы и все поблекло, все размыто, само пространство и воздух будто потеряли цвет. Это только у меня так? Это рак? Диск проигрывает битву? Вероятно…
Мои новые друзья пригнали откуда-то тележку, сгрузили электрошокеры и отвезли в «надежное место», а я вернулся в десятую комнату, лег на полку Машки, укрылся ее дерюгой, и закрыл глаза.
Надо поспать. Надо набраться сил перед рывком. И зачем я втягиваю в эту авантюру этих раковых больных? Я и сам не знаю. Я доделываю что-то, что не доделал Пришелец - личность, жившая в моем теле до меня.
- Вставай! – меня трясут, я с трудом разлепляю веки, и вижу толпу, не вместившуюся в комнате и потому плавно выходящую в узкий коридор. – Вставай! Готово все, только тебя не хватает! Нам нужен координатор, мы не знаем с чего начинать…
Я мотаю головой, стараюсь прийти в себя, всмотреться в присутствующих - но лиц нет, только белые пятна, нет яркой картинки, а есть засвеченное фото.
- Сколько я проспал? – спрашиваю я и тру глаза.
- Двое суток напролет! У тебя видать рак мозга, только с такой разновидностью спят так долго.
Ну вот, найдено объяснение и моей слепоте.
- Так что? С чего начинать?
Я присел, собрался с мыслями, ведь не обдумывал еще никаких планов и стратегий, невидяще посмотрел в место, где по всем признакам должно быть окно:
- Что сейчас? Ночь или день?
Люди зашептались недоверчиво:
- Утро…
Тот же голос, что предположил у меня рак мозга, поставил окончательный диагноз:
- Точно рак мозга, только у таких больных, в четвертой стадии – слепота.
Я размышляю вслух:
- Обход патруля завершается в полночь. Я знаю, где дверь наружу, надо дождаться полночи и момента выхода патруля. Сначала обездвижить шокерами патруль, затем уже дозор, а прежде начальника дозора. Кстати, он вам лекарства передавал, вы знаете?
- Знаем. У него отец здесь. С нами квартировался. Вчера отчалил на тот свет.
Я встал и наощупь подошел к кровати того мужика, что держался за живот намедни. Так и есть - пуста кровать. Умер мужик, отец того молодого начальника. Жаль – и одного, и второго…
Но почему кровать не имеет твердости? Руки утопают в ее бесформенных очертаниях - это тоже из-за опухоли мозга? Нет, надо собраться.
До вечера я тер глаза, отжимался и приседал разгоняя кровь, и мои усилия не пропали даром: я немного, но начал видеть и ощущать пальцами. Но к вечеру мои сомнения возобладали над героическим пылом. Все меньше я был уверен в успехе, а все больше в провале штурма.
Я глядел полуслепыми глазами на своих подопечных, что в нетерпении терлись около меня, пытаясь заговорить и обсудить предстоящее. Видел, что не выиграть им этой битвы, видел их слабые, отощавшие фигуры. Видел, что из козырей у них только шокеры и злость, а это не аргумент для владельца огнестрельного оружия. Я все больше отчаивался, все больше закапывался сам в себя, не идя на откровения. Я мысленно прощался уже с мятежниками, допуская, что ждет их участь отряда из партизан из реальности «саранчи».
Наконец, полночь. Мы невидимками идем следом за патрулем. Трое сильных и смелых: остальные в засаде около двери, - лишь бы не создали давку, когда прорвутся! Пробираемся бесшумно, держа электрошокеры наготове.
Вот, главный в патруле произносит пароль, вот, щелкает механизм замка, дверь приоткрывается, оттуда свет – пора!
Как во сне, я сшибаю с ног одного, бью зарядом тока от шокера, другие четверо уже на земле, и уже повержены, а дальше…
С диким улюлюканьем, криками, толпа устремляется к двери. Штурмует первую на пути вышку дозора.
Мятежники бьют током охранников находящихся внутри, забирают оружие. С других вышек пальба: кто-то ранен, но остальные бегут сбившейся оравой на звуки выстрелов.
Через время – возня, шум, и еще одна вышка под контролем мятежников и еще куча оружия в их трясущихся руках. Мы побеждаем? Или я не прав? На нашей стороне внезапность, на нашей стороне годы унижений и смертей…
Яркий, нестерпимо-яркий свет бьет в глаза. Вдали рокот приближающихся вертолетов, сирена завывает, а из отверстия в земле – выдвигается луч, шевелящийся, щупом исследующий застывшие от неожиданности лица несчастных бунтарей. Все. Закончился их выход, закончился бунт. У них отобрали надежду, у них отобрали последний шанс.
Автоматная очередь с вертолетов отобрала, топот сотен солдатских сапог и дождь из огня. Врассыпную бегут недавние смельчаки, создают давку, они стремятся в дверь, стремятся обратно – домой, и не проклинают меня - им некогда. Обреченные на смерть - хотят жить, хотят последних глотков воздуха, последних радостей и горестей, люди хотят отсрочки: люди хотят жить.
И я умирать не намерен. Я не прячусь, я бегу, но не в дверь, а в другую сторону. Я слышу крики и шлепки о землю тел, я слышу стоны и крики, но мне не помочь никому.
Пока не помочь… пока, потому что луч из земли показал мне, что делать дальше. Он скользнул ввысь, очертил дугу и на долю секунды остановился в небе. Но доли секунды мне хватило, чтобы увидеть расчерченную под линейку поверхность конусообразного купола, и понять: электрический купол! Он и есть крышка от постамента Доктора, приводящая пластины в действие! Огромная модель конусообразной крышки! И я знаю, где источник образующий ее!
Но как добраться? Обсервация в центре Москвы - такой огромной и застроенной столицы, с тысячами военных – усатых и подозрительных! Если идти пешком, то обязательно выследят и арестуют!
Я забегаю во двор своего дома, стараясь держаться тени, следую осторожно: но куда мне идти? Домой нельзя, там сразу же найдут: куда дальше? Возле вышки крики и выстрелы стихают - видимо перебили уже сопротивление. Прислоняюсь к стене и молюсь: «Господи – защити их, Господи – помоги им! Господи, помоги мне…»
Цепкая рука хватает меня за плечо, - от неожиданности я вздрагиваю, - но рука выжимает кнопку на брелоке сигнализации, пищит зазывно автомобиль начальника дозора, а в ладонь мне падает ключ.
- Беги! – шепчет начальник, и в потемках блестят его черные усы.
Я сжал ключ и не веря в свою удачу устремился к машине.
- Как там папа мой? – спрашивает вдогонку мой спаситель.
Что сказать? Только правду…
- Нет папы. Не стало…
Мучительный, почти звериный рев, но я уже не слушаю - я мчусь ночными улицами, я возвращаюсь в обсервацию.
Полукругом одноэтажное здание, во внутреннем дворе и есть пункт питания купола. Окна не горят: тишина, ночной туман обволакивает кусты и клумбы вокруг.
Какое удачное месторасположение пункта! Своими ногами отсюда не выходят и никто чужой никогда не зайдет - все боятся обсервации как огня. Я первый и единственный, кому удалось покинуть эти выкрашенные оранжевым стены.
И я первый и единственный, пришедший сюда по своей воле, но не затем чтобы умереть, а затем, чтобы восстановить баланс. Чтобы вернуть людям их нормальное существование. Чтобы кесарю было кесарево. Чтобы тем, кому суждено заболеть – те и заболели, а тем, кому суждено умирать – умирали.
Крадусь вглубь строения, прохожу вокруг здания пункта, встаю под огромным термометром на стене. Теперь подождать, когда кто-нибудь выйдет, а потом, как и с дозорными вышками, действовать внезапно и на опережение.
В руках моих электрошокер - он единственное оружие: я не брал автомата на поле брани, и теперь жалею об этом. Насколько было бы проще мне сделать свое дело, имей я в руках автомат!
И вот, скрипнула дверь в пункт, оттуда вышел седовласый усач, с папкой, на которой лежит листок. Седовласый усач идет к термометру, смерить температуру: он не видит меня в тени строения. Зато я вижу его, хотя и размыто, хотя и снова почти ослеп.
Шокер тренькнул, синей молнией сверкнул в темноте, а усач осел на землю, выронив из рук свою папку. Дверь открыта! Теперь пробраться внутрь!
- Не так быстро! – знакомый голос за спиной, в затылок уперлось дуло автомата. Сеня!
Я поднял руки вверх, а перед этим, спрятал шокер в карман.
Сеня больно ткнул меня дулом:
- Крот! Я не могу убить тебя - это противозаконно, но предателю полагается самая тяжкая участь в этом государстве, и это вдохновляет.
Молчу, ведь что бы я сейчас не сказал - не поможет мне. Эх, лучше бы этого Сеню убили на Донбассе в первый день! Мне было бы спокойней знать, что он мертв, чем знать, что он подлец.
А Сеня злорадствует:
- Неужто, ты подумал, что тебя так просто отпустят? Неужто, ты забыл, чему тебя учили? Во всех и во всем видеть двойное дно! А у тебя оно очень даже двойное оказалось! Это стало понятно еще из записок твоей матери. Стоило отпустить тебя сразу, чтобы разоблачить бунтарей и подавить сопротивление на корню, но я не понимал: почему ты не заболеваешь? Почему ты не сдохнешь никак? Пришлось просветить тебя насквозь и это дало результат. У тебя во рту, есть одна круглая маленькая штучка, она и защищала тебя. Я думаю взять ее себе… Повернись!
Я повернулся, а Сеня хозяски-нагло полез мне в рот, прощупывая диск. Светлые брови его скучены, дыхание близко - он отвлекся и почти опустил автомат, в чем было его упущение.
Я оттолкнул его, с быстротой молнии достал электрошокер, упер его в удивленного противника, выжал кнопку и снова треск, и снова синяя молния в темноте. Сеня свалился мне под ноги. Я схватил его оружие, проверил, выстрелив в термометр и продырявив этот термометр насквозь
Окончательно ослепнув и почти наощупь, побежал в открытую дверь пункта.
Внутри какие-то люди: они кричат, но я не вижу их,э. Я палю без разбора, по всему что попадается в поле моего суженного до очертаний зрения.
Я пытаюсь добиться огня, я хочу огня, я жажду его. Взорвать к чертовой матери все здесь! Пусть я погибну, пусть. Главное, доделать начатое! Я палю, кручусь по помещению, сослепу натыкаюсь на какие-то металлические цистерны: топливо? Последняя автоматная очередь по ним. Взрыв. Победа…
Диск покидает меня, вокруг абсолютно белое пространство, и тонко пищит в ушах… Взрыв. Доктор за стеклом, Пришелец: «Теперь не я в тебе, а ты во мне, не подведи…»