Изначально я был крещён и воспитывался в православной вере. Однако совсем недавно во мне произошёл переворот, которому предшествовала кардинальная смена религиозной парадигмы. Что побудило меня к столь поворотной в моей жизни перемене? Расскажу вам подробно.
Начну с того, что это произошло не вдруг и не внезапно. Как и любое изменение, согласно Гегелю, количественные критерии переходят в качественные. Приступив к сбору сведений и став интересоваться вопросами веры, я пришёл к неоднозначным выводам. В первую очередь поразило откровенно негативное отношение православных богословов к другим своим собратьям по вере. Как я подумал, такая риторика – явно не христианская. В частности, известный теолог, профессор Московской Духовной Академии А. И. Осипов, характеризуя католицизм, утверждал, что он, в течении нескольких десятков лет занимающийся изучением других христианских конфессий, увидел в нём искажение всех основ христианского вероучения. Смелое заявление, не правда ли? Подобная самоуверенность отдаёт чем-то не вполне беспристрастным. Подобное восприятие, как можно заметить, уже является предвзятым и необъективным. Исследователь тем самым уже берёт за основу негативное отношение к изучаемому предмету. А это попахивает нарушением научной методологии, да и даже простой человеческой этики. Увы, подобная однобокость была унаследована отечественной теологией от греко-византийской, доставшейся России в наследство от полумёртвой, нежизнеспособной и постепенно отмершей империи ромеев. Российский религиозный философ последней трети XIX века В. С. Соловьёв справедливо утверждал, что мы восприняли учение Христа с налётом византийской пыли, исказившей подлинное восприятие веры. Вместо налаживания диалога с Римской церковью мы почему-то решили продолжить никому не нужное противостояние, бессмысленное и абсурдное по своему содержанию. Зачем продолжать войну, начатую не тобой и не отражающую твоих интересов?
Однако антикатолические аргументы черпаются не только из теологии. Отечественные историки пытаются увязать принятие христианства в византийском варианте с попыткой сохранить независимость и самобытность восточных славян. В частности, утверждается, что России всегда противостояли агрессивно настроенные поляки-католики, которые активно вмешивались во внешнюю политику русских княжеств (тут часто приводятся в пример киевские походы королей Болеслава I и Болеслава II). Однако данные выводы абсурдны прежде всего потому, что религиозные различия, имевшиеся между восточными и западными славянами, были скорее предлогом для вторжений, чем реальной их причиной. Они не играли самостоятельной роли, хотя и полностью исключить религиозный фактор невозможно. Точно так же происходили усобицы между русскими князьями, формально принадлежавшими к одной вере, но от этого агрессивность борьбы ничуть не убавлялась.
Другой немаловажный момент заключается в том, что образ католического Рима намеренно демонизируется и выставляется изначально антироссийским, его оценивают в качестве инициатора ослабления России испокон веков. Конечно, Папский престол имел широко идущие планы в отношении России, однако Византия была ничем не лучше. Страна, которая, казалось бы, принесла нам христианство, постоянно участвовала в интригах против Руси. Если обратиться к историческим источникам, то представляется очевидным, что интриги и предательство в принципе составляли привычные приёмы как внешней, так и внутренней политики государства, позиционировавшего себя «истинно христианским». Внешняя религиозность византийцев (а византийцы внешне были очень религиозны: соблюдали строгий пост, много молились и т.д.) не мешала матерям ослеплять своих детей (как это сделала императрица Ирина в отношении собственного сына Константина VI, при этом она до сих пор почитается как инициатор Седьмого Вселенского собора 787 года) или даже участвовать в заговорах против них (если вспомнить пример императрицы Феодоры, матери Михаила III), а детям – убивать своих матерей (имеется в виду Алексей II, подписавший смертный приговор своей матери Марии Антиохийской и позже самого задушенного Андроником). Таким образом, исторический образ «самого христианского» государства тонет в сере интриганства, предательства, лицемерия и святотатства.
Этот портрет нужно дополнить также и тем, что византийская церковь по сути находилась в полном подчинении светской императорской власти. Император мог возводить в сан удобных себе и ниспровергать неугодных патриархов, из-за чего страдал авторитет церкви, которая должна была быть независимым арбитром между светской властью и Богом, а не одним из звеньев чиновничьего аппарата. Конечно, в истории Византии встречались «сильные» патриархи, не признававшие давления со стороны императоров (имеется в виду патриарх Арсений, конфликтовавший с императором Михаилом VIII), но это было скорее исключением из правил. Такая зависимость церкви от государства неизбежно вела к поглощению первой. Увы, такая же традиция досталась и странам, принявшим византийскую модель отношения церкви и государства.
Пожалуй, с историческими причинами мы разобрались. Дальше речь пойдёт о несколько ином, более актуальном аспекте. Как известно, требования современности вносят неизбежные коррективы во все сферы жизни общества и государства, как и в частную жизнь людей. И в этих обстоятельствах проявляется очень важный момент, определяющий уровень религиозности: готовность церкви к переменам и диалогу с обществом. Второй Ватиканский Собор (1963-1965) обозначил необходимую и естественную тенденцию к развитию взаимопонимания между Римской церковью и её паствой. Ценность прав человека, готовность слышать людей и их потребности, сохраняя при этом неизменные устои вероучения, готовность исправлять былые ошибки, - эти характеристики, пожалуй, определяют современный образ Римской церкви. Верующие, в большинстве своём работающие и живущие активной жизнью люди, не обременяются чрезмерными требованиями и ограничениями, накладываемыми императивно сверху как непременное условие для признания человека верующим. Рамочное регулирование, содержащиеся Кодексе канонического права в отношении поведения мирян, не оказывает давления на них и оставляет простор для самостоятельного выбора варианта поведения, делает веру удобной и необременительной.
В качестве примера хочется привести современный чин мессы. Для неё характерен упор на содержание, так как главным её элементом является проповедь священника, занимающая большую часть времени службы. Отсутствует чрезмерная обрядовая загруженность, только затягивающая литургию, при этом основные элементы сохранены (пастырское благословение, евхаристическая жертва и причастие, совместная молитва мирян и духовенства). Чин мессы также отличает непосредственный контакт священника и верующих: они участвуют в службе в разной форме: чтение фрагментов священных текстов, молитвы (Символ Веры и «Отче наш»), ответы на фразы священника и так далее. Эти особенности приближают веру к человеку, а человека – к вере. И что особенно важно: богослужения ведутся на национальных языках, хотя латинские мессы (в основном посвященные важным праздникам) или их элементы тоже сохраняются.
К сожалению, в отношении православной церкви такого сказать невозможно. Нежелание слышать свою паству, отделённость и отгороженность духовенства от реальных проблем и зацикливание на внешней стороне веры, безапелляционность суждений в спорных вопросах и патологическое стремление к неизменности любой ценой, неумение заинтересовать вопросами веры и нравственности различные группы населения (прежде всего молодёжь) не способствуют адаптации православной церкви в условиях современности. Это в конечном счёте ведёт к оттоку паствы, о чём часто с горечью говорят члены клира, при этом одновременно заявляющие, что такая проблема не является массовой (противоречивая точка зрения, не так ли?). Так или иначе, остаётся сожалеть о том, что лица, которые должны заботиться о своей пастве, просто игнорируют насущные вызовы современности, предпочитая сохранять привычное положение вещей.
В конце сочинения хочется сделать пару замечаний и дополнений. Став католиком, я считаю важным сохранять уважение к православной вере как требование человеческой этики. Св. Иоанн Павел II писал, что принятие Русью христианства в дораскольный период имеет большое значение, так как способствовало формированию концепции христианства как единой веры (жаль, что точка зрения мудрого Папы у нас не была услышана). Текущее положение вещей, характеризующее отношения католицизма и православия, противоречиво: с одной стороны, есть здравая тенденция к поиску общего языка (Никодим (Ротов), Иларион (Алфеев)), но пока что преобладает настороженное и враждебное отношение, сегодня не имеющие под собой никаких разумных оснований.