Моя поездка в Нидерланды/Голландию/Амстердам случилась так давно, что стала почти неправдой. Год 1995. Или 1996. Одно из двух, третьего не дано. И тут, как обычно, на поверхность медленно выползает (или стремительно выскакивает) аллюзия. «Выползает на отмель, чтобы влёт задохнуться, чтоб не долго по краю…»
Нет-нет, не умираю, не подумайте чего-то плохого. Просто аллюзия. Вернее, целых две аллюзии сразу к паре культурных сущностей.
Во-первых, к детской сказке про золотой ключик и приключения Буратино: одно из двух – или пациент жив, или пациент мёртв. Бывают ли промежуточные варианты? Кто-то скажет: бывают – дескать, клиническая смерть. Но клиническая смерть – это всё одно жизнь.
Во-вторых, к творчеству певицы Дианы Арбениной (обожаю её, особенно раннюю – там, где она ещё «Ночные снайперы»).
По большому счёту с описания поездки (или «путешествия») в Нидерланды и надо было открывать этот мой канал, ибо она(-о) была(-о) моей первой зарубежной поездкой в сознательном/взрослом возрасте (то есть после получения диплома о первом высшем образовании и окончания аспирантуры МГУ – в период, когда я уже трудился на своём первом в жизни рабочем месте в роли… социолога).
***
Эта поездка была не только моей первой, но и единственной в эту страну на северо-западе Европы, известную не восходящим солнцем, а своими каналами, полями тюльпанов, ветряными мельницами и велосипедными дорожками. Единственной, если не считать (конечно, не считать!)… второй раз.
А вторым был тот «раз», когда мы с женой много-много лет спустя почти половину суток как транзитники провели/просидели (пусть и в бизнес-зале) в аэропорту Schiphol, ожидая своего рейса в Эдинбург и не имея возможности выбраться в город.
Виза Великобритании, которая стояла в наших загранпаспортах, к Шенгену, как известно, отношения не имела даже в те «лучшие времена», когда Туманный Альбион ещё был в составе ЕС (т.е. когда Брексит даже не предполагался/не замышлялся). Поэтому выйти из Schiphol’а мы не могли. Это и был тот самый мой «второй раз».
***
Итак, в Амстердам в свой «первый раз» я полетел/попал по правительственной программе сотрудничества в области менеджмента, которая действовала тогда в Голландии и распространялась в том числе на Россию. Программа называлась MNCP. Суть её такова: вышедшие в тираж, вернее, на пенсию, управленцы среднего и высшего звена сначала приезжают в Россию и консультируют российские предприятия на основе личного опыта, а затем организуют стажировки непосредственно в нидерландских и/или европейских компаниях по соответствующему профилю.
Вот на двухнедельные тренинги по менеджменту и маркетингу я тогда в Голландию и попал. И, кажется, в группе среди обучающихся (они были со всех концов России) был самым молодым. И, разумеется, подающим надежды (тут вместе со мной все разом улыбнёмся).
Времени с тех пор прошло… вагон и маленькая тележка. И стало ясно, что надежды не оправдались (опять все вместе поулыбаемся, чтоб не пропасть поодиночке).
Учёба проходила ежедневно.
Поучились – надо подкрепиться.
Днём обеды между тренингами устраивались… прямо «на рабочих местах». За рабочими столами. Так сказать, не отходя от кассы. Или то, что называется «два раза не вставать».
Правильно или нет, не мне судить, но так уж они были организованы.
Кажется, обычный фастфуд.
***
Конечно, больше запомнилась вовсе не учёба. Откровенно говоря, учёба лично для меня в ту поездку была второстепенной/третьестепенной (или даже на десятом месте – неважной, в общем).
А чему там учили, нынче и совсем не вспомнится (пытался пошевелить мозгами, всколыхнуть память, встряхнуть её – без толку): наверняка тому, что сейчас покажется знаниями первого класса начальной школы.
Поездка запомнилась именно как путешествие в другой (не в иной!) мир. И, если уж не самое первое путешествие в страну Западной Европы, то «около того» или «типа того» (хотя, чего уж там! первое, конечно).
Впечатления энергичной/бурной молодости (иногда не сами факты, а именно впечатления от них) всегда ярче, поэтому запоминаются лучше, чем впечатления дряхлой/вялой старости.
***
…В Амстердаме тогда поразило не просто большое, а огромное количество чернокожих (за нe-г-рov фейсбук, когда я делал там первый пост о «голландском турне», мог бы и за-ба-нить/забарабанить без объяснения причин, дзен вряд ли это сделает, потому тут рискую использовать нашу традиционную терминологию – да-да, руководствуюсь нашими традиционными российскими ценностями).
Поскольку это была первая или «около того» поездка на Запад (повторенье – мать ученья!), постольку никогда и нигде прежде я такого количества нe-г-рov, сосредоточенных/сконцентрированных/собравшихся «в том же месте в тот же час», вживую не видел. Поэтому это был если не культурный шок, то стопудово мой широко открытый рот (или мои столь же широко распахнутые глаза; или и то, и другое «в одном флаконе»). Пусть и иносказательно, в переносном смысле.
Я не расист и, очень надеюсь, никогда таковым не был и тем паче не стану, но вот шок культурный тогда всё-таки испытал (в первый раз, кстати, неgrа я увидел в детстве в Донецке, когда был в гостях у своих родственников на Донбассе – там в советских вузах обучали наших африканских друзей, вставших на путь строительства социализма).
Нидерландскую реальность мне пояснил, кажется, мой «гид», старый-престарый, как мне тогда казалось, Антон Ферворн, представитель MNCP в России (он и сопровождал нашу группу в обучающей или «обучающей» поездке по Голландии):
– Когда Суринам получил независимость, половина или треть его граждан переехала в Голландию. Практически вся элита, которая так или иначе завязалась на нас после того, как мы колонизовали Суринам. И не только элита. Нидерланды приняли всех, кто хотел сюда переехать, поскольку мы несли ответственность за этих людей.
Тут вспоминается Антуан де Сент-Экзюпери и его сакральное из «Маленького принца»/Le Petit Prince: мы ответственны (в ответе) за тех, кого приручили («Tu deviens responsable pour toujours de ce que tu as apprivois»).
[Ферворн был, к слову, кавалером какого-то высшего ордена Нидерландов, и при входе в голландское посольство в Москве его узнавали в лицо и отдавали честь – об этом мне несколько раз рассказала/напоминала Евгения Тишина; своими глазами я этого не видел].
Возможно, с моей стороны это будет некоторым преувеличением, но в Амстердаме у меня было ощущение, что чернокожий – каждый второй горожанин (а то и две трети). Кстати, в Голландии так и должно быть! Толерантность должна быть толерантностью до конца. Не просто и не только в виде декларации или лозунга, к жизни отношения не имеющего.
Снимков неgrоv, понятное дело, я тогда не делал. Желающие их увидеть, запросто могут таковые найти – и снимки, и неgrоv – в недрах Всемирной паутины (улыбающийся смайлик). А вот впечатления молодости остались – я их описал.
***
…Квартал красных фонарей. Я в нём, разумеется, побывал, кто бы сомневался, но мёд-пиво там не пил. Не пивал. Просто вечером гуляли там группой, а Антон Ферворн был нашим сопровождающим. Так сказать, близок локоть, да не укусишь.
Поэтому я лишь с интересом смотрел по сторонам, не более того. Дескать, оказался стойким. В массе своей за стёклами в кабинках/на витринах были неgrиtянки. Некоторые витрины были занавешены (там, видимо, вовсю кипела работа… вернее так: кому-то –работа, кому-то – удовольствие; так всегда бывает: кому-то – война, а кому-то – мать родна). А там, где занавески были откинуты, неgrиtянки широко улыбались и махали руками, выделывали всякие «па»: типа зазывали клиентов. Впрочем, даже если бы я был не в группе, а один, то вряд ли бы польстился/решился на такие труд и подвиг. Не вдохновило бы! Наверное, Ленина рядом не было.
…Надо же было так сложиться ситуации, что в тот отрезок времени, когда я писал текст о поездке в Нидерланды, сын подарил мне книжку «24 часа в Древнем Риме» авторства Филиппа Матисзака, профессора Кембриджского университета, специалиста по истории Древнего мира. Сын знает, как я люблю историю древнего мира и всё.
В книге есть целый кусок текста как раз по теме «красных фонарей». Вернее, о том, как такая улица была устроена у римлян. Прямо параллель! Можно поцитирую? Где вы ещё об этом почитаете/узнаете. Итак, «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои»… вернее, вигилы (это что-то типа полицейских и пожарных в одном лице) ночью патрулируют город Рим:
«…Сегодня, однако, ночь спокойная, нет и намёка на дым. Бревне и его команда покидают улицу Патрикус. Ночью эта улица – одна из самых оживленных в Риме, так как на ней находится большая часть главных борделей столицы. Ранее этим вечером патрули должны были получить подкрепление на своем обычном патрульном маршруте, чтобы выдвинуться в сторону шумной группы молодых аристократов, которых выгнали из борделя на улицу. В таких случаях Бревне сожалеет о том, что его люди вооружены всего лишь палками, а не мечами, с помощью которых городские когорты стремительно и эффективно очищают улицы во время крупных гражданских беспорядков.
Полночь уже наступила, и даже дамы ночи называют это новым днём. На обочине улицы за окнами горят лишь несколько лампочек. Работницы борделей ушли в свои спальные кабинки. Тот факт, что бордели закрылись на ночь, вывел вигилов на улицу в третий раз за ночь.
Римский магистрат – человек, имеющий важное значение и значительное самомнение – хотел зайти и посетить свое любимое учреждение после продолжительного обеда с друзьями на Авентинском холме. Судья был совсем не рад обнаружить, что, во-первых, бордель закрыт, а во-вторых, что его обычная девушка не собиралась развлекать его так поздно ночью. В припадке пьяной ярости судья попытался выбить дверь кулаками. Это заставило одну из девочек выйти на балкон, подобрать цветочный горшок с петунией и сбросить его на голову хулигана.
К сожалению, она попала в цель, и возмущённый вопль ударенного судьи привлек внимание патруля.
“Я эдил Хотилий Мансинус, – сообщил раненый Бревису и его людям. – Я подвергся нападению на улице”. Эдил требует, чтобы вигилы ворвались в здание и арестовали нападавшую. Бревне с любопытством отмечает, что цветочная гирлянда с вечеринки, которую судья все еще носит на голове, должна была значительно смягчить удар цветочного горшка, но тем не менее он отметил, что судья колотил по двери борделя, пока испуганная лено (мадам) не впустила его. Нападавшей оказалась девушка по имени Мамила, которая сидит, рыдая на кровати, в своей комнате, пока Бревне снимает показания. Несомненно, ей придется появиться в суде, чтобы объясниться, но сам Бревне уверен, что, учитывая обстоятельства, никакого наказания не последует.
Нельзя сказать, что у вигилов не было сочувствия к эдилу. Вещи, падающие или выброшенные с балконов, представляют собой постоянную опасность для тех, кто проходит по улице, особенно поздней ночью, так как те, кто бросает эти вещи, склонны считать, что улица пуста. Члены отряда нередко возвращаются в казармы в несколько благоухающем состоянии после того, как какой-то домохозяин ленится подождать до утра, чтобы опорожнить свой горшок в уборной и вместо этого просто выливает содержимое из окна, не заметив патруль, проходящий по улице…
…Прямо сейчас, однако, поводов для беспокойства нет, в ночном воздухе ни намёка на запах дыма. Бревис и его команда покидают улицу Виа Патрик. По ночам эта улица — одна из самых оживленных в Риме, поскольку на ней расположено большинство самых известных борделей столицы. Чуть ранее вигилам уже пришлось вернуться на эту улицу по вине компании юных аристократов, выдворенных из одного из борделей и решивших продолжить веселиться снаружи. В такие моменты Бревис сожалеет, что его люди вооружены всего лишь палками, а не мечами, с помощью которых городские когорты очищают улицы во время крупных беспорядков, действуя быстро и жестко...»
Продолжение следует