4
По возвращении домой я, не откладывая и не отвлекаясь (я никогда не откладываю и не отвлекаюсь на то, что можно сжечь дотла или подогнать под Налоговый кодекс сейчас – кажется, я написал то, что не подлежало огласке. Вот что надо было написать (это моя новая попытка): по возвращении домой, я первым делом прочитал слова столбца (не того, который запускал ритуал в действие, а того, что обнулял весь процесс) с пластины из цилиндра. Что же можно было еще добавить? Очевидно, должно было произойти нечто похожее на приключение со словом, которое я раздавил кредитной карточкой. Однако, увы (а может быть и к лучшему?), ничего подобного не случилось.
Когда я посмотрел на стену, то увидел уже не проход в длинное помещение, а обычную стену. Мне сразу сделалось как-то спокойно. А я еще сомневался, вернется ли моя стена на место! Ворота исчезли. Я отвлекся на дощечку, и потому мне не удалось заметить, когда и как это произошло. Думаю, я всё равно ничего бы не увидел, поскольку ворота исчезли бесшумно. И рисунок – он был всё там же – казался чем-то, что требовало обязательного смывания. И я смыл его через несколько минут. Куб и цилиндр я убрал в сервант с прозрачными дверцами, которые защелкивались на замок с внешней стороны, так что его мог открыть только я или кто-то из гостей.
Минуло полтора суток – я отсчитываю время с момента (по моему мнению, значимого), когда принес куб из длинного помещения (я до сих пор так и не определил для себя, что это было – комната или зал). Целые сутки я не сводил глаз с куба – впрочем, не стану преувеличивать: не круглые сутки напролет я не оставлял куб без внимания, мне приходилось иногда отлучаться, то по мелким нуждам (это те закономерные потребности, которые нельзя преодолеть), то по работе (в конце-то концов, мне необходимо зарабатывать деньги и содержать себя). Здесь я попробую пошутить: без серьезных денег моя жизнь сложится в куб со мной и существом внутри.
Безуспешно искал подсказки о природе цилиндра в интернете. А известно ли Богу об этом предмете? В редкие минуты я размышлял, как цилиндр оказался у парня в магазинчике. Знал ли он о его возможностях? Полагаю, что нет, иначе он бы его мне не продал. Или же я неправ? Или же я (напишу слово заглавными буквами, как будто я произношу его со значением) ОЧЕНЬ неправ? А может быть, парень сам его сделал? Зачем так утруждаться? А русские слова на пластине? Странно! Я как кусок раскаленной породы, остывающий в уже остывшей магме. Мое остывание – я не знаю, что послужило поводом для написания текста – пояснения к ритуалу именно на этом языке. Предмет был создан в России? Тогда где же сертификат с информацией об этом. Предмет находился в Швейцарии! Так дайте информацию о его движении из страны в страну. Уже остывшая магма – я не дотянусь ни до одного из объяснений, а потому этих самых объяснений нет.
Еще я отлучался на сон (я же не могу без сна, вот он и требовал свою долю моего времени). Однако – уверяю (только без клятв – не люблю клясться): всё оставшееся свободное время (если исключить события и дела, на которые я отвлекался, то получится, что его у меня было немало) я следил за кубом. Но свободное время – это свободное время, и я терпеливо (тут скорее не в терпении суть, а в настраивании себя на долгое ожидание, терпение приходит позже) ждал, когда существо, заключенное в куб, как-нибудь (пусть хотя бы слегка) проявит себя. Вы спросите – дождался? Отнюдь!
Стоит ли некоторые вещи кому-либо показывать? Я пока умолчу о кубе (добавлю: о кубе с существом!) и поразмышляю в общем. Правильно ли это делать и правильно ли поступать иначе? Где искать такого счастливчика, найдется ли он? Нет, не то слово: не счастливчика, а единомышленника, предположим, среди ближайшего окружения? И отыщется ли подобный человек – всё из того же ближайшего окружения (посвящать себя поискам человека со стороны я не тороплюсь), номер телефона которого еще не удален из списка контактов?
Вероятно, да!
Возвращаясь к моей мысли о кубе с существом. Да, некоторые вещи не должны принадлежать одному владельцу. В моей жизни есть человек, к которому я отношусь как к единомышленнику (в моём случае понятие «единомышленник» уместно всегда употреблять в единственном числе, поскольку других подобных ему судьба не дала мне), ему-то я и решил показать всё. Парня зовут Иван. Я связался с ним на третий день. Нас объединяло давнее знакомство и общий интерес к мистическим и оккультным вещам.
Напишу красиво: «сподручный по обладанию нечеловеческими знаниями», впрочем нет, красиво не вышло – родилась на свет какая-то корявость. Вообще-то подобными непривлекательными и нелепыми пассажами надо не штабеля на страницах выкладывать, а дорожку от дома до работы. Единомышленников связывают не только общие убеждения, но и один общий галстук, перетягивающий их шеи под воротничками одежды. Я познакомился с Иваном давно («давно» – звучит странно, не странно, а очень конкретно). Именно такая странность в моём распоряжении (есть разновидность встреч, которые просто случаются; они не просят зарезервировать для них год).
Наше знакомство напоминает собой структуру с ответвлениями: главный ствол – комментарии об оккультизме на тематическом интернет-форуме; ответвления – споры и отступления от споров. Комментарии в сторону – и мы поддерживаем друг друга в споре с общими оппонентами. Комментарии в противоположную сторону – и мы уже далеки от споров, но близки к переписке обо всём, о чем можно переписываться. Еще комментарии вокруг споров и переписки (нет, это не комментарии, а беседа; тогда и не «еще», а просто беседа). А личные встречи? Про них нечего и говорить – они происходили одна за другой.
О наших характерах: мы довольно похожи, потому-то я могу о нём говорить почти так же, как и о себе, можно так сказать. Возьмем бирки – покупные или сделанные своими руками (для них не нужен особенный материал) – и с помощью булавки прикрепим их мне и Ивану на грудь. С размерами не нужно долго гадать – как получится, так и получится. Будем соблюдать порядок – прикрепим и будем рассказывать. Первая бирка со словами «Без замечаний». Сюда включается… да всё, что не идет во вред репутации. Прикрепим поверх этой бирки (сэкономим, и на одной бирке поместим сразу три слова) другую бирку. А на ней такие слова… Нет, я введу в заблуждение, если перечислю только положительные характеристики положительного человека. Подытожу: никаких нареканий для профсоюза, занимающегося положительностью или отрицательностью, и пусть моя оценка будет такой.
Помню, однажды я и Иван отправились собирать оккультные артефакты, у нас было одно на двоих походное снаряжение и громадная равнина с одинокой дорогой, разметка на которой от старости была практически неразличима.
Иван пришел ко мне после обеда. Забыл написать: у меня собственный дом. Вероятно, я запоздал с этой деталью, и было бы не столько лучше, сколько уместнее проигнорировать ее, однако теперь пусть остается. И со стороны, и если встать перед парнем, то как бы это повлияло на мое восприятие его внешности, прически? Никак! Иван предпочитал однотонный цвет волос, потому он никогда не пробовал мелирование (мои волосы не подходят для мелирования). Короткие прически и длинные волосы: по заверениям Ивана, в определенный сезон они могут принести больше пользы, чем просто восхищение. А аксессуары? Часы, перстни, цепочки – я перечислил аксессуары, которые он при каждой определенной прическе теряет. Ну и достаточно.
Где и кем работает Иван? Расписывать подробно не стану (у меня и не получится заполнить целую страницу развернутыми пояснениями, разве что два-три предложения на четверти листа). Ограничусь основным. Чем-то ситуация повторяется с описанием парня, продавшего мне цилиндр. У Ивана есть собственный дом (как и у меня, мы что-то вроде «частнодомовых» родственников); что касается его занятия: он владеет павильоном (я не раз удивлялся, как ему досталось здание с двумя помещениями?), в котором продаются товары для любителей мистики и оккультизма.
Объяснения. Объяснения необходимо так натачивать и заострять, чтобы человека ими можно было не уколоть (это не проверка твоих навыков в иглоукалывании), а обезглавить. Я показал Ивану куб, цилиндр и рассказал о его возможностях (клишированная фраза родилась: клишированные фразы к врачу не ходят, а сидят дома и ждут иммунитет – толковый словарь). Попробую задом наперед: я показал парня кубу, цилиндру и пластине. Они оценили Ивана? Предметы своего призрения не высказали, значит, они отнеслись благосклонно к нему. «Получилось с рисунком?». Заменим слово «Получилось» на словосочетание: «Пришлось потрудиться». Зачеркнем предлог «с» и добавим «над», а «рисунком» не тронем. Соберем всё вместе и произнесем: «Пришлось потрудиться над рисунком».
Пришлось потрудиться над рисунком (я Ивана предупредил о количестве работы, и парня это не испугало). Я провел ритуал: показал ему появившиеся ворота (как они появились, мы пропустили – что за промах!), створки, длинное помещение с кубами в нишах в стенах. Кстати, никакие слова при прочтении заклинания не оживали, и нам не пришлось давить их. Получается, слово с дощечки может ожить всего один раз; или я иначе произнес заклинание?
Парень не проходил в само помещение (осторожность – это великан, стерегущий человека в буферной зоне между действиями, редко на каком дельтаплане облетишь его затылок), а предпочел разглядывать его из арки. И куб не взял? Я же говорю: Ивана дальше не пропустил его собственный великан – осторожность. Лицо парня то белело, то краснело – он то обмахивался рукой, то на меня ею махал: я подумал, что на своих эмоциях он сплавлялся как камешек на батуте в селевом потоке. Я завершил ритуал, а его эмоции всё еще продолжали быть как селевой поток, увлекавший батут и подпрыгивающий на нём камешек. Я начал смывать рисунок, Иван вызвался помочь, но я убедил его, что справлюсь сам.
Проблему недостаточности объяснений (ни у кого из нас не было достаточно объяснений) можно представить себе как сеть траншей. Ты попадаешь в сеть глубоких траншей и после долгих блужданий по ним с намерением найти способ выбраться встречаешь вдруг человека с лестницей на плече. Но чтобы добраться до него и позаимствовать лестницу, тебе надо пройти сквозь стены всех траншей, преодолеть каждый их поворот, перекресток, а после прокопать свою сеть траншей. Зачем? Затем, чтобы быстрее с ним столкнуться. И лишь тогда, когда ты сделаешь всё это, ты доберешься до человека с лестницей – но не успеешь снять ее с его плеча, поскольку он отдаст лестницу другому человеку. То же самое и у меня с недостатком объяснений. Недостатком объяснений по поводу чего? По поводу куба и существа в нём!
Мы оба пребывали в состоянии неполной объясненности и при этом чувствовали себя удовлетворенными. Иван попросил меня одолжить ему куб (почему он не попросил еще и цилиндр?), и я не отказал. Без пререканий, лишних возражений я согласился? Конечно! Мной двигала уверенность, что, во-первых, я в любой момент смогу вернуть себе куб (хоть буквально через пять минут, после того как Иван выйдет с ним из моего дома).
Во-вторых, мне ничто не мешало вновь провести ритуал, войти в длинное помещение (я так и не подобрал ему другого названия) и взять столько кубов, сколько пожелаю. Жадность – как пиявка, постоянно жаждущая крови, требует от меня новых походов и новых завоеваний. А этой комнате, может быть, подошло бы еще одно название – «помещение с кубами»? Оба названия не искажали сути.
В-третьих, пусть берёт.
5
Вопрос (предупреждаю: ответить можно по-разному): чем можно скрасить время ожидания? Ожидания чего? Ах, конечно же, ожидания информации (путь будет такое умное слово) о кубе и существе в нём. Полагаю, ответ (кто-то сочтет его конкретным, кому-то он покажется недостаточно внятным) может быть таким: на времени ожидания поможет не заострять внимания, например, работа. Я работал с утра (не раннего) и до вечера (хорошо, что совсем не допоздна), и всё это время (не в ущерб своим обязанностям) я размышлял (по большей части фантазировал) о том, что Иван узнал о кубе.
Если бы существовала краска под названием «Особенная», и если бы покрасить ею дни – они стали бы особенными? Напитались бы они особенностью? Не исключено. Мне, к сожалению, не у кого спросить такой краски, чтобы свои дни превратить из обычных в особенные. К чему это я? Я могу обойтись и без особенной краски, над любым моим днем может однажды появиться вывеска «Особенный день». Но когда это произойдет, я не знал, потому что не знал, когда мне позвонит Иван. Наконец этот (втисну рядом «особенный» – дальше я не буду тратить силы) день настал: четверг, (кстати, еще один день – и выходные: прошу прощения – отвлекаюсь), шесть часов вечера. Я отдал куб Ивану в понедельник – значит, прошло с тех пор два дня.
Честно признаться, я рассчитывал, что Иван придет ко мне с новостями о кубе. Не эгоизм ли это: уверять себя, что человек обязательно поступит согласно твоим ожиданиям? Хорошо, скажем по-другому: либо он мог бы прийти ко мне и всё объяснить до мельчайших подробностей, либо у себя (я бы добежал, куда бы он сказал, – к нему домой или в павильон) парень посвятил бы меня в итоги своих манипуляций с кубом. Мои расчеты не оправдались (и всё же абсолютного разочарования не было), Иван позвонил мне – нет, я предпочел бы очутиться в его компании – по видеосвязи (как хорошо, что есть в телефонах такое приложение!). При этом его лицо выражало страшное нетерпение; я подумал, что он явно открыл нечто невероятное.
На экране телефона (последняя модель, высокая стоимость) я видел – правда лишь мельком, поскольку Иван почти бежал куда-то по неравномерно освещенному (горели не все лампы) коридорчику – башни из коробок (явно картонных), вёдра и баклажки. Вот камера его телефона мимоходом показала стойку с бутылками, свечами и курильницами (поздно уточнять, сколько их было, объекты моей неуверенности покинули экран, однако я всё же определил, что это именно они, а не какие-то похожие предметы). Тут я понял, что этот коридорчик мне знаком: месяц назад мы с Иваном спускались в него – он находится под его домом и с одного конца ограничен дверью подвала, а с другой стороны оканчивается короткой лестницей, которая связывает коридорчик и прихожую над ним. Значит, до́ма! Через мгновение плохо освещенный коридорчик со всеми своими вещами, которым для сохранности лучше бы находиться где-нибудь в другом месте, привел Ивана к массивной железной двери подвала. Парень открыл дверь и прошел в помещение за ней.
Шаг – и картинка на экране телефона наклонилась вправо, еще шаг – и вновь всё наклонилось, но уже влево; еще шаг и изображение наконец выровнялось: на экране я видел прутья клетки в углу подсобки. В ширину клетка была приблизительно метр или чуть больше и столько же в высоту. Наверное, даже разговоры о размерах будут неопределенных размеров, колоссальных настолько, что никаких линеек не хватит! На деле всё проще. Клетка напоминала вольер для небольшой собаки, может быть это он и был, впрочем, не знаю: у меня никогда не было собаки, а если бы я ее завел, то не держал бы в вольере – она жила бы у меня дома. Так с чем бы я сравнил клетку? С вольером для собак! Хорошо, пусть эта клетка будет некой производной от вольера для содержания животных.
Иван приложил объектив своего телефона к стенке клетки (не аккуратно, как поступают с довольно хрупкой техникой – телефон как раз из таких вещей – а ударил им о стальные прутья). В ту же секунду я увидел (благодаря яркому освещению) обитателя клетки (скорее уж пленника, вряд ли кто-то когда-нибудь отпустит его на волю) – живое пособие по таксидермии. Название в пол-обложки – трудно не прочитать. Тут не надо напрягаться и логические звенья связывать в одну длинную цепочку, чтобы понять, что это существо из куба, а не откуда-то еще.
Пособие было не брошюркой с дюжиной-другой листочков, а настоящим фолиантом в полтысячи страниц. Ни на одной его странице – он пролистнул себя – не нашлось места, не занятого текстом: ни пробелов, ни абзацев – буквы, буквы, буквы и все черного цвета. Добавить к имевшемуся в нём тексту еще столько же или хотя бы половину – и он окончательно превратился бы в буквенный клубок. Текст сильно лоснился, как будто его покрасили специальной краской, чтобы усилить блеск почти до рези в глазах. Мои глаза выдержат, а если что – придут на помощь солнцезащитные очки.
Градус гротеска недостаточно высок! Я уже сказал, что пособие было гротескным: живое и с заумным текстом – чем не гротеск! Последний штрих к облику пособия добавляли широкие бумажные полосы со списком дополнительной литературы и сносками. Они напоминали щупальца, шесть шуршащих (бумага ведь шуршит) щупалец, разбросанных – почти разбросанных – по телу: не по всему, а по корешку и обложке. И не шесть, а пять (шестое торчало у самого края корешка).
Пособие лениво двигало бумажными щупальцами, а что еще можно делать ими, как не двигать? Причем лениво? Например, двигать всего тремя или пятью. Оно раскрывало свою лицевую обложку и помахивало страницей с выходными данными (серией, количеством страниц, тиражом) и делало это гораздо оживленнее, чем двигало бумажными щупальцами (и что я к ним привязался?). Ничто не обойдется без привкуса огорчения: не на моих глазах существо пришло в этот мир – жаль.
Иван продемонстрировал мне, как он общался с пособием. Общался? Пожалуй, контактировал с ним! Вряд ли кто-нибудь наградил пособие знанием языков (вряд ли оно вообще могло похвалиться между словами какими-либо званиями; ну разве что дополнительными пометками). Может быть, оно завывало? Как насчет таких звуков? Завывать можно так, что дрожь пробирает! Но нет, оно молчало!
И тем не менее контакт происходил. Иван сообщил, что не сразу понял, как контактировать с пособием. Он сделал попытку показывать пособию картинки – неудача. Затем последовал эксперимент с демонстрацией видео на экране телефона – провал. А вот затея с анкетными бланками, наоборот, компенсировала прежние неудачи. Всё началось (снова клише, но как без него) с обложки букваря, хотя нет – с намерения подложить ее под неиспользованные анкетные бланки (он приобрел их, но они не пригодились). Иван подложил обложку букваря под пустой анкетный бланк (в тот момент у него не было обычной бумаги) и уже собирался записать свои мысли о пособии, когда оно, заметив, как он выводит буквы, ответило ему, сотворив в воздухе анкеты. Поля в бланках были заполнены разрозненными буквами и словами. В беспорядке символов можно было найти рой осмысленных слов и предложений. Парень повторил всё (ему же ведь надо было точно знать, что это именно способ общения), он взял другой чистый анкетный бланк и вновь принялся записывать на нём. Пособие повторило всё – оба повторили всё.
В клетке имелась дверца. Пособие не смогло бы открыть ее, чтобы выбраться, поскольку снаружи ее закрывал замок. К тому же оно не смогло бы просунуть щупальца между прутьями. Признаю, я практически ничего не знал о физических возможностях пособия (в этом отношении Иван располагал большими сведениями). Хотя, если оно до сих пор находилось в клетке (как долго, сказать не смогу), не значит ли это, что оно не в состоянии сбежать?
Мне трудно безошибочно на глаз (ведь так принято говорить?) определить размеры дверцы (их я не определю, конечно, зато у меня не будет проблем с формой дверцы: она квадратная). Думаю, через дверцу легко прошла бы некрупная дыня. Иван нагнулся и поднял откуда-то с пола не очень толстую, но, очевидно, и немаленькую кипу анкетных бланков и, немного свернув их по краям, просунул в клетку.
Пособию надо было либо одним, либо всеми бумажными щупальцами подтянуть к себе кипу бланков, поскольку она упала прямо перед ним, а не подползать к ней самому. Оно подползло к ней – вот в чём соль всего действия. Оно было так близко к кипе, что ему не требовалось даже вставать (пособие и не встало, но могло бы) на свои пять или шесть бумажных щупалец. На пять бумажных щупалец – ему пришлось бы задействовать для этой цели пять бумажных конечностей – шестая оставалась бы безучастной и продолжала бы дергаться. Пособие провело страницей с выходными данными (теперь понятно, для чего она) по верхнему бланку, нижний бланк не тронуло, словно не заинтересовавшись им; еще я успел заметить, что бланк был исписан. Разве пособие понимало, что это? Неужели для него анкетные бланки – не подстилка, на которую можно лечь или по которой можно водить страницей с выходными данными? Выходит – нет, потому что вокруг пособия, даже не вокруг, а над ним по кругу один за другим материализовались бланки, внешне походившие на те, что Иван засунул в клетку.
Иван бесстрашно (удивительно, насколько человеку может недоставать животного чувства самосохранения; как в банке при получении ипотеки), просунул руку в клетку. Я тут же подумал: «Эй, оно может быть агрессивным», однако пособие всё так же равнодушно (равнодушно по отношению к руке парня, приближавшейся к бланку, который парил ближе всего к дверце) продолжало страницей с выходными данными перебирать анкеты, то ли проверяя, как они заполнены, то ли просто пересчитывая их. Отчего же в нём столько невозмутимости? Иван взял бланк, вынул из клетки и поднес к камере своего телефона.
Я принялся быстро читать (промедления неуместны; поспешность во всем меня раздражает, но иначе никак): броское из-за крупного шрифта название: «Анкета члена сообщества внеземных граждан»; ниже: шрифтом в два раза меньше, но разборчиво – имя: «Пособие по таксидермии», еще ниже: жирным курсивом – возраст: «Три дня», потом еще на одну строчку ниже: пол и семейное положение: «Разный, холост».
Я продолжил бы и дальше (так же быстро, так же стараясь не упускать детали) читать текст на бланке (там было что почитать, и я бы читал долго), однако Иван вскоре убрал бланк от объектива (думаю, его пальцам было неудобно долго сжимать его).
Под конец парень поднес к камере маленький пищевой контейнер (у меня есть такой же, потому-то я безошибочно определил, что это), в котором сбилась в углу скудная кучка блестящих осколков. Почему он хранил их в пищевом контейнере? Другой емкости не нашлось? Опять мои мысли беспорядочно вьются в воздухе. Иван пояснил, что осколки (я представил, что в солнечных лучах они бы сверкали еще сильнее) остались от расколовшегося куба, где прежде находилось пособие. Меня тогда озарила догадка (на нее меня натолкнул вид осколков, иначе бы она не появилась) – что в действительности куб был не просто хранилищем или вместилищем, а яйцом, в котором росло, зрело, развивалось пособие, и осколки – это скорлупа.
Почему «Под конец»? Что случилось? Видеосвязь прервалась. Или нет, не прервалась, а отключилась, и инициатором отключения стал Иван – его никто не отвлекал от общения со мной, просто его телефон разрядился (зарядка моего телефона позволяла еще долго разговаривать). Перед тем как изображение с Иваном пропало и появилась заставка с логотипом фирмы, выпустившей мой телефон, парень успел сообщить о намерении, что называется, поэкспериментировать с пособием и позже позвать меня к себе.
Я остался под большим впечатлением – я правильную лексическую конструкцию употребил? А то вдруг окажется, что это лексическая деконструкция! Я не хочу быть поставщиком лексических деконструкций! Мои эмоции можно проиллюстрировать так: кажется, будто я оказался на длинной набережной, охваченной всеми мировыми штормами. Они кружатся вокруг меня, и я вращаюсь вместе с ними. Оборотов вроде бы немного (сотня-другая), но они не прекращаются, и вдруг меня подхватывает цепкая мощная рука шторма и со всей, какой только возможно, беспощадностью бросает в бурлящий водный хаос. Однако я не тону, не захлебываюсь, а упорно – с уникальным упорством и рвением вскарабкиваюсь на набережную. И вместо того чтобы покинуть ее – что прекратило бы мои мучения (хотя уйти куда-то подальше от нее нельзя), я вновь начинаю крутиться в ожидании, когда новая рука шторма вновь схватит меня с неистребимой беспощадностью и бросит в уже новую бурлящую водную стихию.
С этими разбредающимися от меня эмоциями, которые в состоянии утихомирить упряжи, колодки на их телах, я провел день (каким же беспокойным он был), переделал все дела на работе (им не занимать рутинности, но и обязательности), пережил вечер и ночь.
6
Какая участь постигла мои впечатления от того, что я видел вчера? Они исчезли или переродились в нынешнюю идею? Они никуда не делись – просто стали очень незаметны. Я проснулся (сон – доска, в которую твоя усталость забивает тебя, а бодрость вынимает и распрямляет, если ты погнулся), и вместе со мной пробудилась идея (другие идеи крепко спали, словно приняли снотворное) – вновь отправиться в длинную комнату. И принести оттуда еще куб с существом. Интересно: в длинной комнате они уже вылупились из кубов или нет? Может, только наша среда поторопила его появиться на свет? А как же существо, которое находилось у Ивана? Пусть владельцем существа немного побудет он.
С этой идеей я и в обед не расстался. Более того, к тому времени она сильно растолстела – ужас до чего тучная идея. Возможно ли так, чтобы некоторые идеи (все не возьму, хотя стоило бы задуматься над каждой), питались человеческой едой? Я не знаю, чем объяснить ее размеры и то, почему она не иссякает, как бюджет какой-нибудь незначительной страны, которая приближается к своему банкротству. Я никогда не видел, чтобы идеи (и моя в том числе) копались в моём холодильнике. Но тогда как она откормилась? Может, она часто отлучалась в магазин?
Я вынул цилиндр из серванта (сейф был бы более надежным местом, хотя меня уверяли: если хочешь сохранить вещь – не приобретай ее). Скопировал рисунок с пластины на стену – без вариантов: на тот же самый ее участок, где находились прежние рисунки – может, было бы правильнее не смывать в прошлый раз? Повторил манипуляцию с заклинанием – стена приняла форму врат. Створка повернулась.
Часто бывает неясно, наполнятся ли плохими событиями твои следующие минуты, часы, или всё же обойдется скукой. Тут, пожалуй, я прочерчу полосу аналогии, например, с чаем или кофе (мой выбор не полностью случаен: я чаще пью кофе и чай, чем другие напитки). Ты убежден (или непрерывно убеждаешь себя), что не переборщил с количеством кофейного порошка или заварки, ведь ты обычно употребляешь напитки со строго определенным их количеством, а потом после первого же глотка осознаешь, что вкус не тот: очень неприятный! Где-то и что-то не оправдало себя.
Я оскудел, я опустел, мои чувства тревоги, трепета и волнения потерялись, заблудились. Я почти не ощущал их, точно привык к подобным вылазкам. Всю мою готовность подойти к створке врат полностью перечеркнула прозвучавшая по телевизору – внушительной плазменной панели, которая стояла на тумбочке, а не висела на стене, – ужасная новость.
Ночью сгорел дом, где жил Иван. Я уронил цилиндр. Стоп! Сгорел? Дом? Где жил Иван? Можно фразу хоть на отдельные буквы членить! Да хоть на всех грамматических единицах взбирайся в горы, штурмуй жерла вулканов, меняй имя и фамилию, чтобы осознание трагедии не сумело тебя догнать. Однако всё равно трагедия и грамматические единицы подпилит, и жерла вулканов засыплет и под новыми именем и фамилией тебя найдет. Поэтому я кланяюсь трагедии и кладу голову ей на грудь.
В новостном блоке (я прибавил громкость, чтобы не упустить никаких подробностей) с комментариями очевидцев (версий много, правд – тоже, отсутствия конкретики – не вычерпать) показали обугленные руины дома парня и вспыхивающие в разных местах языки пламени в клубах черного дыма.
Описания, ох уж это описания – возраст, приметы Ивана – если бы ошиблись с его возрастом или внешними чертами – не важно, в сторону понижения или увеличения (имеет значение факт такой ошибки), то я бы усомнился во всём. Я бы превратился в болид, который попал в кратер надежды и не чтобы в нём создать воронку, а чтобы быть уверенным, что меня не извлекут из него. Но очевидцы – те кто знал Ивана, кто с ним хоть как-нибудь пересекался (я не стану упоминать о такой их обязанности в подобных ситуациях, как вызов пожарных), которых расспрашивали о случившемся, в своих ответах были конкретны и безжалостны. Вот я, что называется, и врезался болидом в кратер надежды (даже в сотне миль от него не упал).
Новость на словах «Без выживших!» сменилась следующим сюжетом.
Чувства и эмоции должен описывать не я. Эта обязанность по силам тому, кто читал о них в учебниках. Свои чувства от услышанного я превращу в транспорт (другого я не придумал и не придумаю) – я уважаю всякие рода транспорта, но к автомобилям моя душа льнет больше. Есть печаль-автомобиль, автобус-шок, вина-самосвал, и еще сюда для полного автопарка добавим обескураженность-грузовик.
Вот едет весь этот транспорт куда-то вперед, а в кабинах нет водителя – то есть меня, – и ничто его не останавливает, ни общее состояние дороги, ни количество топлива в баках. Моя задача, с которой я пытаюсь справиться, – остановить транспорт. Взять печаль-автомобиль: мне надо попасть в его кабину и нажать на тормоз, для этого я бросаю в него гарпун на веревке, другой конец которой привязан по мне, и попадаю в крышу. Автомобиль увлекает меня за собой, и в какой-то момент, сумев запрыгнуть через багажник в салон, я давлю на педаль тормоза. Однако вижу, что это не помогает, и моя поездка продолжается.
Потом то же действие я проделываю с автобусом-шоком и обескураженностью-грузовиком (в процессе я умудряюсь дюжину раз удариться о его кузов) – пытаюсь остановить их. И снова мои действия бесплодны. Остается вина-самосвал: хватит ли моей квалификации для управления таким тяжеловесным транспортом, или мне нужен напарник? Думаю, хватит, и, полагаю, без напарника я могу обойтись. И все же я не упускаю возможности запустить ему в кузов гарпун. Этот результат не отличается от прошлых: я буду лишь играть с педалью тормоза, зная, что это никак не повлияет на самосвал. А как же ключ зажигания, манипуляции с рулем? Это верно!
И всё же мне будут подконтрольны направления, а не скорость.
Новая мысль…
А пособие по таксидермии? Я засомневался (имелись мысли, подтверждавшие это и одновременно опровергавшие всё), что пособие сумело каким-то образом (этому могло поспособствовать что угодно, но в основном удача) избежать огня. Во всяком случае, если бы оно (пустим воображение в ход) успело самым невероятным образом выскочить до начала пожара или пока он не охватил весь дом, но до момента, когда всё стало рушиться (а при пожаре обязательно что-нибудь да обрушится), то его кто-нибудь должен был заметить.
Пожар – стихия, которая привлекает к себе внимание, это его эгоистическая черта. Пособие по таксидермии – без сомнения, без малейшей его тени – не сбежало бы от толпы – дом Ивана – это все-таки фрагмент городского пазла – и потому пособие при любом стечении обстоятельств и возможностей схватили бы люди. Как бы всё выглядело? Люди разделились бы на две длинные шеренги (приблизительно равные, с разницей в один-два человека), все обвязали бы друг друга резинками (теми самыми, которые вдевают в нижнее белье, чтобы оно не спадало). Затем одна шеренга расположилась бы по улице в длину, вторая шеренга выстроилась бы в высоту. Пособие привязало бы себя к любому человеку на любом из четырех концов двух шеренг. И всё – оно бы стало пленником людей.
Пожары не интересуются человеком; и «пособие» смотрится в ряду «Иван – пожар – эксперимент с элементом оккультизма» гармоничнее. Гармоничнее, чем самовозгорание (в природе оно не встречается), плохая проводка – равноценная глупость: парень не халатно относился к таким вещам. Однако о пособии не было ни слова, останков его не нашли – значит, оно погибло в огне… Правильно?..