Вопрос, конечно, интересный. Но он стоит на повестке уже много дней и лет, а может даже десятилетий перед многими представителями человечества. Как летающими, так и не летающими. Я его себе тоже много раз задавал, и пришёл к выводу, - пить! Но.… И вот в этом «но» вся загвоздка. Поскольку подразумевает ответить ещё на несколько маленьких подвопросиков.
Что, где, когда, сколько, и главное – с кем?
А вот здесь уже открывается огромный простор, потому что вариантов миллион.
Начну издалека. Для мальчишки примером, я имею в виду нормальную семью, всегда является отец, ну ещё дедушка, если он жив. Сколько помню своего деда Севастьяна Амвросиевича, а это с 1963 года (когда я уже всё устойчиво запоминал, и воспоминания эти живут во мне до сих пор, ярко и чётко) и до самой его смерти, в августе 1983 года, дедуля всегда выпивал. Три рюмки в день, за завтраком, обедом и ужином, и при этом плотно закусывал. И хоть самогон в доме был всегда, я уже писал про любимую дедову и мою «карафиньку» (графинчик), я никогда не видел деда пьяным. Он всегда спокойно выполнял все работы по хозяйству, саду, огороду, ухаживал за скотиной, держал пасеку, плотничал, столярничал, содержал инструменты в идеальном порядке, чётко и здраво рассуждал, правда, был не очень разговорчивым. То есть, дед умел находить с водкой какой-то баланс, здравый консенсус, что ли.
Отец, Вадим Александрович, выпивал, конечно, много крепче деда. Здоровый мужик, машинист тепловоза (а это, я считаю, одна из сложных и достойных профессий, которая подразумевает самоконтроль и сохранение ясной головы при любых обстоятельствах) тоже как-то умудрялся в течение жизни находить золотую середину, ну почти всегда. Я много раз в детстве видел, как собирались семьями (и дома, и на природе) батины друзья, сослуживцы, выпивали, закусывали, пели песни, но при этом оставались, как говорится в «рамках». Много позже, когда я уже стал взрослым, сам уже летал вторым пилотом (а впоследствии и командиром вертолёта), мне доводилось бывать в компании отца и его друзей, выпивать с ними. Я всегда обращал внимание на одну особенность. Если дело происходит на природе, мужики сидят, выпивают, закусывают, чинно разговаривают, а потом всё уберут, соберут за собой остатки трапезы, бутылки, банки, и уходят спокойно, на своих ногах, может только лица краснее, да разговор громче, и никакого мусора после них, только примятая трава. И, причём, они никогда не оставляли кого-нибудь из своей компании, если не дай бог, кто-то малость перегрузился, без присмотра. А то ведь человек может попасть в неприятности (вытрезвитель или чего похуже), всегда довезут, доведут домой до самой двери. Когда батя возвращался домой « в плепорцию», как говорят, мама интересовалась: « Ну что, всех своих по домам растащил?». А отец всегда требовал горячего супа, чтобы как-то сбалансировать последствия алкогольных возлияний. У меня, кстати, такая же привычка, чтобы разогнать в башке «синий туман, похож на обман», обязательно нужно горячего похлебать с перцем, поострее. И никогда не было случая, чтобы выпивка помешала батиной работе. Ни прогулов, ни опозданий, ни срывов. Ведь их перед сменой проверяет санчасть, как и нас. Поэтому на смену, к тепловозу, - трезвый, как огурец.
То есть, наглядный пример родных и близких перед началом трудовой деятельности у меня был. Первые пробы пера на алкогольном поприще я уже описывал в рассказе «Бычки в томате». Получил наглядный и очень впечатляющий урок. И сделал для себя выводы. И уже старался больше на грабли не наступать.
А грабель жизнь под ногами разбросала предостаточно. Судите сами.
«Непьющий вертолётчик» - это такое призрачное и святое существо, которое водится только в сладких снах и розовых мечтах замполитов (это когда они ещё были полномочными представителями нашей «руководящей и направляющей»). Подозреваю, что после ухода со сцены замполитов, «непьющий вертолётчик» перекочевал во сны и мечты командиров лётных отрядов и прочего руководящего состава.
Где меня только не носило по лётной жизни. И в дальних, и ближних командировках, и на тренажёрах, и в УТО (учебно-тренировочных отрядах), и на переучивании, и общался с коллегами, однокашниками в других аэропортах нашей необъятной Родины, и всё, как-то не везло увидеть его, этого самого – «трезвенника». Может плохо смотрел? Я не издеваюсь, и не ёрничаю. Я говорю о том, что видел, и даже принимал участие по мере своих сил и способностей.
Когда человек громко говорит: « Я не пью!», это сразу настораживает. В голову сразу приходят странные мысли: « Или сильно болеет, и ему пить нельзя, или запойный, и боится не остановиться сам». Поэтому за таким «товарышшем» нужен глаз да глаз.
Значится, таки пьём-с! А с кем? Ну, понятно, что чаще всего со своим родным экипажем. То командировка была тяжёлая, надо расслабиться, то саннорму налетали, а впереди куча свободных дней, то медкомиссию прошли. А это святое! Не обмыть «хлебную карточку» (медицинский вкладыш в пилотское свидетельство) – это святотатство. Тем более, экипаж – одна семья. Своя, родная, роднее не бывает. Как пальцы одной руки сжатые в кулак. Сразу вспоминается старый анекдот.
Экипаж Ми-6 (а это пять человек) стоит перед прилавком в водочном отделе гастронома, и, глядя на выставленные на витрине бутылки, обсуждает что-то.
Командир: « Три!».
Механик и штурман: «Две, в прошлый раз одна осталась!».
Командир, к нему присоединяются второй и радист: « Три, командир сказал три, значит три, пусть запас будет!».
Величественная продавщица с раздражением бросает: « Ну, вы уже решили, наконец, две или три?».
Командир, поправив фуражку с золотыми дубами на козырьке, сурово выдаёт: « Пять бутылок водки и ТРИ ириски, закусить!». Занавес. Смешно? По-моему, смешно, а вам?
Насчёт закуски. Я родился и вырос на Украине. Благодатный, хлебосольный край. Примеры деда и отца перед глазами. А они всегда говорили: « Надо хорошо закусывать». Я терпеть не могу скоростные пьянки, когда водку (спиртное) пьют на объём и скорость, «закусывая мануфактурой» (т.е. занюхивая рукавом). Ну что это такое? Наглотаться горячительного без закуски, и разбежаться, пьянея уже по дороге. Когда я был вторым пилотом, экипажи, в которых летал, посмеивались: « Сейчас Саня насчёт закуски будет соображать, чтобы обязательно колбаска, огурчики, консервы и т.д.!». А как же! Не ирисками же закусывать. Ведь самое главное, по моему мнению, в любой пьянке – это общение! Ведь водка расстёгивает какие-то крючочки, замочки, делает человека более открытым. Только без душевного стриптиза! И сидим так славно, и разговор хороший, по душам.
А где пить? Ну, в гости всей оравой собраться, это никакая жена, даже самая золотая, не выдержит. В командировках, это понятно, номер гостиницы, жилой блок на подбазе, если большой город, то можно в ресторан или кафе. А на родной базе, дома, есть только одно место, которое знают все вертолётчики (самолётчики) нашей необъятной родины, от Бреста до Камчатки, в больших и маленьких городах и городках. И называется это место – «гаражи». Это только женщины думают, что гараж предназначен для хранения и обслуживания «железного коня».
Гараж, это место для наших людей, всё равно, что для английских джентльменов клуб. Если на улице тепло, машину выкатывают, чтобы не мешала. В гараже любого нормального лётчика всегда найдётся, чем закусить, помимо, принесённого. В гараже можно пристроить отдохнуть «шибко уставший организм», если он того, перебрал. Можно оставить его ночевать, если он не транспортабелен. В конце концов, можно просто забыть товарища, нечаянно, а потом, под проклятия его жены, идти искать пропащего, и находить – счастливым и невредимым. А сколько славного народу падало в смотровые ямы гаражей. Был бы трезвый – убился бы! А так, ни царапины – и это справедливо.
Правда, я заметил одну особенность, нынешние лётчики уже не так собираются в гаражах. Либо очень дорогие иномарки там стоят, либо угас дух коллективизма, как в старые времена, и сейчас каждый больше сам по себе.
А какие душевные разговоры ведутся в гараже. Там тебе без обиняков расскажут всё, что про тебя думают, и выскажут обиды (если они есть), и будут искренне восхищаться тобой: « Я тебя уважаю, ты классный лётчик! А ты меня уважаешь?». В гаражах происходит разбор полётов, всё расставят по полочкам, и воздастся всем сёстрам по серьгам. Тебя по пьяни могут назначить командиром отряда или министром гражданской авиации, а к концу застолья разжаловать в рядовые лётчики. Если серьёзно,- пьянка в гараже, со своими, даст сто очков форы любому психологу.
Главное, не переборщить с дозировкой. Ведь на каждого «огненная вода» действует по-разному. Из человека может полезть всякое – и хорошее, и дурное. Пока был молодым вторым пилотом, отвечал в основном только за себя. А когда стал командиром, - тут уже совсем другой расклад. Если, как говорится: « нет возможности предотвратить пьянку, - надо её возглавит!». Чтобы хоть как-то руководить процессом.
И вот говоришь своему, такому, до боли родному члену экипажа: «Завязывай, родной, тебе уже хватит!». А он всё норовит усугубить и требует продолжения банкета. Полежал он малость в тенёчке, на сквознячке, надо домой тащить сердешного. Ведь от бати передалось – своих не бросают. И вот пробираемся мы домой, огородами, сторонясь центральных улиц и людных мест. Мы в форме, городок маленький. Как говорится: « Офицер всегда должен помнить, что вокруг патрули, женщины и дети!». А он, родной твой член экипажа, переставляя ножки и приоткрывая один мутный глазик, заявляет: « Командир, а давай мы какому-нибудь менту в глаз дадим!». Хорошая такая плодотворная идея родилась в этом творческом мозгу. Ничего не скажешь! Дотащил, приставил к двери, позвонил. Выходит его благоверная, и с пол оборота: «Ах вы, да я вам, да моего маленького опять!», и одни междометия… Я ей отвечаю: « Уговаривал остановиться его, но по- хорошему он не понимает, он же на десять лет меня старше, какой же он маленький, никто силой не заливал. Принимай товар, я тебе его сдал, ты теперь за него отвечаешь, не дай бог, он из дома вылезет. И не надо на меня шипеть. Засим разрешите откланяться!».
Я повторяю, всё дело в дозировке. Все лётчики – разной грузоподъёмности. Один малонесущ, другой средней загрузки, а есть такие «дальнобойщики»… Как говорил один наш известный в Республике Коми авиационный руководитель: « Ну, выпил ты бутылку водки, ну две, но зачем же нажираться!». Это к слову о дозировке.
Дома жена ехидно говорит: « Ну что, всех своих растащил? Садись, ешь свой суп. И что вам там, в гаражах, мёдом намазано?». Может и намазано. Я не говорю, что все лётчики алкаши. Нет, конечно же, это глупость так считать. Но работа тяжёлая, нервная и, иногда, самое простое средство восстановить «организьм» после полётов, это просто «вмазать». А потом, не дай бог, это войдёт в привычку. И пошло, и поехало. Если человек себя не может контролировать, это кончается плохо. Я лично знал многих людей, которые «зелёному змию» проигрывали всё: лётную работу, семью, здоровье, а, в конце концов, и жизнь. А потом начинаются разговоры: « А помните, а какой лётчик был, а как летал, а какая семья была, и вот те, нате, а сколько ему было?».
Поэтому, как говорил Жванецкий: « Щетильнее, ребята надо». Главное себя не терять, и помнить – что, где, когда, сколько и с кем.
Кстати, насчёт – когда. Из песни слов не выкинешь. В давние годы, один мой командир, царствие ему небесное, в дальней командировке, с вечера сильно принявши на грудь вместе со штурманом, с утра, после прохождения санчасти в лице местного фельдшера (как они её проходили, это отдельная песня), любили поправить здоровье. Поправляли тем, что вчера пили. А борт стоит в наряде, работу делать надо. Через час после начала полётов командир тихонько засыпал в левом кресле, а штурман – в своём «стакане» (штурманской кабине), закрывшись от нас занавеской. Бортоператор над люком, мы таскаем подвески (бетонные плиты на «пауке»), развозим их по трассе строящегося газопровода. Механик смотрит за приборами и системами, я кручу баранку и веду связь, типа: « …продолжаю работу в районе таком-то, на триста приведённого, на связь через час…». Командир пристёгнут в своём кресле, не вывалится. Время от времени откроет глаза, осмотрится: « Саня, мы ещё летаем?!». Летаем, летаем, спи, дорогой, не отвлекайся. Хорошо, никто не мешает. Сам сделаешь ошибку, сам себе сделаешь замечание, сам исправишь. На следующем заходе учтёшь, и уже лучше получается. Штурман не нужен, трасса газопровода в тайге одна, погода хорошая, всё видно. Только смотри на часы и считай топливо, чтобы вовремя успеть на заправку, на маленькую площадку на берегу большой северной реки. Работа продолжается. Конечно, такие дни бывали редко, но бывали. А то бы я так долго не выдержал. Спасибо «отцу-командиру», я хоть потихоньку летать выучился. Шучу, конечно.
Я с большой любовью и уважением отношусь к лётному и техническому составу. Повторяю, они все классные специалисты, толковые ребята, и каждый эту задачку – пить, не пить, решает сам. Но если человек из-за вчерашнего употребления сегодня снимается с наряда, создаёт проблемы окружающим, ни к чему хорошему это не приведёт. А тем более, если это командир воздушного судна. Хороший лётчик, и хороший командир, это, как говорят в Одессе, « две большие разницы». Здесь уже отвечаешь не только за себя, но за экипаж, и за техбригаду, если работаешь в командировке. Поэтому думай, и ещё раз думай, что ты делаешь, и как потом придётся выкручиваться. По-всякому бывало. А бывало иногда, и смех, и грех. И насмеёшься, а иногда и напсихуешься.
Вызывает комэск и заявляет: « Объявляю тебе, Александр Владимирович, выговор за слабую воспитательную работу в экипаже. Звонили сейчас, твой товарищ, по фамилии «Чудак на букву М», дома накушался, начал бузить, соседи вызвали милицию, жена не дала забрать, но шум уже пошёл. Хреновый из тебя, командир, воспитатель. Вот и получи «дыню»!». Мои объяснения, что «мальчонка» намного старше меня, и, мол, дома за ним жена должна смотреть, успеха не имели. Ну что ж, будем воспитывать. А выговор, - это так. Что это за лётчик, у которого выговора нет.
Иногда вспоминается такое, что хоть плачь, хоть смейся. Зима, мороз за сорок, туман в Денисовке стоит, как молоко. Балки, где мы жили (экипаж и техбригада) стояли недалеко от забора аэродромчика, на восточном краю, ближе к деревне. Четыре балка (деревянные домики геологов) собраны в один блок, с коридорчиком, сенями, сверху одна большая крыша. Морозище стоит лютый, уже второй день не летаем, и, похоже, что ещё пару дней нам в небо не подняться. А, посему, экипаж разговляется. В печке трещат дрова, печурка такая небольшая, типа «буржуйка», плюс электрокамины. На асбестовую трубу намотана спираль, раскалённая до малинового цвета. И стоит всё это сооружение на специальном металлическом козле. Страшная вещь в пожарном плане. В воздухе дым от папирос, окутывает лампу под потолком. В кружках спиртик («шило»), на столе немудрёная закуска. Из столовой, с ужина с собой притащили. Сидим, выпиваем, говорим за жизнь, «летаем» потихоньку. Я, второй пилот в экипаже опытнейшего командира, к сожалению, ныне уже покойного. Экипаж давным-давно слётанный, родной до боли, знаем друг друга, как облупленных.
Ближе к ночи, хотя зимний день короток, и ночь наступила в половине третьего дня, за стенами наших балков раздался рёв и грохот, и стены, и стёкла в окнах задрожали. Потом хлопнула входная дверь, гулкие шаги по маленькому коридорчику, и в наши покои ввалился чумазый, прокопченный, воняющий солярой, знакомый бульдозерист. Он на своём бульдозере С-14 (здоровенная, ярко-жёлтая дура, с огромным отвалом-скребком), заглянул к нам на огонёк, погреться, а заодно, напроситься на рюмку вечернего чая. Ну, мы то уже добрые, а тут свежий собеседник. Поднесли, угостили, дали закусить. Разговор опять закрутился вокруг работы. Чем-то наш командир и бульдозерист приглянулись друг другу. Поскольку оба технически грамотные люди, и любят свою работу, зашёл профессиональный спор, - чем сложнее управлять, вертолётом или бульдозером. Командир заявил, что после вертолёта, любой бульдозер – «тьху!». Бульдозериста заело. Короче, после очередной рюмки, наш кэп (командир), ушёл в обнимку с бульдозеристом осваивать тонкости управления тяжёлой строительной техникой. Часа полтора, грохоча гусеницами, лязгая катками, светя прожекторами в наши окошки, дёргаясь, временами, как припадочный, этот четырнадцати тонный недоделанный танк, носился вокруг наших домиков, мешая вести задушевную беседу, а кое-кому из экипажа и спать, поскольку спирт потихоньку делал своё дело. Штурман, проникновенно глядя мне в глаза, сказал: « Саня, если эти зацепят лопатой балки, мы будем ночевать на улице и замёрзнем. Но посмотрев на канистру с нашим «шилом», продолжил:
« Не-е-е, не должны!».
Через какое-то время грохот стал затихать, и мы прислушались. Бульдозер удалялся. Мы пришли к однозначному выводу: « Теперь командир повёз бульдозериста осваивать авиационную технику. Для сравнения! Балки уцелели, дай бог, уцелеет и вертолёт». Мы ошиблись. Технически одарённые люди уехали в гости к бульдозеристу. Под утро, сквозь сон, я опять слышал грохот бульдозера, но просыпаться не стал.
Когда утром экипаж собрался на поздний завтрак (10 часов утра), мы вывалились на крыльцо. Стоим на крылечке, минус сорок два, туман всё такой же, видимость метров двести, не больше. Стоим, выдыхаем вчерашнее. Командир, оглядывая площадку вокруг домиков, всю утрамбованную, со следами гусениц, размётанные сугробы и поваленный в двух местах забор, задумчиво спросил: « Кто это сделал?». Экипаж, растянув на морозе улыбки, ответил: « Пьяный бульдозер приезжал».
И смех, и грех. Будет, что вспомнить на старости лет, если удастся дотянуть до этой старости, и если будет с кем вспомнить. Уходят люди, но я пока их хорошо помню. И живых, и смешных, и грешных. Но, прежде всего, и самое главное, это были настоящие воздушные работяги.
А всё это я рассказал для того, чтобы вы ответили всё на тот же вопрос: « Пить или не пить?». И на маленькие подвопросики – что, где, когда, сколько и с кем?
Я себе уже ответил. Жизнь показала, что ответил правильно. Тем более что теперь мне пить можно, но не хочется! Только два моих товарища, я имею в виду свой экипаж, ответили неправильно. Их уже нет с нами. Третий пытался ответить неправильно, но мы его, а вернее это он сам себя (а мы помогли), оттащил от края пропасти. Сейчас жив и здоров. Я за него искренне рад. Теперь ваша очередь отвечать, дорогие мои. Я к вам обращаюсь,- поколение «next».
Удачи вам, чистого неба и лётного долголетия.