Как говорил кот Матроскин, из мультфильма «Каникулы в Простоквашино»: «У нас этого цемента (гуталина) завались…». Среди множества грузов, которые приходилось возить и внутри грузовой кабины, и на внешней подвеске, часто попадался цемент. Стандартные мешки из специальной плотной бумаги. Каждый весом пятьдесят килограммов. Помимо того, что этим цементом можно надышаться, когда он внутри вертолёта, и перемазаться, как мельник мукой, всё время нужна специальная подстилка (покрытие), чтобы не изгадить вертолёт, так ещё, когда везёшь его на подвеске, с ним иногда происходят довольно интересные вещи.
«Цементный бомбардировщик»
Вертолёт на снижении глуховато хлопает лопастями. Это хлопанье временами переходит в низкий рокот. Впереди и внизу уже хорошо видна наша подбаза. Завершается третий за сегодня рейс. На подходе перешли на частоту рации «Заказчика», что он нам приготовил на следующий рейс?
В наушниках слышен звонкий голосок диспетчерши Люды: « …147 –й, готовьтесь, следующий рейс – подвеска цемента, пять тонн, на Харьягу-12, груз сейчас подготовят на загрузочной».
Перебросив тумблер на щитке СПУ, выхожу в эфир: « Люда, если начальник рядом и слышит, подскажи ему, пусть в подвеску цемента сунут с одной стороны пару досок, метра по три-четыре, тогда подвеска лучше пойдёт, и не будет болтаться». Через небольшую паузу в эфире доносится начальственный басок Мишани: « Где я тебе сейчас доски искать буду, нет у меня никаких досок, довезёте и так!».
От, куркули! За пару досок удавятся. Ладно, повезём так. На скорости сто-сто десять пойдём. Это, смотря какую там фигуру из мешков его такелажники сложили.
Сели, выключились, заправляемся. В открытый блистер хорошо видно, как на загрузочной площадке подцепщики возятся вокруг внушительного такого параллелепипеда, сложенного из мешков с цементом. Снизу поддон из брусьев и толстых досок, потом сто мешков, и сверху такой же поддон. Снизу пропущены троса на «удавку» (петля в петлю) и наверх выведены два конца. Хороший такой «бутербродик» из поддонов и мешков цемента. Пожалел-таки, Мишаня, досок, придётся тащить так.
Всё, заправились, подвеска уже готова, подцепщик стоит рядом, машет рукой. Запускаемся.
Зависли, поехали тихонько на высоте метров восемь на загрузочную. Наползли на груз. Я послушно выполняю команды оператора. Он меня немного гоняет влево-вправо, вверх-вниз. Груз подцеплен, трос в замке, стоим точно над грузом, отрываем его потихоньку от земли. Контрольное висение, запас мощи есть, по курсу взлёта свободно, поехали. Оператор отсчитывает метры увеличивающейся высоты, потом в дело вступает штурман. Уже пошли его доклады о скорости, высоте, курсе отхода. Механик и второй тоже выдают свои доклады. Я думаю о чём-то своём, но ухо привычно фиксирует доклады экипажа, руки и ноги многотысячно раз повторяют заученные движения. Это и есть тот многолетний опыт, который облегчает выполнение полёта. Я знаю, что когда вертолёт выйдет точно на курс, указанный штурманом, к этому моменту и высота будет, как сказал штурман, и скорость будет, необходимая нам для транспортировки груза на этом маршруте. Всё это делается слитно, одновременно и соразмерно, чтобы полёт самому себе нравился.
Мне то полёт нравится, вот цементу что-то не понравилось. В привычную картину полёта: скорость сто двадцать, высота четыреста, курс десять градусов, трос в центре – эта цементная хрень решила добавить свои нюансы.
От дум высоких меня отрывает голос бортоператора: « Командир, груз начинает вращаться!». Интересно, что это ему в голову взбрело? Скорость я не добавлял, разгонял до ста тридцати для проверки, потом убрал до ста двадцати, так и едем, он не качается, а теперь вдруг вздумал раскрутиться? Вроде симметрично обтекаемый, может где-то какой-то карман или ухо из мешков образовалось? Ладно, посмотрим.
Бортоператор продолжает комментировать: « Подвеска набирает обороты, трос в центре!». Да, что там у него, моторчик внутри что ли? Какого хрена он раскручивается? Тихонько прибираю скорость, набором высоты или снижением пытаюсь успокоить груз. Хотя чего его успокаивать, он же не качается, а просто вращается. Ой, не нравится мне это вращение! Я бы его тихонько приложил к тундре, чтобы он остановился, но, как назло, под нами тайга с высоченными деревьями, а пригодные площадки, где можно приткнуть груз, появятся только черед десять-двенадцать километров.
- « Опаньки! Один из мешков от вращения вылетел из подвески и ушёл вниз!», - это бортоператор, Витя Таранченко, докладывает мне о поведении нашего недоделанного цемента. Я ещё прибираю скорость до семидесяти километров. На такой скорости машину трясёт, приборная доска ходит ходуном.
- « Ещё один мешок улетел, о, и ещё один! Опаньки, сразу два ушло. Одни лопаются сразу и летят к земле, оставляя цементный шлейф, как дымовая ракета, а вон ещё три улетело вниз, и взорвались на земле, как бомбы, подняв целое облако цементной пыли! Красота!».
Ему красота! Хорошо, под нами никого нет, а то бы прилетело кому-нибудь на голову счастье в виде пятидесяти килограмм цемента.
Сунув голову в блистер, я вижу, как внизу, далеко под вертолётом, видны, улетающие в тайгу мешки. Ни фига себе, цементный бомбардировщик!
Доклад бортоператора: « Ушло сразу пять мешков, с разных сторон, три сразу лопнули, два ушли до самой земли! Подвеска начинает подпрыгивать на крюке!». Этого ещё не хватало. Начинаю снижаться, пытаясь дотянуть до уже виднеющегося впереди края болота.
Ощутимый рывок вертолёта, и машина подпрыгнула вверх. – « Троса что ли лопнули?! Но никаких ударов по фюзеляжу я не чувствую. Да троса не должны достать до несущего винта, длина у них не та! Что он молчит?!».
Напряжённую тишину в наушниках разрывает короткий доклад: « Нижний поддон лопнул, переломился, почти весь цемент ушёл вниз, обломки нижнего поддона схлопнулись с уцелевшим верхним, осталось мешков пятнадцать-двадцать, хрен их поймёшь, троса всё сдавили удавкой, подвеска стала какой-то плоской, её бросило вправо назад под хвостовую балку, раскачка продольно-поперечная, ноль - восемь, ноль - девять, трос до кольца не достаёт!».
Туды твою в качель! Остаток подвески лёгкий, она длинная стала, летает под вертолётом, а я не чувствую на «ручке» раскачку подвески, сколько там её осталось, килограммов семьсот – пол тонны? Ми-6, это что слону дробина.
Сижу тихонько, как мышка. Ни ручками, ни ножками почти не шевелю, а чего шевелить, я же груза не чувствую, скорость поставил шестьдесят, и тихонько-тихонько, «блинчиком» разворачиваюсь обратно на подбазу. Из тайги поднимаются клубы цементных взрывов. Ну, Мишаня, ну, куркуль, досок пожалел! Ну, доберусь я до тебя. Из принципа, на самолюбии, дотащу то, что осталось от подвески, чтобы ты полюбовался, какую хрень ты мне подсунул.
Постепенно успокаиваюсь я, и успокаивается под вертолётом вот то самое, что было ещё несколько минут назад большой кучей цемента. Злой, как чёрт, ещё минут двадцать пять еду на подбазу.
Положил остатки подвески на самый край загрузочной площадки, поближе к конторе «Заказчика», чтобы из окон было видно. Если бы можно было, я бы её прямо на голову положил дорогому начальнику.
Переместились на щит, сели, охладились, выключились. Рация на частоте «Заказчика», но он молчит. Но я вижу в лобовые стёкла кабины, как Мишаня вприпрыжку помчался к могиле безвинно усопшего цемента. Копается там, осматривает. Туда же пошёл мой бортоператор со вторым пилотом. Я вылез из кабины, размял затёкшую спину, спустился на бетонку и уселся на автопокрышку в углу щита.
Пришли мои, и начальник с ними. Витя, бортоператор, говорит: « Нижний поддон гнилой оказался, вот доски и не выдержали вращения и прыжков». А Мишаня заявляет: « Это ты, командир, не умеешь цемент возить! Вот на тебя и спишу четыре с половиной тонны!».
Я отвечаю: « В следующий раз вместо верхнего поддона я тебя привяжу, и ты оттуда будешь указывать, как мне подвески возить. Двух досок было жалко?!».
Поорали, повопили друг на друга, перекурили, успокоились. Вечером он к нам забрёл на рюмку чая. Лыбится и говорит: « Не переживай, Саня, у нас этого цементу, завались!».
Тоже мне, кот Матроски!
«Сэкономил»
Прошло недель пять, мой экипаж опять в командировке, там же. Работа продолжается. Может кому-то покажется неинтересным, - опять цемент, доски, балки, соляра в ёмкостях, взлёты и посадки. Если бы я на белом вертолёте возил длинноногих красоток вдоль набережной Ниццы, писал бы о Лазурном береге Франции. Но мы за полярным кругом и возим то, что нужно «Заказчику» и на благо нашего народа, как это не высокопарно звучит. Я эту работу сам выбирал и она мне нравится.
На третий день сделали с утра пару рейсов и перед обедом рация «Заказчика» эротичным голосом диспетчера Люды прямо в наушники говорит: « Начальник сказал, на сегодня работы для вас больше нет. Шабаш!». Ничего себе!
Экипаж пошёл обедать. Я им говорю, чтобы на меня взяли обед, сейчас их догоню, заверну только в контору, поинтересуюсь, что за дела? Машину техники пока обслуживают, заправляют до пяти тонн (универсальная заправка, на все случаи сойдёт). Прихожу в контору, полюбовался необъятным бюстом Люды, создаст же природа такую красоту, и говорю Мишане: « Вон же у тебя вся загрузочная заставлена поддонами с цементом, их надо таскать на Возей -210 (это километров двенадцать-пятнадцать на восток от подбазы). Есть же работа!».
На что Мишаня, слегка оттопырив губу, говорит ехидным голосом: « Знаю, как ты цемент возишь, опять уронишь куда-нибудь! Работа есть, да не про вашу честь. На вашей «бетономешалке» цемент возить – никаких денег не хватит. А, как говорит партия, экономика должна быть экономной. Вот мы и сэкономим. Мы получили новую технику, канадский снего-болотоход, сейчас придёт снизу, от берега. Зверь, машина! Я на него сразу пятьдесят тонн погружу (все десять подвесок) и одним махом отвезём. А с твоей «шестёркой» без штанов останешься. Во как!».
Ну что тут скажешь? А ничего! Я плюнул про себя в сердцах и поплёлся обедать.
После обеда сидим на крылечке своего жилого комплекса «Вахта-40», перевариваем достижения общепита, щуримся на солнышко, в дремоту кидает, те, которые «куряшшие» пускают ароматный дымок в синее небо.
На загрузочной площадке раздаётся гул мощного двигателя. Из-за бурсклада на площадку вползает чудо канадского машиностроения.
Да-а-а-а!!! Впечатляющая техника. Широченная, вся застеклённая кабина. За ней дизельный отсек с двумя выхлопными трубами, торчащими вверх, далее здоровенная площадка, по ней хоть конём гуляй. И четыре гусеницы (специальные, болотные, шириной метра по полтора, какие-то резиново-металлические). Внутри гусениц колёса-катки, обутые в резиновые шины. Гидравлическая трансмиссия. И вся эта красота невыносимо сияет ярко-красной окраской. В кабине видна довольная мордуленция нашего коллеги-конкурента. Этот гусенично-колёсный монстр со слоновьей грацией становится под загрузку. Подъезжает автокран, и такелажники шустренько начинают поддоны цемента, один за одним, аккуратненько устанавливать на грузовую платформу импортной чудо техники.
А мы пошли в комплекс. Кто кемарить после обеда, кто в биллиардную – шары катать. Я прилёг на койку, решил придавить подушку минут на сто двадцать. А чего ещё делать?
Через какое-то время, я на часы не смотрел, мой сладкий сон был прерван. Открываю глаза, смотрю, на соседней койке сидит наш «работодатель».
- « Саня, ты это, кончай спать, заводи свою колымагу, возьмём тросов побольше, и поехали! Я с вами полечу, на месте осмотрюсь».
Выясняется, что «коллега-механизатор» всурьёз уверовал, будто канадский болотоход может ходить напрямую по нашим коми болотам. Нет, чтобы аккуратненько ползти по самой кромке болота, возле самого-самого леса, этот ухарь рванул напрямую, тем более буровую хорошо видно, вон она, прямо за болотом торчит, её контур чётко просматривается на фоне синего неба. А прямо, как известно, не всегда короче. Вот эта чудо-машина и завалилась на правый борт. Крен где-то градусов пятнадцать-двадцать. Хорошо, что поддоны не свалились в болото. Скособочились, правда, но стоят. И вот теперь должны появиться мы, все в белом и на белом коне, и станем делать экономику не экономной.
Я не стал ничего комментировать. Грех ёрничать над людьми, когда тут такое. Глянул на часы, ну до ночи ещё далеко, мы успеем построить коммунизм на отдельно взятом болоте.
Шустренько собрались, техбригада открыла вертолёт, как чувствовал – конец работы не давал, поэтому можно смело в бой, тем более машина заправлена, троса подвезли, начальник со своими нукерами (такелажниками) уже на борту. Запускаемся, прогреваемся, зависаем, поехали.
Приехали, тем более ехать не далеко, километров восемь, с высоты, за пару проходов окинул картину маслом и место будущего героического подвига. Да-а-а, работы тут до темноты хватит, придётся ещё раз на заправку сходить.
Подсели к самому этому несчастному болотоходу. Он слева от вертолёта, я левое колесо поставил на кочку, почти впритык к этой красной железяке. Молотим на «шаге». Такелажники шустро продевают троса под низ поддонов, я зависаю. Троса на крюк, крюк подтягиваем лебёдкой, трос в замке. Тихонько вертолётом тянем цемент вверх, постепенно смещаясь влево, чтобы не посыпались мешки, аккуратно затягиваем троса, и, чтобы не свалить другие поддоны, отходим вверх и влево. Ничего не мешает? Доклады экипажа сыплются со всех сторон. Первая пошла! Довезли до буровой, забрали троса – и на второй круг, к болотоходу. С заправкой, до темноты, весь цемент был на буровой. Слава тебе, Господи, управились!
На следующий день к застрявшему «монстрику» пришлось отвезти троса, пару десятикубовых ёмкостей, чтобы через них перекидывать троса, пару тракторов. Его же, красавца, надо вытаскивать из болота. Техника импортная, дорогущая, не бросишь же в болоте. Хорошо порезвились, в смысле подналетали. Да и мужики помордовались, пока вытянули бегемота из болота. Его, «этого импортного бегемота» долго потом приводили в порядок после нашего болота.
Мой экипаж незлобиво подкалывал Мишаню-начальника: « Экономный ты наш! Ты заходи, если что!». Он в ответ огрызался: « Когда вы уже только уберётесь с глаз моих!».
Вот и делай после этого добро людям. А хорошо работать со своим родным экипажем. Никогда не знаешь, что день грядущий нам готовит.