Мертвец лежит в глубокой луже лицом вниз. Струи дождя бьют по голой спине, белой, как мел. Вода под ним розовая от крови, вытекшей из длинных порезов по всему телу. Чёрные волосы, похожие на щупальца тьмы, облепили череп. Парень, не старше двадцати, болезненно худой и со спичечной шеей. Я встал над ним, сжимая лакричную палочку зубами, как сигарету. Положил зонт на плечо и опустился на корточки, наплевав, что полы плаща опустились в лужу. Звуки сплетаются с грохотом воды в жестяных желобах, ворчанием грома и стуком капель о крыши и лужи.
Пахнет тиной, солью и кровью.
Тело покрыто резным рисунком, как языческий идол. Узор почти чарующий, отталкивающе притягательный. Вода раздвигает края ран, и внутренности сжимаются от осознания их глубины. Осторожно взял холодную руку, повернул и оглядел следы от уколов. Много, старые и совсем свежие. Выше локтя кольцевой синяк, сейчас почти чёрный. Внутренне содрогаясь перевернул труп. Шумно выдохнул через сжатые зубы. Некто поработал с лицом бедняги, как с арбузом. Художественная резьба по плоти. Узор спускается с шеи на грудь, идёт по животу и покрывает гениталии.
Над домами, перекрывая ливень, плывёт цеппелин. Панорамные окна пассажирской гондолы сияют радостным золотым светом. Богачам нравится ужинать с видом на океан, особенно в такие вечера. Возможно, им доставляет возвышенное удовольствие, осознание собственного превосходства над тем, кто не может любоваться штормом, попивая изысканные вина.
Оглядевшись, отступил под козырёк над заваренной дверью чёрного хода в кирпичное здание. Сложил зонт и повесил на сгиб локтя. Оглядел обглоданную временем стену, вздохнул и достал блокнот в плотном кожаном переплёте. Открыл на середине и принялся зарисовывать рисунок на убитом. Патрульный, что нашёл труп, осторожно приблизился и спросил:
— Опять Резчик?
— Похоже на то. — Вздохнул я, делая набросок и едва сдерживая подступающую тошноту.
Есть в узоре нечто омерзительное и дело совсем не в «холсте». Сама геометрия рисунка порождает животный ужас. Хочется сгладить или заострить отдельные углы, лишь бы сломать жуткую геометрию. Порывы ветра приподнимают края страниц, карандаш чиркает по бумаге.
— Боже... — Пробормотал патрульный, бросив взгляд на труп. — А я сначала подумал, что это пьянь из клуба. Слышите музыку, если её так можно назвать? Вот они там вечно заливаются пойлом и наркотой. То и дело находишь обдолбавшихся.
— Да... — Рассеянно ответил я, обрисовывая контур тела. — Вечная беда с этими клубами.
— Вот-вот... а может, его прямо там того самое?
— Тогда убийца, сверхчеловек, в таком грохоте так ровно резать. — Заметил я, закрывая блокнот. — Даже здесь в груди вибрирует. Никак не пойму в чём радость?
— Говорят, так пойло сильнее пробирает. — Сказал патрульный, пожимая плечами. — Что с телом делать?
— Как обычно, вызывай труповозку, пусть дальше патологоанатом разбирается.
— Ну... вы что-нибудь нашли?
— Увы.
— А может... ну это, криминалиста вызвать? — Осторожно поинтересовался патрульный, всем видом показывая, что не сомневается в моём профессионализме, просто хочет понять.
— А что он будет тут осматривать? — Устало спросил я, обводя тупик карандашом. — Если что-то и было, то вода давно смыла. Пойду обойду квартал, проветрюсь.
Патрульный тяжело вздохнул, отступил и поспешил прочь к ближайшему телефону. Зонт распахнулся с металлическим щелчком, одной рукой засунул блокнот во внутренний квартал и побрёл в сторону клуба. Кому вообще могло прийти в голову открыть подобное заведение в портовом районе? Трущобы, сырость, рёв корабельных гудков и... мизерная аренда. Да, действительно, крошечная плата за недвижимость перебивает многие неудобства.
Узор на мертвеце будто отпечатался в сетчатке. Похоже, я знаю, что сегодня явится в кошмаре. Лакричная палочка укоротилась до половины, и организм отчаянно требует сигарету. Любую, даже самую мерзкую из опилок, лежавших рядом с табаком. Порыв ветра швырнул в лицо холодные капли, загудел в переплетениях провисших проводов меж домами.
Здание клуба, бывший склад, сверкает огнями огромной вывески с танцующей парочкой. У входа столпилась пёстро разодетая молодёжь и даже мои сверстники. Последние обнимают густо накрашенных молодок с масляными глазами. Охрана пропускает внутрь малыми группами и каждый раз, когда открывается дверь, я жалею, что имею уши.
Особо дюжий вышибала уставился на меня, картинно потирая кулаки с синюшными татуировками. На левом корабельный канат, на правом якорь. Лицо округлое, как мяч с шишкой-подбородком, побитое оспой. Взгляд откровенно враждебный, он прямо умоляет броситься на него с кулаками. Я помахал ему с кривой улыбкой.
Вышибала не отреагировал, будто ожидая, что прямо сейчас брошусь в двери. Навстречу пьяным и доступным девкам, танцам и громкой «музыке». Хм... на самом деле звучит вполне заманчиво, если бы не пульсирующий грохот, заменяющий музыку и... до чёрта бумажной работы.
Каждый мертвец — это целая стопка бумаги, покрытая мелким шрифтом. А ещё окостеневшая от стула задница и ноющая боль в кистях. Не говоря уже о тёмных кругах под глазами.
Я обошёл клуб по широкой дуге, невзначай заглядывая в подворотни. Встретил блюющий молодняк и спящий в кучах мусора, свернувшись калачиком. Ничего достойного внимания. Кроме музыки, на которую просто невозможно НЕ обращать внимания. Клянусь высшими силами, иногда, кажется, что капли дождя отбрасывает звуковой волной от окон под крышей клуба.
Закончив обход, вышел на более-менее оживлённый участок. Прямой дорогой от проходной порта до автобусной остановки. Мимо, гремя подвеской, проехал грузовик с брезентовым кузовом. Свет фар рассекает темноту, выхватывает струи дождя и мутные потоки вдоль тротуара. Блики бегут по окнам и мокрым стенам, перескакивают на лужи.
Благоразумно отступил от тротуара, волна из-под колёс ударилась о бетонный бортик, вскинулась и обрушилась на дорожку. Мне пришлось отпрыгнуть в переулок. Под ботинками чвакнуло и скользнуло нечто склизкое. Центр равновесия повело в сторону, и я отчаянно замахал руками, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь или взлететь.
Пальцы мазнули по сырому кирпичу, спина накренилась и я ударился плечом, скользнул лбом по кладке. Устоял и матерясь выпрямился. Разом заныли старые раны: пулевое ранение в бок и шрам от штыка меж лопаток...
...Жидкая холодная грязь в лицо, боль, треск плоти и винтовочные выстрелы. Крики со всех сторон, грохот артиллерии и приближающийся лязг гусениц...
Я замотал головой, сжал челюсти до боли и солоноватого привкуса. Память не даёт покоя. Как говаривал сослуживец, перед тем, как вышибить себе мозги, война не отпускает. Ты можешь сидеть в мягком кресле у камина. Потягивать пряный виски или глинтвейн, но душой всегда будешь там, среди грязи и крови.
Выпрямился, подставил лицо дождю и замер. На стене передо мной красуется рисунок краской из баллончика. Небрежный, со множеством потёков и кривыми линиями. Почти такой же, как и на трупе. Только больше и разнообразнее.
Торопливо достал блокнот, зонт зажал между плечом и шеей, сгорбился спасая страницы от косых струй ливня. Пролистал до зарисовок работ резчика. Выругался, бросая взгляды на бумагу и стену. Передо мной раскинулся собранный пазл. Все работы маньяка не более чем отдельные элементы этой жуткой картины.
— Чтоб меня...
Мурал обрамлен рядом символов, похожих на иероглифы или брызги крови. Я записал их, как мог, вода попала на страницы, и бумага начала рваться под остриём карандаша. Закусив губу, спрятал блокнот, воровато огляделся.
Музыка из клуба притихла, а высоко за свинцовыми тучами ворчит пробуждающийся гром. Переулок обрывается глухим тупиком, на стене угадывается заложенный дверной проход. Над ним прогнивший козырёк с остатками волнистого шифера. Под стены навалены кучи мусора, с крыш спускаются ржавые рукава водосточных труб, по которым гремит дождь. Поодаль стоят баки, почти скрытые под навалами смрадной массы помоев.
Я попятился, пока не упёрся лопатками в стену, и окинул мурал взглядом. Крайне небрежная работа, так рисуют подростки, постоянно оглядывающийся, не идёт ли кто. Никакого сравнения с резьбой на убитых. Конечно, можно быть плохим художником и прекрасным резчиком, но не настолько. Здесь явно работали разные люди. Подростки и некто зрелый, с железной хваткой и нервами. Дети просто не способны вытворять такой ужас хладнокровно. Молодняк всегда скатываются в звериную жестокость. Кромсать и рубить, вот их удел. Резчик наверняка был спокоен и, возможно, напевал под нос что-то из классики.
— Значит, секта? — Пробормотал я, сплёвывая воду.
Первыми версиями были религиозный аспект и магический ритуал. Однако, штатный маг и приглашенный специалист из коллегии отвергли их. Было решено, что маньяк придерживается личного культа или маг-самоучка без капли дара.
Однако теперь видно, что как минимум он не один...
Погруженный в мысли вернулся к месту, где нашли убитого. Вход в переулок перекрыт жёлтой светоотражающей лентой, рядом припаркован фургончик морга. Под козырьком курят двое носильщиков в серых халатах и толстых перчатках.
— О, детектив Барклай! — Крикнул один, подняв руку с сигаретой. — Делаете обход?
— Вроде того. — Уклончиво ответил я, подходя ближе и доставая новую лакричную палочку из серебреного портсигара.
Вид сладости сбил санитаров с толку на миг. Тот, что посмышлёнее с улыбкой протянул бензиновую зажигалку. Я с кривой улыбкой покачал головой.
— Нашли что-нибудь?
— Вроде того.
— О! В деле наметился прогресс?
— Надеюсь.
Лакрица солоноватая и горчит, на самом деле она даже гаже дешёвых сигарет. Табачный дым щекочет нос, а в районе солнечного сплетения всё сжимается и требует никотина. Организм яростно требует яда: две стопки крепкого пойла и сигару.
— Барклай, вы давно бросили курить?
— Пару дней тому. — Ответил я, усиленно пытаясь вспомнить имя санитара.
Твердан или Креп, что-то в этом роде. Никак не могу вспомнить. Потёр правый висок двумя пальцами, провёл по широкому валику шрама, тянущегося над ухом. Горячий шарик боли задрожал в самом центре мозга, как и всегда при попытке вспомнить что-либо.
— Это хорошо, вот сам подумываю. Да без табачку кашлять начинаю. Аллергия на свежий воздух, понимаешь ли.
— Труп уже загрузили?
— Да. Хочешь ещё посмотреть?
— Не, просто любопытно стало. Ладно, удачи, пойду вызову криминалистов.
Пожёвывая лакрицу, отошёл к автомобилю, с тоской оглядел тёмно-синее крыло со свежей царапиной. Вздохнул и встал столба с жестяным коробом с нарисованной трубкой. Крышка на тяжёлом замке, ключ от которого, и от сотен подобных по всему городу, у меня на брелке. Рядом с ключом от дома и гаража. Внутри чёрная коробка телефона без диска с цифрами, прямая связь с диспетчером.
Вздохнув, взял трубку, прижал к уху и вслушался в характерный звук соединения.
— Диспетчер, слушаю вас.
Усталый и блёклый женский голос, воображение нарисовало девушку с пышными кудрями, одетую в платье с цветочным узором. И сигаретой в коротком мундштуке.
— Детектив-следователь Барклай де Грот, номер удостоверения семь-пять-пять-три-девять-двадцать девять.
— Добрый вечер, детектив. Чем могу помочь?
— Мне нужен криминалист и фотограф на... — Я замялся, припоминая адрес. — Линия Пятой Бригады, переулок между седьмым и восьмым.
— Вас поняла. Ожидайте.
— Спасибо.
Повесив трубку старательно запер короб и забрался в машину, предварительно стянув плащ, чтобы не намочить кресло. Мягкая кожа пригрела через рубашку, ладони привычно легли на руль. Приборная панель из полированного дуба с решёткой печки. В зеркальце заднего вида отразился замученный мужчина средних лет, с белой линией в волосах на виске. Волевая челюсть с лёгкой щетиной и узкий нос со следами перелома. На грубой коже белеют мелкие шрамы от картечи или осколков.
Можно бы поспать, пока приедут из участка, пройдёт не меньше двадцати минут. Расстелил плащ на заднем сиденье, откинулся, отдавшись стуку дождя по крыше... осколки бьют по толстым брёвнам, заменяющим крышу в окопе. Жидкая грязь с кровью пропитывает форму. Рядом лицом вниз лежит сержант Ален сын Кроса. Голубоглазый горец с орлиными чертами и густым голосом прирождённого певца. Увы, больше он не споёт, голова почти отделена от тела и держится лишь на лоскуте кожи и жилах.
Снаружи гремят гусеницы танка, а я лежу с пулемётной лентой на руке и рваной раной вдоль виска. Смотрю на труп сержанта и отчаянно пытаюсь вспомнить: КТО Я?!
— Барклай!
Приглушённый голос и стук костяшек по стеклу. Я вздрогнул и распахнул глаза во всю ширь, шумно втянул воздух, безумно оглядываясь. У машины стоит криминалист, Венар. Одет, как всегда, с иголочки, волосы напомажены и даже отсюда чую аромат дорогих духов.
— Барклай, ты чего, спишь?
— Пытался. — Ответил я, открывая дверь и хватая плащ. — Где фотограф?
— Фотографирует место преступления, а я там уже закончил. — Сказал Венар, отступая и поднимая зонтик повыше. — Но ты ведь нас не затем вызывал?
— Угу, кое-что нашёл и нужно экспертное мнение.
— Зевая, протянул я, поднимая лицо к небу.
Дождь успел превратиться в мелкую морось, что радует. Минус в том, что теперь «музыку» из клуба слышно отчётливее, а вместе с ней корабельный гудок. Хотя даже он кажется приятнее. Венар приподнял бровь и пригладил усики большим пальцем.
— Очень любопытно. Неужели Резчик наследил? Стареет или уже хочет быть пойманным?
— Не он, но кто-то с ним связанный.
— Вот как? Очень интересно.
Фотограф, Клендар бен Тарч, смуглолицый потомок мигрантов приветствовал меня, подняв руку. Камеру прижимает к груди и обходит лужи. Махнул ему указывая на дорогу к муралу и пошёл, увлекая криминалиста за собой.
Похоже, проспал куда больше чем двадцать минут. В воздухе отчётливо ощущается скорое утро и вроде бы стало чуть светлее. Будто на телевизоре самую малость добавили яркости. На подходе к заветному переулку сердце сдавила ледяная лапа. Вдруг убийца уже затёр следы?! Вдруг я ошибся? Вдруг... Мурал на месте и всё такой же жутковатый, особенно если знать контекст.
— Вот это да... — Присвистнул Венар, оглядывая рисунок и не обращая внимания на мусор под ногами. — Это то, что я думаю?
— Похоже на то.
Вспышка высветила каждый кирпич и стеганула по глазам. Клендар пробурчал извинения, увидев, как я скривился, подошёл ближе и сделал ещё пару снимков. Венар подошёл ближе, коснулся мурала и потёр пальцем, хмыкнул.
— Не думаю, что я тут буду полезен. Рисунок старый.
— Ты уверен?
— Увы. — Вздохнул криминалист, показывая мокрый палец. — Краска хоть и из баллончика, но въелась намертво, а значит, давно нанесена. Видишь, она слегка блеклая, хотя сюда свет не попадает в нужной мере... навскидку, года три уже.
— Чёрт...
— Нет-нет, ты всё правильно сделал. — Торопливо сказал криминалист, отступая от стены и не глядя на меня. — Такие вещи надо видеть вживую, фотографии, прости Клен, не передают всего...
— Ничего. — Отозвался фотограф, крепя на стену маленькую линейку для масштаба. — Я всё равно не люблю фотографии.
— А почему же работаешь с ней?
— Не люблю, но умею. — Ответил Клендар с характерными нотками уроженца южных островов. — После выходных будут фото, детектив, вам нужна копия?
— Да.
— Хорошо. Засим откланиваюсь.
Когда он скрылся за поворотом, Венар покачал головой и достал тонкую и длинную сигарету. Прикурил от спички, прижав зонт головой к плечу. Сказал, выдыхая узкую струю дыма:
— Знаешь, у меня есть подборка художеств хулиганов, могу на досуге сравнить с этим. Вдруг наш художник попадался на более заметных работах?
— А ты можешь отличить мазню от мазни?
— Более чем. Это даже явственней, чем отпечаток пальца.
— Хм... но почему на досуге?
— Работы полно, — вздохнул криминалист, — работают на три участка. Сани ушла в декрет, а Маркинович свалился с лихорадкой.
— Ну и на том спасибо. Напомни угостить тебя при случае.
— О, боюсь в места, где я угощаюсь, тебя не пустят. — С улыбкой ответил Венар. — Больно грубый профиль. Никак не вяжется с приставкой «де».
— Значит, кофе занесу. — Отмахнулся я.
— «Спасибо» будет достаточно.
Мы вышли из переулка и пошли вдоль дороги, беседуя из чистой вежливости. Двум взрослым мужчинам, пусть и работающим вместе, бывает сложно найти общую тему, не касающуюся работы. Вдали загудел корабельный гудок, звук заметался по улицам, и меж складов и я только осознал, что клуб затих.
— Барклай, ты ведь ветеран?
— А кто нет? — Пробормотал я, пытаясь понять, когда заглохла музыка.
— Ну, я. По возрасту не проходил. — Вздохнул Венар.
— Счастливчик.
— Знаешь, меня до сих пор удивляет, как ветераны отзываются о войне и как её преподносят в культуре. Святой подвиг, величие и мужество! Но большая часть ветеранов даже говорить не хочет.
— Ну... я бы может и хотел, да не могу. — Сказал я, постукивая указательным пальцем по шраму через висок. — После концлагеря память отшибло.
Венар поперхнулся и выпучил глаза, будто узрел перед собой призрака. Внимательно оглядел меня, покачал головой и пробормотал:
— А по тебе не скажешь... на записях и фото там все как ходячие скелеты...
— Так, сколько лет прошло. — Натянуто улыбнулся я. — Да и в столовой нашей кормят хорошо.
— То же, что ли, походить? — Задумчиво протянул криминалист, оглядывая широкие плечи и оценивая толщину рук.
— Так тебя повариха выгонит, решит, что кто-то с улицы забрёл.
Мы распрощались у машины, я торопливо забрался внутрь. Провернул ключ зажигания и включил печку под довольное урчание двигателя. Провёл ладонью по панели, гладя авто, как покладистого кота. Будь у меня тогда такая машина... Когда «тогда»? Память опять перекосило и я словно упал в ледяную бездну. Клочок важного воспоминания скользнул по нейронам и канул в небытие, оставив пульсирующую боль.
Я застонал и открыл бардачок, взглянул на стеклянный пузырёк с обезболивающим. Вздохнул и закрыл. Боль не физическая, таблетка от неё не спасёт. Доктор говорил, что это сродни фантомным болям у лишившихся рук.
— Ладно... когда-нибудь узнаю, кем был и что случилось. — Вздохнул я, поправляя зеркальце заднего вида. — Когда-нибудь.
Только вот надо оно мне на самом деле? Ведь не зря сознание заблокировало память?
Продолжение следует...
Группа автора в ВК: Лит Блог.