О творчестве братьев Стругацких написаны такие моря критики и отзывов, что я еще на старте канала решил, что не буду нырять в это море, разве что — лишь изредка и лишь в оставшиеся самыми малопосещаемыми заливы. В самом деле, ну что нового я могу сказать, скажем, о Мире Полудня? Полистайте дзен-каналы, посвященные фантастике, и на каждом вы обязательно найдете не одну статью на эту тему. Есть даже целый канал, посвященный исключительно ей.
Однако изредка я все-таки делаю отступления от своего правила (скучно же никогда не нарушать правила, даже собственные). К примеру, у меня была статья о первом сборнике рассказов братьев Стругацких, «Шесть спичек». Много раз я упоминал их в материалах на смежные темы — в самом деле, говоря о советской фантастике, просто невозможно не возвращаться раз за разом к их творчеству — настолько велико его влияние.
Вот и сегодня хочу немного поговорить о необычном произведении. Повесть Аркадия Стругацкого «Подробности жизни Никиты Воронцова» - это результат задуманного авторами, но так и не воплощенного по разными причинам (в том числе и цензурным) романа на тему временных парадоксов и хронопутешествий. Наверное, роман, как и все остальное у братьев, получился бы прекрасный, но повесть…
Скажем так: по сравнению с «послевкусием», которая оставляет повесть, самые жуткие страшилки Стивена Кинга и Клайва Баркера кажутся сказочками про Бабу-Ягу для старшей группы детского сада. Конечно, сейчас я углубляюсь в неблагодарные дебри сослагательного наклонения, но может, оно и к лучшему, что вместо объемного, обстоятельного романа получилась вот эта короткая, но бьющая наотмашь повесть.
Поражает виртуозность, с которой Стругацкий (так непривычно писать эту фамилию в единственном числе) погружает читателя в беспросветный ад жизни Никиты Воронцова, при этом практически не давая никаких деталей этой самой жизни. Преломляясь через призму авторского таланта, забавный сюжетец, который позже будет ненавязчиво обыгран в «Дне Сурка» превращается в вечный кошмар, превосходящий даже мучения Агасфера. Тот, по крайней мере, двигался по времени вместе с остальным человечеством, в то время как герой повести лишен даже возможности заглянуть за привычную дату своей смерти.
Каждый раз, когда наступает восьмое июня 1977 года, Никита Воронцов умирает и отправляется в 1937 год, где со всем опытом бесчисленных прожитых сорокалетних циклов оказывается в теле себя-подростка. Что бы он ни делал, не изменится ничего — мир отправится дальше, а он вернется назад.
Честно говоря, меня пробирает жуть не столько от его бессилия перед лицом времени (тем более, что мы знаем о нем лишь из домыслов писателя Алексея Т., в дневнике Воронцова об этом ни слова). Гораздо страшнее вот это самое понимание ущербной вечности, того, что бы ты ни делал, у тебя нет ни малейших шансов заглянуть ни секундой дальше установленного срока. Мы ничего не знаем о том, что он пытался предпринять или не предпринимать в своем адском хроноколесе. Может, в каких-то жизнях он занимал место Сталина, останавливал войну, возглавлял мировое коммунистическое правительство — только для того, чтобы 8 июня 1977 года отправиться обратно, к сопливой племяшке, школьным хулиганам и накатывающему катаклизму чудовищной войны.
Сколько раз человек готов спасать мир? Пять? Сто? Тысячу? Зная, что все равно все кончится тридцать седьмым.
Я понимаю, что никому из нас не дано заглянуть ни секундой дальше установленного срока. Но, как сказал писатель в конце повести,
Лучше к чертям в ад, чем обратно