Арест Лившица на фоне множества ему подобных обращает на себя внимание тем, что по его поводу сохранилось несколько нестандартных документов, подчеркивающих абсолютную абсурдность происходящего и сатанинское изуверство власти; оголяющих людские переживания: тщетные и рушащиеся у Вас на глазах надежды на справедливость одних и повергающий в истерику страх за родных других.
Заместителя народного комиссара путей сообщения СССР Лившица арестовали 16 ноября 1936 года.
Свою большевицкую карьеру Лившиц начинал со службы в подразделениях «ЧК» на Украине.
Уже в 1919-ом он получил такую характеристику.
«Жестокий до беспредельности. Лившиц во всякое дело вкладывал массу необузданной страстности. Несмотря на всю несовершенность природы, — этот человек был идейным представителем коммунистической партии большевиков. В расстрелах жертв „чека“ участвовал не как гастролер, а как профессионал». «Деятельность „губчека“ за этот период выразилась в организации массовых арестов, основанных на классовой борьбе и беспощадных арестах и расправах с бандитами»
В 1922-ом году изображенный на этой фотографии чернявый еврейский юноша возглавлял крупную операцию по ликвидации петлюровской «Казачьей рады Правобережной Украины».
В 1923-ем за ликвидацию бандитизма в Киевской губернии Лившиц был награжден орденом Красного Знамени.
С 1924 года Лившиц перешел на административно хозяйственную работу.
Он занимал руководящие должности в угольно добывающей отрасли, строил Харьковский тракторный завод, командовал несколькими железными дорогами и дорос до заместителя наркома.
Лившиц дал признательные показания не сразу – «покочевряжился».
Он вообще был для следствия «крепким орешком».
В марте 1937 г. на пленуме ЦК Евдокимов – первый секретарь Азово-Черноморского обкома ВКП(б) дал Лившицу следующую характеристику:
"я считал, что эта фигура гнуться не может, что она может сломаться. (Ворошилов. Правильно.)"
Понимая истинную причину опалы и ареста, Лившиц написал письмо Сталину.
В 1928 году в разразившейся внутриполитической междоусобице Лившиц занял сторону Троцкого, но вскоре, поняв, что просчитался, сменил конюшню, став сталинцом в квадрате.
Именно по поводу этого эпизода своей биографии он посчитал необходимым объясниться с вождем.
Клеймя Троцкого «проституированным меньшевиком» и перечисляя свои заслуги перед страной, он доказывал свою личную преданность к тому, кого в письме называет «великим отцом».
А заслуги перед страной у Лившица были: и в деле становления советской угольно добывающей отрасли, и при строительстве Харьковского тракторного завода, за что тот был награжден орденом Ленина, и в железнодорожной отрасли.
Незадолго до его ареста в «Правде» было опубликовано постановление о награждении железнодорожников:
«За перевыполнение государственного плана железнодорожных перевозок 1935 года и I квартал 1936 года, за достигнутые успехи в деле лучшего использования технических средств железнодорожного транспорта и его предприятий».
1935 год был первым годом, когда транспорт выполнил намеченное задание. В числе награждённых орденом Трудового Красного Знамени был и Я. А. Лившиц.
Безоговорочную преданность Лившица Сталину пыталась доказать и его жена, направив заявление Кагановичу.
В нем женщина цитировала Лазарю Моисеевичу письма мужа, излагала эпизоды из их жизни, которые, по ее мнению, подтверждали эту самую преданность. Свое послание она закончила фразой:
«Я знаю, только твердо одно, что Лившиц невиновен, что он искренне и горячо предан товарищу Сталину».
Это же подтвердил и Фурер Вениамин Яковлевич в своем предсмертном письме на имя все того же товарища Сталина.
«Я знаю Лившица хорошо.
Писал человек, принявший решение покончить с собой, человек, которому лгать не было никакой, даже гипотетической, нужды, человек, единственной целью которого было сохранить мнение людей о себе.
«Я знал его, как ярого Троцкиста, но потом поистине ярого сталинца. Я знал, как этот человек работал, буквально, не щадя себя, и наконец я слышал от Лившица, в припадке товарищеской откровенности, горькие слова о том, что он не понимает, как можно было обмануться в презренной мишуре Троцкого, слышал настоящие человеческие проклятья в этот подлый адрес, и слышал буквально омытые слезами теплоты и любви слова о Сталине».
Судя по пометам на письме Лившица, «великий отец» прочитал его.
Полагаю, что он не только сам прочитал письмо Лившица, но и дал его почитать Кагановичу, Молотову, Ворошилову и Орджоникидзе, по спине которых побежали мурашки, когда они доходили вот до этого метса.
«Отношение ко мне т.т. Кагановича, Молотова, Орджоникидзе, Ворошилова настолько хорошее и внимательное, что у меня нет границ своих чувств любви и преданности к руководителям партии и правительства».
Сестра Лившица - Хиня после ареста брата тоже направила на имя Сталина письмо.
«С чувством глубокого возмущения и негодования я узнала, что мой брат Лившиц А.Я. оказался изменником нашей великой социалистической родины.
Тяжело мне, честной труженице, перенести такой позор, которым покрыл нашу семью негодяй и предатель Лившиц.
Ему наша великая страна доверила власть, создала славу, счастливую зажиточную жизнь, наградила орденами, а он, негодяй, забыв обо всем этом, так нагло предал свою великую Родину. Не может быть никакой пощады этому врагу народа!
Считаю своим долгом, наш дорогой друг и учитель тов. Сталин, сообщить фамилии людей, которых я видела у Лившица во время моего посещения его на даче под Москвой».
Я не стану дальше цитировать то, что написала Хиня «дорогому тов. Сталину» в истеричном ужасе за судьбу собственной семьи, что понятно из финальных строк:
«Наш великий друг и учитель тов. Сталин! Даю обещание, что позор, нанесенный нашей семье моим братом негодяем и предателем трудового народа – Лившицем, я, мой муж и мои дети смоем честным трудом на пользу нашей цветущей социалистической Родины, а в случае надобности встанем в первые шеренги защитников и готовы отдать свою жизнь на защиту нашей Родины.
Мы патриоты нашей социалистической Родины, никому не позволим нарушать нашу счастливую, радостную жизнь.
Никакой пощады этим выродкам, политическим прохвостам.
Да здравствует Всесоюзная Коммунистическая партия(б)!
Да здравствует наш великий друг, наш учитель, наш отец – тов. Сталин!»
Смывать честным трудом позор великий друг, учитель и отец, тов. Сталин отправил Хиню в «АЛЖИР», где та находилась с1937 по 1945. А в 1949 году зашла на 2-й круг.
Жена Лившица отправлена в ссылку по прямому приказу Сталина.
Вот он.
Жена Лившица находилась в заключении в 1937—1945 гг. (Темниковский ИТЛ), как член семьи изменника Родины.
Дочь Лившица исключили из комсомола и отправили в детский дом.
Самого Лившица обвинили во вредительстве, якобы он, будучи начальником Северо-Кавказской железной дороги, «добился срыва поставок топлива, металлов, флюссов и т.д., занимался задержкой порожних вагонов и срывом поставок угля», в работе на Японскую разведку, в подготовке убийства Сталина.
Приведу Вам один занимательный фрагмент судебного заседания по обвинению Лившица.
Вышинский: Скажите, подсудимый Лившиц, что вам известно было о террористической деятельности троцкистов?
Лившиц: Мне было известно о подготовлявшемся покушении на Сталина, Косиора и Постышева. Больше ничего.
Вышинский: Когда вам это было известно?
Лившиц: В 1933 и 1935 гг. Я знал в 1933 году, что готовится покушение против Постышева и Косиора, а в 1935 году — против Сталина.
Вышинский: Вы знали лично тех людей, которые непосредственно руководили организацией покушения против товарища Косиора, Постышева, а в 1935 году против товарища Сталина?
Лившиц: Не тех, кто непосредственно должен был осуществлять, а тех, кто организовал.
Надо снова отдать должное изобретательности и настойчивости прокурора Вышинского. Более подробно о нем читайте здесь.
"Это наш Вышинский". Слова Гитлера были для бывшего большевика комплиментом. | михаил прягаев | Дзен
Вышинский: Поскольку, подсудимый Лившиц, вы на суде сегодня чистосердечно признали дополнительно свою вину в шпионаже, то есть признали себя виновным в полном объеме в предъявленных вам обвинениях, может быть, вы сегодня пожелаете дать более подробные указания и относительно террора? Например, не известно ли вам было от Логинова более конкретно, как готовилось покушение против Косиора и Постышева, кто готовил?
Лившиц: Нет, неизвестно.
Вышинский: Я еще раз обращаюсь к вашей памяти. Вам известен некий Дзедзиевский?
Лившиц: Известен.
Вышинский: Вам не известно, что и Дзедзиевский связан с террористической группой?
Лившиц: Дзедзиевский был связан с Логиновым.
Вышинский: Вы знали, что Логинов занимается подготовкой террористических актов?
Лившиц: Знал.
Вышинский: Вы знали, что Дзедзиевский связан с Логиновым?
Лившиц: Знал.
Вышинский: Это вам не давало оснований предполагать, что Дзедзиевский с Логиновым связаны террористическими замыслами?
Лившиц: Нет.
Вышинский: Хорошо. А относительно Глебова-Авилова вам не было известно, что он занимался террористическими актами?
Лившиц: Глебов-Авилов мне об этом говорил.
Вышинский: Против кого он готовил террористический акт?
Лившиц: Против Сталина.
Вышинский: Вопрос, по-моему, ясен.
Всегда, когда я читаю подобные умовыверты следователей, или, в данном случае, главного прокурора страны, возникает ассоциация с эпизодом из излюбленного россиянами новогоднего "бестселлера" "Ирония судьбы".
Доказательством работы на Японцев было получение Лившицем от «господина Х» денег в сумме 35 тыс. руб. Сотрудники японского посольства подготовили документы, которые доказывали, что «господин Х» — японский посол в указанный следствием момент передачи денег находился в другом месте.
Писатель Исаак Бабель, знавший Лившица, офигев от судебного решения, заявил:
«И меня хотят уверить, что Лившиц хотел реставрации капитализма в нашей стране! Не было в царской России более бедственного положения, чем положение еврея-чернорабочего. Именно таким был Яков Лившиц, и во время революции его надо было удерживать силой, чтобы он не рубил буржуев направо и налево, без всякого суда. Такова была его ненависть к ним. А сейчас меня хотят уверить, что он хотел реставрации капитализма. Чудовищно!».
В большевистском бомонде имел хождение рассказ о том, что перед расстрелом Лившиц выкрикнул: «За что?»
Одним из подельников Лившица должен был стать Вениамин Яковлевич Фурер, но он свел счеты с жизнью – застрелился.
В марте 1937 в своей речи на пленуме ЦК будущий обличитель репрессий и низвергатель Сталина Никита С. Хрущев говорил:
«Фурер, желая скрыть следы своей преступной работы и этим самым облегчить врагам борьбу с нашей партией, он всячески запутывал эти нити, покончив даже жизнь самоубийством».
Кое-какие следы «преступной деятельности» Фурера удалось отыскать, в том числе и в более поздних воспоминаниях самого Хрущева.
Фурер внёс большой вклад в развитие города, именно при нём в Горловке появилось трамвайное сообщение, был построен стадион, велось жилищное строительство и т. д. Он прославился тем, что в кратчайшие сроки преобразил город. Начались повальные субботники и воскресники, народ строил, асфальтировал, благоустраивал, озеленял, причём он сам честно работал с лопатой в руках, выводя на работу также своих жену и двоих дочерей. В результате коренной перестройки Горловки по инициативе В. Я. Фурера на площади 92 гектаров были разбиты парки, уложено 12000 квадратных метров мостовой, проложено более десяти километров тротуаров и аллей, высажено 150 тысяч деревьев и кустов.
1934 год. ГОРЛОВКА. (ТАСС). (ист. газета Актюбинская правда № 23(560) от 28 января 1934 г.)
"В порядке проведения культурно-бытового похода имени XVII съезда партии осуществлёна идея создания подземного буфета для горняков. В шахте № 1, на глубине 690 метров открыт буфет, который обслуживает холодными завтраками 200 (260) подземных рабочих. Буфет расположен недалеко от ствола шахты".
Фурер фигурирует в воспоминаниях жены Исаака Бабеля Антонины Пирожковой:
«Фурер был знаменитым человеком, о нем много писали. Прославился он тем, что создал прекрасные по тем временам условия жизни для шахтеров и даже дорогу от их общежития до шахты обсадил розами. Бабель говорил: «Тяжелый и грязный труд шахтеров Фурер сделал почетным, уважаемым. Шахтеры - первые в клубе, их хвалят на собраниях, им дают премии и награды; они самые выгодные женихи, и лучшие девушки охотно выходят за них замуж»
Квартира Фурера в Горловке, большая и почти пустая, была обставлена только необходимой и очень простой мебелью. Хозяйство вела веснушчатая, очень бойкая девчонка, веселая и острая на язык. Она говорила Фуреру правду в глаза и даже им командовала; он покорно ей подчинялся, и это его забавляло.
- Преданный человек и, как ни странно, помогает в моей работе - не дает стать чиновником, - говорил Фурер».
Вспоминал о Фурере и Хрущев.
«… это была громкая фамилия. А прогремела эта фамилия, когда я работал уже в Москве в 1930-х годах. Он был очень хорошим организатором, хорошим пропагандистом и хорошим рекламщиком, умел подать материал, сделать хорошую рекламу. Так, он "обставил" и подготовил выдвижение Никиты Изотова. Я бы сказал, что и Изотова, и Стаханова "родил" Фурер. Он организовал и собственноручно "обставил" выход ударника Изотова из шахты, встречу его общественностью с цветами, организовал печать и кино. Одним словом, сделал большую рекламу, и Изотов действительно стал героем».
Рассказывает Антонина Пирожкова и о планах Фурера Донбасского периода его большевистской карьеры.
«… он с воодушевлением рассказывал о своих планах преобразования Горловки: здесь будет больница, там - городской парк, а там - театр. Он мечтал о сокращении рабочего дня шахтера до четырех часов в день.
Планов своих в Горловке Фуреру осуществить не пришлось. Каганович потребовал его в Москву для работы в МК».
Фурер был переведён на должность заведующего культпросветом Московской области.
Вот еще характеризующий Фурера эпизод из воспоминаний Хрущева.
«Вспоминаю, позвонил мне Молотов и спросил: "Как вы смотрите, если мы у вас возьмем Фурера? Мы хотим его назначить руководителем радиовещания". Отвечаю: "Конечно, Фурер будет, видимо, для такой работы хорош, только я очень просил бы его не забирать, потому что и у нас он работает на интересном, живом деле. Для Московской парторганизации это была бы исключительная потеря".»
Жена Бабеля нечаянно оказалась свидетельницей предпоследнего дня жизни Фурера.
«Я обратила внимание, что ящики его письменного стола были выдвинуты и что он, слушая меня, извлекал письма и какие-то бумаги из ящиков и рвал их на мелкие клочки. На столе был уже целый ворох изорванной бумаги. Меня не очень удивила эта операция, я решила, что он просто наводит порядок в своем письменном столе.
Но вскоре получила от Бабеля письмо из Одессы, в котором он писал: "Сегодня узнал о смерти Ф. Как ужасно!" Почему-то я долго ломала себе голову: кто из наших знакомых имеет имя или фамилию на букву "Ф"? - и никого не нашла. Я и не подумала о Фурере, так как никак не могла заподозрить в неблагополучии стоящего у власти, и так близко к благополучному Кагановичу, человека, а искала это имя (или фамилию) совсем в других кругах наших знакомых.
Когда же весть о смерти Фурера дошла и до меня, я поняла, что разговаривала с ним в последний раз накануне его самоубийства. Это было в субботу, а в воскресенье он уехал на дачу и там застрелился. ...Человек слишком молодой, чтобы принадлежать в прошлом к какой-либо оппозиции, ничем не запятнанный, числившийся на отличном счету, - понять причину угрожавшего ему ареста было просто немыслимо. А я тогда все же искала причину, наивно полагая, что без нее человека арестовать нельзя».
Фурер оставил предсмертное письмо.
Я думал о Сталине, об образе человека, которого люблю всей душой большевика, о человеке, который руководил партией, когда я рос, воспитывал меня вместе со всей партией. Товарищи, я не раз в приветствиях и речах говорил о любви к Сталину, но вы не можете себе представить, как эти слова звучат в предсмертный час. С какой бы радостью, с какой ясностью я бы произнес эти слова, если бы мог сказать, я умираю за Вас, т. Сталин. Но я только могу сказать, Иосиф Виссарионович, что я умираю потому , что не могу допустить мысли, что можно жить, терзаясь муками возможных обвинений в недостаточной преданности Вам и партии. Я еще раз горд, что меня в могилу сопровождает не мрак (безверия, толкающий к смерти) опустошенных людей, не тупик, куда загоняет партия врагов, ускользающих в смерти от заслуженной расправы, меня сопровождает вера в дело партии и такая хорошая, пламенная любовь к Вам, Иосиф Виссарионович.
Дальше Фурер пишет, как он ненавидит Троцкого и ко…
«Я счастлив, что до последнего момента пропитан этой злобой. Мне больно, что я уже никогда не увижу Вас, Иосиф Виссарионович».
Когда я еще был в партии девятнадцатилетним, зеленым парнишкой, я единственный раз усомнился в правильности Ваших слов. Это было в 1923 г., когда Киев был охвачен троцкистской оппозицией. Я не был Троцкистом, но в мои тогда представления о партии не укладывались представления о внутрипартийной борьбе. Я видел вокруг моих товарищей, разбившихся на два лагеря, слышал разговоры о том, что нет никаких фракций, что это выдумано, и когда Вы выступили с резкой отповедью Троцкому, я думал, что эта резкость неправильна, и в интересах, как мне казалось, «объективности», я выступил, указывая, что Ваша резкость неправильна, что фракций нет, что надо мириться. Мне товарищи раскрыли глаза. Я немедля понял свою ошибку и кончил мои полуторамесячные внутренние колебания в поисках «мира».
…Правда, ведь на меня, уже почти зрелого партийного работника, этот младенческий грех после 14 лет партийной работы не может набросить тень.
В этом предсмертном письме он пропел дифирамбы всем большевицким бонзам Кагановичу, Молотову, Ворошилову, и..., в том числе тем, кто в скором времени разделит его участь: Ягоде, Косиору, Постышеву, Чубарю.
«А какой прекрасный руководитель и товарищ вырабатывается, растет не по дням, а по часам из т.Хрущева. У меня много к Вам благодарности, Никита Сергеевич, за совместную работу».
Я сегодня записал товарищам по работе дела, которые не успел сделать, и каждое из них отзывалось раной, ибо это были живые кровавые нити, привязывающие меня к чудесной жизни.
В этом письме, (удивительно, но, судя по всему, совершенно искренне верил, что будет услышан, и своей смертью спасет близких ему людей) он обратился к товарищам:
«Я еще прошу, товарищи. У меня есть много друзей, но самый кровный из них Миша Постоловский, с которым я вместе рос в партии. Это прямодушный товарищ, хороший, дельный большевик. Я знаю, он тяжело перенесет мою смерть. Дайте ему почитать мое письмо, чтобы он знал, что я не скривил душой. Помогите ему заботой перенести мою смерть.
(Помогли, позаботились. Тогда вообще никого не оставляли без внимания. 21 декабря 1936 года Посталовского арестовали, и 7 августа 1937-го расстреляли, а его жене нарезали 8 лет ИТЛ)
У меня есть жена. Она очень хороший советский человек. Помогите ей в увлекательном труде забыть незадачливого мужа.
(Женой Фурера была Галина Лерхе – балерина Большого театра).
Вот как о ней вспоминает жена Бабеля Пирожкова.
«Некоторое время спустя мы еще раз встретились с Фурером, когда были приглашены на творческий вечер Галины Лерхе.
«Вечер был устроен в каком-то клубе, кажется на улице Разина; зал был небольшой, но набит битком. Танцы Галины Лерхе, характерные и выразительные, казались тогда очень современными по сравнению с классическим балетом. Бабель сказал, что они "в стиле Айседоры Дункан", которую он знал»
Как Вы понимаете, «товарищи» позаботились и о ней. Правда в термин «увлекательный труд» «товарищи», видимо, вкладывали совершенно другое понятие.
Г. А. Лерхе, как член семьи «врага народа», была отправлена на 5 лет в лагеря.
Хотя…
Во всех лагерях были культурно воспитательные части, которые кроме футбольных матчей, шахматных турниров, проводили и концерты художественной самодеятельности.
В одном архивном документе приведен репертуар ансамбля песни и пляски НКВД СССР, ездившего по лагерям:
1. Баллада о Сталине
2. Казачья дума о Сталине
3. Песня о Берии
4. Песня о Родине
5. В бой за Родину
6. Все за Родину
7. Песня бойцов НКВД
8. Песня о чекистах
9. Песня о дальней заставе
10. Марш пограничников
Свое письмо Фурер, обращаясь к «товарищам» закончил фразой:
«Я Вас прошу и я верю, что вы не позволите никому из врагов надругаться над моей памятью».
Вырастающий, не по дням, а по часам в, ах, какого! прекрасного руководителя и товарища - Хрущев счел для себя правильным над памятью Фурерв надругаться.
«Фурер, желая скрыть следы своей преступной работы и этим самым облегчить врагам борьбу с нашей партией, он всячески запутывал эти нити, покончив даже жизнь самоубийством».
Эту фразу будущий обличитель репрессий и низвергатель Сталина бросил в вечность в марте 1937 с трибуны пленума ЦК.
Может, не видел письма?
Видел. И сам об это рассказал в своих воспоминаниях.
«Я привез это письмо Кагановичу. Каганович зачитал его при мне вслух. Он плакал, просто рыдал, читая. Прочел и долго не мог успокоиться. Как это так, Фурер застрелился? Видимо, он действительно очень уважал Фурера».
Похоже, сам Сталин не поверил, что в свой адрес кто-то в здравом уме и трезвой памяти может говорить слова, "омытые слезами теплоты и любви".
Если верить Бабелю, Сталин был очень раздосадован самоубийством Фурера и произнес: "Мальчишка! Застрелился и ничего не сказал".
Действующие лица этой трагедии вообще-то не без повода называли в своих письмах Сталина великим учителем.
Он и здесь преподнес урок, продемонстрировав всем, что самоубийством не получится ни сберечь свое имя, ни уберечь от репрессий и горя своих родных и близких.
Хрущев рассказывает, что:
«Несмотря на то, что при самоубийствах партийные организации отстранялись от похорон, Фурера хоронили именно мы, партийная организация, то есть Московский комитет».
"Вчера мы хоронили двух марксистов,
Тела одели красным кумачом.
Один из них был правым уклонистом,
Другой, как оказалось, ни при чем."
Не забудьте про "лайк".