На Открытом российском кинофестивале авторского кино "Зимний", прошедшем в Москве в декабре 2022 года, состоялся триумф якутских кинематографистов: в номинации "Лучший фильм" победила картина Любови Борисовой "Не хороните меня без Ивана", а психологическая драма "Айта" взяла два приза — Иннокентий Луковцев награжден за лучшую мужскую роль, лучшим режиссером назван Степан Бурнашёв. С призером отечественных и международных конкурсов, режиссером, сценаристом и продюсером Степаном Бурнашёвым мы говорим о якутском кино, ярко заявившем о себе на российских и международных фестивальных площадках.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
— Степан, в советское время практически во всех республиках СССР работали местные киностудии. В Якутии своей студии не было. Лишь в 1990-е годы появились первые якутские фильмы. А сегодня можно смело говорить о феномене якутского кино...
— Да, в Советском Союзе во всех республиках были свои студии, а в Якутии — нет. Почему — не знаю. Возможно, из-за отдаленности автономной республики.
После развала СССР в Якутии, благодаря режиссеру Алексею Романову, был создан "Северфильм". На базе этой студии в 1990-х годах вырос "Сахафильм", тогда уже пошли госзаказы. Сначала снимали в основном короткие метры, к 2000 году появились полнометражные фильмы, правда, на большие экраны они не выходили, демонстрировались на спецпоказах. Я помню, в 2003 году прогремел триллер "Черная маска". В те годы директор кинотеатра "Центральный" в городе Якутске, Александр Данилов, создал студию "Алмазфильм", где снял картину режиссер Сергей Потапов. Этот фильм стали показывать в "Центральном", люди с интересом его смотрели. Потом Анатолий Сергеев снял "ужастик" "Тропа смерти" и очень хорошо продумал маркетинг: появились постеры, флаеры, ролики. Я тогда удивился: оказывается, можно самим снимать фильмы, устраивать прокат — это настолько интересно! В Якутии случился кинобум. Нашлись ребята, которые решили снимать фильмы, в кинотеатрах поняли, что на этом можно заработать, потому что зритель хотел смотреть свое кино. К тому же пришла эра цифровых камер. Эти факторы повлияли на резкий скачок развития кинопроизводства в Якутии.
В 2013 году вышли мои первые работы — мистический апокалипсис "Последний день" и триллер "Кута" ("Трясина"). К этому времени якутские студии снимали уже по 15 фильмов в год. Большинство из них, конечно, были любительскими, некоторые ребята остались на том же уровне, а кто-то начал развиваться. С улучшением качества кино у зрителя меняются приоритеты, и мы понимаем, что можно и нужно снимать все лучше и лучше. К сожалению, при маленьком бюджете это делать сложно. Тем не менее у нас очень много энтузиастов, благодаря которым в регионе развивается кино.
— Как воспринимают якутское кино на фестивалях?
— Долгое время якутское кино особо никого не интересовало в России, наши картины даже на "Кинотавр" не брали. Мы пришли на российские фестивали уже после успеха на международных. Но скептическое отношение к якутским фильмам оставалось. И я считаю, что мы до сих пор разрушаем стереотипы. Даже на показе моего фильма "Наша зима" в Москве меня спрашивали: почему, если про Якутию кино показывают, это всегда чумы, олени, а в вашем фильме — город и люди, которые живут в хороших квартирах? Я отвечал: ну да, у нас есть и города, и поселки, и даже асфальт есть, по которому машины ездят.
Мы своими фильмами еще и просвещаем людей, потому что многие даже не знают, где находится Якутия, как там люди живут. И все удивляются, когда я говорю, что впервые увидел оленей в 1998 году в Петербургском зоопарке. Просто я родом из центральной Якутии, где в основном развито коневодство. Но клише, что Север — это олени и оленеводы, очень глубоко сидит в людях. Приезжаешь на фестиваль, где многие ожидают, что ты привез любительское кино, а видят на экране совсем иное. Некоторые вообще ожидают увидеть человека в шубе, вышедшего из чума, преодолевшего сотни километров на оленьей упряжке! А тут — человек разговаривает на русском языке, и образование есть, и кино снимает...
Я думаю, участвуя в фестивалях и устраивая спецпоказы, мы отчасти работаем не только на развитие якутского кинематографа, но и на развитие всего регионального кино — чтобы оно было общероссийским, а не московским, петербургским, якутским... Чтобы везде было кино! Это очень большая работа по ознакомлению зрителя с российским народом в целом. На мой взгляд, сейчас это очень важно, потому что, живя в такой большой стране, мы порой очень мало знаем о своих соседях. Мне лично интересно, как живут люди в других регионах России. Стараюсь ездить, знакомиться, разговаривать. Мы же очень богаты — исторически, этнографически, культурно! Необходимо развивать региональные кинематографы!
— Когда вы участвуете в зарубежных кинофестивалях, вас воспринимают как русского режиссера?
— Да, естественно. Но бывают и курьезные моменты. Например, фестиваль азиатского кино в корейском Пусане не берет якутские фильмы в основной конкурс, потому что у них в регламенте Россия — это Европа. А мы по сути — Азия, но... представляем Европу. И эту стену тоже надо ломать: ездить, показывать, что Россия — это огромная страна.
На международных фестивалях очень хорошо воспринимают наши фильмы — простые, жизненные истории о людях и их взаимоотношениях. Такие истории зрители везде понимают. И говорят, что сейчас редко удается такие фильмы посмотреть, что им очень этого не хватает, благодарят, когда привозим свое кино. Ведь многие режиссеры работают в фестивальных "тенденциях" и об обычных отношениях между людьми просто не снимают кино.
Но сейчас с международными фестивалями мы, как и все российские режиссеры, "пролетели". Хотя сообщалось, что жюри фестивалей будут рассматривать фильмы, снятые без господдержки, без поддержки Министерства культуры. Ну вот у нас такой поддержки нет — и все равно наши фильмы не берут, потому что мы — Россия.
— Вы переживаете из-за этого?
— Конечно, неприятно. Было много планов, переговоров, и все это, к сожалению, отложено. Пока не знаем, до каких пор. Многие западные коллеги возмущаются, потому что знают, что у меня все снято на свои средства.
— Возвращаясь к тому, о чем вы говорили ранее... Получается, от вашего кинематографа априори ждут "этники", а вы говорите о жизни и человеческих отношениях, то есть снимаете истории, в которых неважны антураж, интерьер, обстановка...
— Получается, так. Например, мой фильм "Черный снег" поднимает общечеловеческие проблемы. На показе в Санкт-Петербурге один молодой человек заплакал: оказалось, он узнал в моем фильме проблемы своей деревни, расположенной в 70 километрах от Питера. Понимаете, все зависит от того, кто смотрит кино.
Да, безусловно, в якутском кино есть свои особенности, мы ведь снимаем его в Якутии. Оно помогает познакомиться с нашей культурой, бытом, характерами, но по большей части рассказывает общечеловеческие истории. Например, истории, показанные в фильмах "Наша зима" и "Айта", могли произойти где угодно. Да, я живу в Якутии и снимаю в Якутии, но эти сценарии можно адаптировать для Подмосковья, Японии, Америки — где угодно можно снять истории. Люди видят самих себя и проблемы современного общества, узнают, что Россия большая и что в России есть разные народы.
— Ваш "Черный снег" — притча, основанная на реальных событиях. Интересно, что аналогичная история показана в фильме Дэнни Бойла "127 часов": парень лазил по скалам, ему защемило камнем руку, он ножом отпилил кисть и смог спастись. И это тоже реальная история, только там страшная жара, а у вас — страшный холод...
— Да, но я придумал снимать свою историю до того, как Дэнни Бойл снял свое кино. Сценарий короткого метра "Черный снег" я написал в 2014 году, в 2019-м расширил его и снял уже полный метр. Фильмы сильно отличаются — и структурно, и по характеру героев. У героя Бойла было 127 часов, а у моего героя столько времени не было. У Бойла это просто констатация фактов, зрительское кино с использованием флешбэков, это не притча. У меня — рассказ о человеке, который заплутал в этом мире, потерял себя, потом, может, нашел, может, нет... Я очень обрадовался, когда понял, что у зрителей сложились разные мнения о "Черном снеге": кто-то говорил, что герой умер, кто-то считал, что он спасся, кто-то говорил, что он сжег все из алчности, и так далее... Люди спорили, потому что точки зрения на историю и ее финал были абсолютно разные. То же самое я, к счастью, наблюдаю и в случае с фильмом "Наша зима": кто-то встает на сторону мужчины, кто-то — за женщину, кто-то считает, что они сошлись, кто-то — что разошлись, кто-то говорит, что они остались друзьями, кто-то обратил внимание на ценность любви, кто-то — на то, что мы просто не умеем друг с другом разговаривать...
Мне кажется, фильм можно считать хорошим, если он на каждого зрителя воздействует по-своему и у всех зрителей — разный финал. Если это получается, значит, кино стоящее. Человек индивидуален, и я не могу влезть в голову каждого зрителя, чтобы узнать: а, у него вот такое восприятие, тогда давайте вот так снимем.
Я сам — тоже зритель. Скажем, вот появляется у меня идея, возникает сценарий — пока еще в мыслях, — который я также мысленно вижу как режиссер. А затем стараюсь также мысленно просмотреть его как зритель. И если все совпало — идея, режиссерский взгляд и взгляд зрителя, — отдаю все это продюсеру Степану Бурнашёву, чтобы он организовал производство и снимал кино в реальности. На мой взгляд, это максимально честно по отношению к зрителю. Я не пытаюсь хитрить, чтобы понравиться всем — кино не должно всем нравиться.
— Вы любите открытые финалы как прием, когда каждый зритель сам додумывает финал фильма. Но при этом постоянно возникает вопрос: а чем же все закончилось по задумке режиссера? Ведь зрителю важен посыл автора. И вам каждый раз придется озвучивать собственную точку зрения, хотя вы можете сказать: "А я не знаю, чем закончится". Насколько это честно?
— Я просто от души рассказываю историю. Если это у меня получается, то отклик будет в любом случае, неважно — отрицательный или положительный. Если есть отклик, значит, фильм удался. По "Черному снегу" я очень хорошо это прочувствовал: меня всегда об этой картине спрашивают. Раньше я обижался на негативные отзывы, а сейчас научился отличать стоящую критику. Понимаете, если возник спор, значит, мы затронули души людей, они говорят о своем взгляде на фильм, друг другу его объясняют, иногда договариваются, иногда — нет. И здорово, что кино вызывает такой интерес и обсуждения.
— Ваш новый фильм, "Айта", тоже оставляет вопросы. Жители якутской деревни бездоказательно обвиняют человека в преступлении: "он русский, он чужак, значит, виноват он". И идут его линчевать. А когда выяснилось, что виноват не он, а якут, мысли о мести даже не возникло. Обычный криминал вырастает в межнациональный конфликт. Почему?
— Фильм основан на реальной истории: погибла девушка, жители хотели убить виновника. Там не было "национального вопроса", виновник не был русским. В "Айте" он предстает в образе полицейского, русского по национальности. Но в фильме его хотят убить не потому, что он русский, а потому, что якобы из-за него — представителя закона — погибает девочка. В финале выясняется, что полицейский не виноват. На самом деле это были влюбленные дети...
Но подойдем к этому вопросу издалека. Везде, где есть большинство, существует шовинизм. Фильм о том, что такое шовинизм и как к нему относиться. Важно понимать, что он действует, как говорится, в обе стороны. Например, когда ты в меньшинстве, к тебе относятся с ноткой шовинизма. Но когда ты в большинстве, то сам становишься шовинистом. Например, к представителям других национальностей в каком-нибудь русском городе могут относиться с высокомерием, назвать "приезжим", "гастарбайтером", посоветовать "уехать к себе". Но, допустим, русский человек приезжает к этим самым "гастарбайтерам". И тогда уже он оказывается в ситуации меньшинства, на себе может ощутить все "прелести" шовинизма.
— Зеркальная ситуация.
— Да. Сейчас у нас в России идет немало споров о завоевании регионов Российской империей. Да, были войны, захваты... Но нельзя вспоминать все это лишь в отрицательном ключе, чтобы не повторять. Я хотел подчеркнуть, показать, объяснить, что в людях этот негатив есть, но лучше его отпустить, не зацикливаться на нем. Не стоит идти на поводу зла и уподобляться людям, которые переходят от культуры общения к шовинизму: "Надо сбросить ядерную бомбу, уничтожить этих зверей, всех выродков и их детей..." Это говорят и пишут в соцсетях люди, которые реально хотят смерти других людей!
Вот я в 2000-х очень не любил Москву. Почему? Потому что на любую станцию метро зайди — полицейские подойдут и будут требовать документ, издеваться: "Якут? Наверное, борец?" В вагон зашел, сел — отсаживаются, при этом некоторые могли сказать много "приличных" слов. Отношение было негативное. Но сейчас все очень изменилось, такого отношения больше не встречаю. И я этому рад, мне сейчас очень нравится в Москве! А тогда я не понимал: почему в моей стране ко мне так относятся? Да, были страшные, спорные времена. Нужно делать все, чтобы этого больше не случилось. А для этого нужно понять, откуда это идет. На самом деле идет отовсюду — в любом народе присутствует такое отношение к представителям других национальностей, если последние в меньшинстве.
На мой взгляд, мощь России в том, что наша страна создана на основе разных культур и национальностей. Они собраны воедино. Вот ключ к пониманию нашей страны. Это же здорово, что страна образовалась, объединив все культуры, а не уничтожив их. Мы, к сожалению, часто об этом забываем, не понимаем ценности этого. А ведь уже XXI век, и нам пора об этом задуматься... Еще раз повторю: по-моему, кино очень хороший проводник, открывающий людям мощь нашей страны — большой, очень интересной, с множеством культур и национальностей.
— В недавнем интервью вы сказали о якутском кино: "Мы снимаем о себе, а значит, не можем врать". Но есть художественная правда, а есть реальность. Как нужно искать правду, как облачить ее в художественную форму, чтобы она не стала ложью?
— Я не знаю... Смотрю очень много фильмов и чувствую много фальши, особенно у молодых режиссеров. Они почему-то стараются рассказывать какие-то невероятные, нежизненные истории, абсолютно неживые, перенасыщенные... Берут из американских фильмов и сериалов не самое хорошее, персонажи какие-то неестественные, а ведь это все видно, это чувствуется. Да, здорово, если ты умеешь копировать чужое, но лучше по-своему делай. Я раньше тоже пытался копировать, у меня не получалось, и я перестал. Делаю фильмы по-своему — так, как мне интересно рассказывать и как мне интересно смотреть. Да, есть художественная составляющая, но я понимаю, какие проблемы затрагиваю, и стараюсь максимально честно работать, чтобы история была внятной, интересной. Стараюсь не переступать этическую черту. И не пытаюсь спекулировать на этнической или мистической составляющей Якутии. Я мог бы оленей гнать и в шкуры одеть людей, все бы там приукрашивал — и на ура мы брали бы на международных кинофестивалях призы. Но зачем?
Или тот же межнациональный вопрос я бы еще жестче мог поставить в угоду европейским странам — мы же знаем, что межнациональные конфликты у всех есть. Но я старался выстроить таким способом сюжет фильма "Айта", чтобы зрители видели обе стороны шовинизма и то, что это ни к чему хорошему никогда не приведет. Я перерос подобные проблемы, живу сейчас в гармонии со всеми национальностями и наконец-то считаю себя человеком. А раньше было сознание обиды... Оказывается, обиды портят: ты — не человек, а обиженное существо. А мы же — homo sapiens, нам дали разум не для того, чтобы писать угрозы, гадкие комментарии, сидеть все время в соцсетях, заниматься всякой дрянью — шовинизмом, расизмом и так далее. Разум нам дан, чтобы мы жили в гармонии друг с другом. Слушайте, в конце концов мы умрем — и всё...
— Степан, почему в якутском кино так много фильмов в жанре хоррора, триллера? И почему современный зритель так любит, чтобы его пугали в кино, что это за психологический феномен?
— Да, раньше у нас много такого снимали. Сейчас "ужастики" снимают реже.
Почему люди любят ужасы? Знаете, один человек сказал мне, что этот интерес идет из детства. И я думаю, это верно. Мы в детстве очень много фантазируем и сами себя пугаем. Вот что популярно сейчас у детей? Всякие "хагги-вагги", все эти сиреноголовые — они ведь ужасные! И мой ребенок смотрит это. Психолог говорит, что это естественно: вы же в детстве пугались, играли в темноте, выдумывали монстров. Это естественная защита человека — пугаться выдуманного, чтобы быть готовым к неожиданностям в действительности. И, даже повзрослев, люди пугают себя фильмами ужасов по той же причине.
А вот триллеры, на мой взгляд, не столько пугают, сколько дают пищу для раздумий об отношении к жизни. Потому что жизнь наша — неоднозначная и благодаря фильмам у нас появляется понимание возможных сложных ситуаций, люди думают об этом, анализируют...
Например, через фильмы я много говорю с людьми о смерти. У меня есть сценарий, где я основательно хочу поговорить с людьми об отношении к смерти. Почему? Рано или поздно мы все умираем, рядом с нами умирают взрослые люди, и дети умирают, к сожалению. По-моему, современные люди стали очень мягкими: теряются, слишком близко к сердцу это принимают, каждая смерть сейчас — трагедия. А смерть нужно принимать всегда, понимать, воспринимать ее как данность — ты уже никак не изменишь случившееся. Мы почему-то стали об этом забывать. Знаете, бывали у меня ситуации, когда на похоронах нужно было помочь — нести гроб, могилу засыпать. А взрослые мужики боятся! Понимаю, что это ненормально. Это мы так меняемся. Информатизация, глобализация, мультикультурность — мы о многом осведомлены, но при этом как-то незаметно теряем основы человечности: взаимовыручку, поддержку в трудную минуту, мы забываем о нормальном отношении к рождению человека и похоронам. Но они ведь естественны!
— А в Якутии сохраняются такие традиции или тоже все меняется?
— В Якутии такое отношение к жизни и смерти диктовали сложные условия. Например, долгое время у нас медицины никакой не было. В семье моего дедушки по отцовской линии было 16 детей, выжили только двое. В семье моей бабушки со стороны мамы было 15 детей, остались трое. Смерть была частой, поэтому в психологическом и физическом плане народ у нас был закален жесткими условиями. И в случае с моими родственниками речь идет о начале ХХ века. А что было раньше? "Естественный отбор" проходил намного жестче и тяжелее. Сейчас же есть медицина, многие выживают, и даже с ее помощью рождаются дети, которые не должны были появиться на свет. Мы обманули природу и... — мы становимся мягче.
— А как, согласно традиции, народ саха понимает вопрос жизни и смерти?
— Якуты считают, что мы возвращаемся в мир много раз. Можем вернуться собакой, растением и так далее. Это не буддийская теория. У нас она другая. У нас душа состоит из трех основ: Ийэ-кут, Буор-кут, Салгын-кут. Ийэ-кут — сознание, то, что передается через поколения — культура, традиции. Буор-кут — это тело, материальная часть. Салгын-кут — это разум. Когда они объединяются, мы обретаем целостность и приходим в этот мир людьми. Когда мы умираем, они все разделяются. Распадаются. И на том свете они иногда снова объединяются, и тогда мы снова возвращаемся в этот мир...