Странная закономерность. Когда воздушное судно летает каждый день, не смотря на тяжёлые полёты, суровость зимних вьюг и лютых холодов, полуденного жара лета и слякоть осенних дождей, вид у живого вертолёта (самолёта) нормальный, кажется ему всё нипочём. Но если воздушная машина перестаёт летать, и её убирают на дальнюю стоянку, подальше с глаз, происходит какая-то необъяснимая метаморфоза. Вроде и дожди так же льют с небес, но при этом не хлещут по обшивке и лобовым стёклам, как это бывает в полёте, так же жаркие лучи солнца слепят иллюминаторы и блистера, а лютые зимние холода промораживают фюзеляж и лопасти до хрустального звона. А корабль на заброшенной стоянке стареет неизмеримо быстрее. Несколько месяцев, какой-то год пролетел, и вертолёт приобретает блеклый, поношенный вид и уже кажется не могучей воздушной машиной, а обломком кораблекрушения, вынесенным житейскими штормами на заброшенный берег.
На старой стоянке трава прорастает между бетонных плит, подбираясь к колёсам и стойкам шасси. А под самым хвостовым винтом шелестят листвой небольшие кустики. Осмелевшие птицы пытаются свить гнездо в щелях гаргрота редуктора. Могучие огромные лопасти несущего винта бессильно провисают, как руки больного уставшего человека. Краска по бортам огромного фюзеляжа постепенно облупляется, выцветает и бледнеет. Когда-то строгие линии размываются и бортовые номера, и гордая марка «МИ» почти не читаются, угадываясь лишь слабым контуром. Иллюминаторы, блистера, лобовые стёкла пилотской кабины и кабины штурмана желтеют, тускнеют и теряют свою прозрачность. Из-под капотов двигателей и редуктора по бортам пролегли тёмные полоски вытекающего масла из-за ослабевших уплотнений. Такие же подтёки на стойках шасси. Могучие рубчатые колёса шасси постепенно сдуваются, и машина тяжело опирается на землю тормозными барабанами колёс.
Печальное зрелище. Давно стоит на стоянке старый вертолёт. Когда его притащил сюда буксировщик, много лет назад, вертолёт подумал, что произошла какая-то ошибка. Это недоразумение скоро разрешится и всё пойдёт по-старому. Каждое утро к нему будут приходить хлопотливые техники, открывать двери и люки, устанавливать входной трап-лесенку, деловито открывать капоты и трапы двигателей и редуктора, громко топать в грузовой кабине. Потом подползёт пузатый жёлтый топливозаправщик и резко пахнущий керосин польётся в обширные топливные баки. А потом придёт весёлый экипаж, внимательно осмотрит машину, хлопая ладонями по бортам и стойкам шасси. Лётчики привычно рассядутся в свои кресла, подъедет АПА и через какое-то время засвистят могучие двигатели, и огромный несущий винт начнёт раскручиваться, посвистывая и набирая обороты. А хвостовой винт зарокочет и всю стоянку окутает сладковатый, одуряющий запах сгоревшего керосина. И через несколько минут вертолёт поднимется в небо, чтобы делать привычную работу, для которой и создали его люди.
Но люди всё не приходили. Их не было долгие месяцы. Однажды утром старый вертолёт услышал возле себя голоса. Он открыл помутневшие глаза блистеров и увидел техников. Это были не те, знакомые лица людей, к которым он привык за многие годы. Вокруг вертолёта ходили совсем другие люди. А возле вертолёта стоял автомобильный кран. «Зачем им кран?», - подумал старый вертолёт. Через какое-то время он понял, зачем кран. С вертолёта начали снимать лопасти несущего винта. «Что вы делаете! Это же мои крепкие руки, я ими держусь за воздух!». Когда начали снимать краном два могучих сердца вертолёта, его двигатели, старый «МИ» понял: «Это конец!». Он останется на этой стоянке навсегда, до тех пор, пока не придут ещё более чужие люди и не завизжит на всю округу противным звуком «болгарка», и его начнут резать на куски, как это сделали с его могучими собратьями, здесь же, неподалёку, на соседней стоянке.
Так и стоит огромный старый вертолёт, без лопастей и двигателей, а в приборных досках его кабин зияют круглые чёрные дыры, на тех местах, где когда-то стояли умные и чуткие приборы.
Но вертолёт не умел жалеть себя. Ведь кому-то было ещё хуже. А кому? А во-о-о-н он, собрат по несчастью! По ту сторону заросшей рулёжной дорожки стоит старенький АН-2. Он тоже когда-то бороздил северное небо, трудолюбиво тарахтя поршневым мотором, и лопасти его винта весело рассекали прохладный воздух небес. Он тоже делал привычную работу, для которой его создали люди. Теперь стоит без винта, с подтёками масла на стойках шасси и облезлой краской по бортам. Порванная перкаль закрылков лоскутками шелестит на ветерке, обнажая нервюры, да осенний ветер уныло гудит в расчалках крыльев. Самолёт приковали мощными растяжками к земле, чтобы его не сорвало с места во время штормовых ветров и зимних вьюг.
Стоят и смотрят друг на друга подслеповатыми стёклами кабин два воздушных собрата, рождённых давным-давно, в середине прошлого, двадцатого века. Смотрят и вспоминают добрые руки техников, тех самых, что когда-то много лет подряд готовили эти машины к вылету. Вспоминают тех лётчиков, молодых и сильных, что жили в их кабинах. Вспоминают уверенные движения крепких рук, что направляли полёт этих машин над прекрасной землёй. Наверное, им видятся те маленькие аэродромы и площадки, с которых они взлетали и садились на которые без малейшего сомнения. Они доверяли людям, и люди не могли подвести их.
Долгими ночами, когда в небе появляются и гаснут звёзды, под их тихий шёпот, разговаривают два корабля – маленький и большой. О чём они говорят, мы никогда не узнаем. Но благодарность за то, что они дали нам прикоснуться к небу, останется в наших сердцах навсегда.