Генри Редько по прозвищу Коготь шёл по ноябрьской улице и нервно кусал губу. Что-то было неладно в городе. Он чувствовал, чувствовал, что происходит какая-то дрянь, но никак не мог поймать след или отголосок, чтобы размотать клубок и от тревоги перейти к фактам.
Двадцатое ноября. Уже отгремел день всех святых. Пусть в городе не особо его праздновали, а всё же ряд баров отметили с шумом и маскарадом, в витринах мелькали черепа и ведьмы, а пару фонтанов подсветили красным. Но время прошло, праздник забыт, и у многих мысли о новом годе, от чего же чувство, что явилось зло и протягивает свои усики сквозь брусчатку?
Генри сплюнул на мёрзлый асфальт. Был поздний вечер, подмораживало, и влажный после дневного дождя камень был покрыт причудливой изморозью.
– Хм, – сказал Генри.
Вынул руки из тёплых карманов пальто и присел на корточки, разглядывая узор.
– Будь я проклят, если это не руны, – пробормотал он, поводив рукой над снежком.
Проходящий мимо старичок покосился на него с подозрением, но молча прошаркал дальше. Генри встал и проводил его оценивающим взглядом – как знать, даже такая случайная встреча может оказаться неслучайной в его деле. Усмехнулся воображению, видеть в обычном прохожем подручного Зла, пожалуй, чересчур даже для него.
Он достал блокнот и зарисовал узор с места, где стоял, а также в некоторых значимых местах – у кладбища, церкви, мэрии, школы и на двух перекрёстках. Дома сравнит и поищет ключи в своих книгах. Глянул на башенные часы над площадью. Совсем поздно, почти десять вечера. Поспешил домой.
Мать, конечно, заждалась. Кутаясь в шаль, привычно проворчала, что она волнуется, что ужин на плите, чтобы постарался выспаться. Генри в ответ привычно поцеловал её в щёку, скинул свою грязную одежду в корзину и укрылся в комнате.
Несколько ночей он корпел над рисунками. Листал свои конспекты с письменами и чужими языками, древними или искусственными. Даже заглянул в закрытый раздел библиотеки института. Сделал ещё несколько эскизов, благо, ночи стояли морозные, а снегопадов пока не было.
Он даже обратился за помощью к коллегам. Но Виктор Вендин, он же Лис, знал ещё меньше, хотя вызвался побродить в ночное время и послушать город. А Шустрый, Дин Сашкец, был слишком загружен.
Но в полнолуние Генри, наконец, повезло. Интуитивно он выбрал путь домой через другой мост над каналом, и когда был наверху, увидел. Лунный свет ярко и чётко высветил запутанную дорожку, которая шла от мэрии в сторону кладбища. Или церкви. Генри сдавленно усмехнулся в шарф. Всё-таки не руны. Или руны, но целью был не текст, а направление, и куда ведёт дорожка из узора, он скоро выяснит.
Торопливым шагом, не забывая смотреть по сторонам, Генри последовал по серебряной тропе. Мать просила сегодня прийти пораньше к ужину, но что поделать – дело важнее. Она понимает. Должна понять. Дорожка вилась по улицам, ныряла в переулки, почти исчезала и появлялась снова, ветвилась, и тогда Генри приходилось чутьём определять верное направление, и наконец влилась в ограду заброшенной пожарной части.
Каланча угрюмо возвышалась, зияя белыми прорехами облупившейся краски. Чернели проёмы в боксы для пожарных машин, не пропуская внутрь ни единого лучика или отблеска. На площадке перед зданием ковёр сухих листьев – здесь почти никогда не убирались. На стене каланчи был нарисован силуэт осьминога или иной твари с щупальцами, а прямо перед воротами валялся кошелёк, по-видимому, обронённый недавно.
Генри пожалел, что не курит. Сейчас бы посмолить трубку, обдумать хорошенько, что творится. Он подобрал портмоне и заставил себя отступить. В одиночку и ночью исследовать убежище тёмных сил – отчаянная идея, а он считал себя разумным сыщиком. Он попросит Лиса последить за каланчой, а потом в выходной с утра заберутся туда вместе.
В кошельке была визитка – аптекарь Грегори Лаптош, несколько банкнот, кредитки. Генри наведался к нему на следующий день. Думал поспрашивать, что же делал аптекарь так поздно далеко от дома и работы, но вместо этого узнал, что сделали с ним.
Ему стёрли воспоминания-эмоции о счастливых моментах. Генри определил это, когда Лаптош не смог рассказать о семейных праздниках, хотя у него были взрослые приятные дочери и внуки, когда отмахнулся от вопросов об отпуске на море, а когда Генри попросил рассказать о весёлом характере аптекарского пса, когда тот был жив, то его вовсе выставили за дверь.
– Всё ясно, – покачивал головой Генри, пока быстрым шагом возвращался домой. – Всё ясно… Значит, счастье из души выкачали, а взамен… А взамен напичкали руки ядом, так что, когда он касается своих лекарств, пузырьков и блистеров, они иногда превращаются в яд. Если это не исправить, не восстановить бедняге память и радость, то скоро люди будут умирать. Но прежде надо разобраться с осьминогом в каланче.
За неимением трубки он принялся грызть фалангу пальца, так и поднялся до своей квартиры. А когда вошёл и стал снимать пальто, мать вышла из кухни и с улыбкой сказала:
– Генри, дядя приехал.
– Дядя Николас? – расплылся в улыбке Генри.
Тучный мужчина с густыми усами и поредевшей макушкой выглянул из комнаты:
– Здорово, Коготь! Ну, как твои расследования? Как дела в школе?
– Нормально, – смутился парень.
По географии пошли тройки, но какая разница? Главное, дядя здесь, а значит, есть с кем обсудить таинственные дела в городе и, возможно, даже выбраться ночью на разведку. Он единственный из взрослых поддерживал Генри, балансируя между добродушным баловством в ущерб учёбе и поучительным совместным досугом с подростком. Пусть иногда ворчала мать, жаловались учителя, если дядя был в городе, он находил, как выгородить Генри.
Хорошо, что он приехал. Зимними вечерами порой хотелось посидеть с книгой, даже с учебником, а не стоять на ветру, карауля подозрительную крысу. С дядей расследования приходилось доводить до конца, и мальчик гордился своим списком раскрытых дел.
Первые дни после прибытия Николас посвящал своим делам. Когда он освободился через неделю, к субботе, Генри с Лисом и Шустрым успели разузнать про других тронутых осьминогом. Двусмысленное название заставляло хихикать, но в целом довольно точно отражало ситуацию.
Чудовище, что жило в каланче, как-то касалось выбранных людей, и они менялись, становились не такими, возможно, слегка чокнутыми. Например, учитель младших классов перестал узнавать своих любимчиков, оставлял после уроков наравне со всеми и говорил с птицами. Ну, иначе же не объяснить, почему он только смотрел на воробьёв и те улетали с насиженного места, уже раза три.
Или булочница. Перестала пробовать свои слойки, зато добавляет в пирожки обещание предательства. Шустрый видел, как морщился один покупатель, только надкусив.
А дочка капитана полиции? Раньше дружила с Лисом, а на днях перестала даже разговаривать. Там, правда, был серьёзный разговор с отцом и испорченные документы, но неважно. И теперь стоило ей кого-то коснуться и шепнуть заклятье, человек мог умереть за пару дней.
С осьминогом надо было разбираться. Дядя Николас выслушал племянника со всем вниманием и даже ни разу не улыбнулся.
– Что ж, – согласился он. – Дело серьёзное. Одеться надо тепло, уже не май месяц. Берём с собой виски и галеты. Чай сойдёт? С печеньем, конечно. Шоколад нужен, он хорошо помогает от эманаций зла, ты помнишь.
– Фонарики, верёвка, крюки, ножи, – перечислил Генри.
– Да. Нож будет один и у меня, но при необходимости воспользуемся. Мелки берём? Приманка?
– Кровь, – пожал плечом Коготь.
– Ишь ты, так своей кровью разбрасываешься. Значит, пластырь, бинт и перекись водорода. А обезвреживать как будешь?
– Возможно, подойдёт то же заклинание, что и в прошлом году, когда мы поймали тень кота-убийцы?
– Может быть. Потренируйся его читать, чтобы не сбиться в самый неподходящий момент.
– Да уж, не помешает…
Весь вечер Генри провёл, тарабаня заклинание из пяти четверостиший. На самом деле это был польский стих, но пока выговоришь хоть пару строк, сломаешь язык. Вот и нечисть не любит, когда её слогами связывают и перемалывают.
Ночь была морозная, ясная и пустынная. Когда пробило полночь, компания отправилась на охоту.
– Хорошо, что мы успели до зимнего солнцестояния, – тихо проговорил Виктор, стараясь не отставать.
Его родители работали вместе с дядей Николасом, и неохотно, но отпускали сына на ночные прогулки под его присмотром.
– Да, – так же негромко согласился Генри. – Иначе бы осьминог вошёл в полную силу. Лучше бы летом вообще, но солнце и не дало бы ему появиться здесь.
Шустрый на эту ночь сбежал из дома. Он жил с тётей и кузенами, и улизнуть почти никогда не было проблемой. Он тоже добавил атмосферы:
– Если бы мы промедлили, осьминог не просто бы стал сильным. Самая длинная ночь – повод для большой крови. Наверняка он устроит что-нибудь большое и гадкое.
Дядя Николас улыбнулся в усы, кивнул.
– Молодцы, ребята, не даёте пропасть. Сейчас поймаем гада, а завтра отпразднуем у нас пирогом, идёт?
– Класс!
– Я приду!
Ребята обрадовались, только Генри призвал к порядку:
– Сначала дело. Не делим шкуру неубитого медведя.
***
Они дошли, наконец. С тех пор как Генри нашёл кошелёк аптекаря, успел дважды пойти и растаять снег, а сегодня снова ударил мороз, выбелил стены и края листьев во дворе, превратил грязь в острые гребни вдоль дороги.
Николас подошёл прямо к боксам для машин, посветил фонариком, убеждаясь, что никого нет. Мальчишки рассеялись вдоль ограды, изучая следы. Потом Лис принялся изучать боксы вместе с Николасом, Шустрый попробовал потянуть дверь каланчи, но её заклинило. Коготь обошёл башню вокруг. На миг ему показалось, что в одном из окон без стёкол дохнуло красным светом.
Генри вздрогнул, но иллюзия не повторялась, и он, мрачно улыбнувшись, позвал друзей.
– Не будем ломиться в каланчу. Осьминог сам выползет, когда мы позовём его.
Охотники расчистили площадку от листьев, нарисовали витиеватую схему с четырьмя выраженными углами. Шустрый положил по периметру дубовых листьев – для крепости границы. Лис прочитал заклятье удачи. Генри переглянулся с дядей, немного постоял, разглядывая пар изо рта. Потом взял нож и аккуратно, не в первый раз уже, надрезал себе палец на левой руке.
Брызнул перед собой, стараясь попасть в центр схемы.
– Явись, гр…
«Грязное чудовище». Он запнулся. Порывы ветра играли с тенями, казалось, что брусчатка не то плывёт, не то колышется. Или из неё вовсе лезут усики.
«Круто!» – в итоге вдохновился Генри, собрался звонко позвать монстра и начать эпизод по его укрощению, напоследок посмотрел в замершие лица друзей.
После чего из-под камня под каждым из них вырвались тонкие блестящие щупальца, свернулись вокруг людей в жгуты и плотно сжались, в одну секунду превращая их в отбивные. Никто из них не успел даже крикнуть, только хрустнули кости, чавкнула плоть и обильно полилась чёрная в темноте кровь между щупалец. Лужи медленно заливали нарисованную мелком схему, пара дубовых листков поплыла. Поднимался пар.
Генри не мог вдохнуть. Всё замерло на несколько секунд, ему казалось, что его глаза стекают вниз, по щекам, холодными слизняками. Билось ли у него ещё сердце? Он сделал крохотный шажок назад, начиная издавать очень тихий скулящий звук.
Щупальца расслабились, с мокрым шелестом развалились лепестками вокруг куч из мяса и одежды. От каланчи прошла по земле узкая красная слепящая волна, а когда исчезла у ограды, то, что было друзьями Генри, пошевелилось и начало подниматься в три фигуры. Они принимали очертания взрослого и двух детей, неловко подёргивали руками и будто состояли из червей – вся плоть их мелко шевелилась, поблёскивала, шуршала.
Генри сделал ещё один маленький шажок назад, горло снова сковало оцепенение.
То ли от каланчи, то ли из-под брусчатки раздался густой шёпот:
– Спасибо за кровь, мальчик.
Фигура, похожая на Лиса, сделала шаг в сторону, уже совсем сухая и в целой одежде, сказала голосом его друга, Виктора:
– Коготь, дашь списать историю?
И тогда у Генри совершенно внезапно и неуместно вырвалась икота. Это вывело его из ступора. Парень резко повернулся и кинулся наутёк.
Он даже не знал, что умеет так бегать. Ледяной ветер свистел в ушах, шапка потерялась на одном из поворотов, один раз он таки поскользнулся и разбил руки и колени о лёд, но тут же вскочил и бежал, бежал, пока не оказался перед своим домом. Взлетел по лестнице на свой этаж, трясущимися руками открыл замок и прикрыл за собой дверь.
Что делать, он не знал, он знал только опустошающий страх в своём животе и не придумал ничего надёжнее, как переодеться в пижаму и спрятаться под родное тёплое одеяло с головой. Он просидел в полудрёме всю ночь, не зная, что за ним никто не гнался.
Когда утром небо чуть-чуть посерело, а с кухни раздался дразнящий запах блинов, Генри проснулся. Недоумённо посмотрел на синяки на коленях, потёр саднящие ладони. Горло сильно болело, похоже, простыл.
– Вот это кошмар мне приснился, – неуверенно произнёс он. – Даже с кровати свалился. Доигрался…
Встряхнулся, сбрасывая мерзкие воспоминания. Серьёзно, не могло же такое быть правдой! Вот и голос дяди с кухни, надо пойти поздороваться. Надев только тапочки, он прошёл на кухню. Мать возилась у плиты, а дядя Николас сидел спрятавшись с газетой и то потягивал кофе, то кусал свёрнутый блинчик.
– Дядя Николас? – позвал Генри, почти успокоившись.
– М? – промычал тот, не отрываясь от чтения.
– Может быть, пойдём охотиться на осьминога днём?
Дядя отложил газету и закатил глаза:
– Малыш, сколько можно заниматься ерундой. У тебя по географии сплошные тройки! Лучше бы за ум взялся, чем по городу болтаться.
– Да ладно тебе, Ник, – усмехнулась мать, повернулась. – О Боже! Генри! Почему ты… почему ты седой?!.
А Генри не отрываясь смотрел на безусого дядю, теребил на пальце ранку от ножа и, кажется, разучился говорить.
Автор: Екатерина Курочкина
Источник: https://litclubbs.ru/writers/7884-kogot-i-osminog.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
Читайте также: