... продолжение
БОМБЕЖКИ продолжались, но стало легче, когда в октябре сорок второго в районе бывшего кирпичного завода, у трубы, расположились батареи зенитного артдивизиона. Я часто встречал девчонок-зенитчиц в городе в увольнительной, на станции, на их боевых позициях, но солдатами их поначалу не считал. Однако они быстро и лихо показали свою работу. Фашисты уже не осмеливались так безнаказанно шкодить днем, стали летать ночами, развешивать осветительные ракеты. Одна такая ракета долго висела над станцией, освещая мертвым светом затаившуюся землю, а затем, опустившись на Ольшицу, где-то за бойней, медленно догорала.
4 октября зенитчики сбили первый немецкий самолет над Осташковом. Встретив неожиданный отпор, фашисты предприняли акцию возмездия — через день бомбардировщики обрушили десятки фугасных бомб на позиции батареи, был убит командир отделения, ранены две девушки-зенитчицы. Это было все, что мог сделать враг в бессильной ярости. Зенитчики до самого конца сорок третьего года охраняли небо над Селигером.
Не стало фашистам покоя и ночью. Стоило появиться в пределах досягаемости батарей вражескому самолету, как мгновенно вспыхивали прожекторы, обшаривали ночное небо, высвечивали блестящий крестик самолета, на него накладывался второй луч, и так два перекрещенных огненных столба вели по черному пологу неба ослепленную машину. А вокруг нее по всему небу вспыхивали огненные букеты разрывов, расплывающиеся белыми дымными парашютами, светящимися строчками неслись огненные штрихи трассирующих пуль.
В ночном воздушном бою было что-то таинственное и нереальное: победная какофония звуков, фантастически расцвеченное, тревожно-праздничное небо и ускользающий, уходящий — удирающий! — враг, так и не сумевший осуществить свое черное дело.
КОГДА я вспоминаю то время — сорок второй и сорок третий — первое, что представляется с фотографической точностью — это уходящая вдаль в болотистом редколесье железнодорожная линия, а параллельно ей две строчки аккуратных, геометрически правильных, заполненных до краев вешней водой, — бомбовых воронок. Я видел их не только из окна вагона. Ранней весной 1944 года мы трое, механик Нил Андреевич Нагибин и двое рабочих, я и Сашка Лукин, прошли с мерной цепью пешком с ревизией линии связи от станции Осташков до станции Охват.
На одном из разъездов, кажется на 139-м километре, однажды, ступив с подножки вагона, я сразу увидел этот странный предмет — у моих ног лежала на песке размытая дождем человеческая ступня. Это было страшно и неуместно здесь, уже в тылу, на глухом лесном полустанке. Фашист настиг тут беззащитный санитарный поезд, переполненный ранеными. На этом самом месте, как а туннеле, глухо огороженном со всех сторон лесом, незащищенном только с неба, откуда сыпались бомбы и прошивали снег горячие пули, метались люди, уводя в лес лошадей от горящих вагонов, от густо дымящих развалов прессованного сена. Вой самолетов, крики солдат, ржанье лошадей, треск пожара, взрывы бомб, беспорядочная винтовочная пальба по самолетам, сливались в общий гул беды.
Но тогда шло наступление, был бой, а теперь...
Несмотря на все старание фашистов, дорога работала. Под бомбами погибали люди, горели поезда и станции, разрушался железнодорожный путь и связь, но дорога работала. Фашисты, вооруженные новейшей тогда техникой уничтожения, не могли одолеть людей с простыми орудиями труда в рабочих руках: ломом, отверткой, гаечным ключом. Наверное, правильнее было бы считать участниками войны не только тех, кто принимал непосредственное участие в боевых действиях. Они — герои, но и в тылу, в прифронтовом тылу особенно, тоже воевали люди мужественные и героические — солдаты тыла фронта.
ЖЕЛЕЗНАЯ дорога Бологое—Осташков стала фронтовой коммуникацией, питающей наступающие ударные армии Северо-Западного фронта. Чтобы помешать работе магистрали, немцы поставили целью уничтожить систему водоснабжения паровозов, ведущих к фронту поезда через станцию Осташков. Вода в водонапорную башню поступала по трубопроводу из Селигера от насосной станции на берегу.
...После восстановительных работ на линии связи мы подходили к станции со стороны 107-го километра. Начался воздушный налет. Побежали от железнодорожного полотна в сторону, к кирпичной трубе. Здесь показалось тоже опасно, обежали в сторону ольшаника, но там загремели залпы зенитной батареи. Пробежали дальше, выскочили на какую-то насыпь в болотистой ольховой поросли, побежали по ней. Самолет, под торопливый грохот батареи, в сплошных разрывах снарядов, с ревом уже проносился над нами. Бросились под насыпь, уткнулись головами в ольховые корни, закрыли уши руками. Пронзительный, проникающий в самый мозг, сверлящий, бесконечный свист вытеснил все мысли, думать о чем-то было невозможно.
Звук резко оборвался, земля вздрогнула, что-то чвякнуло позади нас, и... настала тишина — тишина! Несколько секунд мы оцепенело ждали взрыва. Первым не выдержал я, вскочил на ноги, оглянулся. За нами, с нашей стороны насыпи, в болотце за кустами, торчал черный стабилизатор бомбы, — или это мне показалось? Сдавленно крикнул:
— Сашка, тикаем!
Остановились на берегу Селигера у насосной станции и только тогда поняли, что в поисках безопасного места попали на водопроводную линию, под самую бомбу.
Неразорвавшаяся бомба в болотце, несработавшие зажигалки в городе, тупорылый чурбак бомбы, долго валявшийся на станционном шоссе у старого кладбища — все это выстраивалось в логическую цепочку: антифашистское сопротивление действовало и в самом логове врага.
Газета "Заря коммунизма", № 8 (8664), 17 января 1985 г.
продолжение следует...
