Рассказик получился сумбурным, проба пера. Или небольшое погружение в будни. Мне «повезло» устроиться в реанимацию в разгар ковида. Больших денег мы не видели, да и в целом денег мы видели немного, ведь чего стоит средний медперсонал в чистом отделении, когда все восхваляют красную зону и платят там зарплаты в три раза больше. Несмотря на то, что труд и ответственность у нас ничуть не уступает. Врабатывалась я долго и трудно, но очень упорно. Готовить дежурантов-студентов в реанимацию - дело небыстрое. Работа тяжелая, сложная, требующая знаний, с несоответствующей тому оплатой труда. А рук тем временем катастрофически не хватало. Пытались набирать новеньких, но на моей памяти три девочки сбежали уже через пару месяцев. Нас оставалось пятеро студентов-энтузиастов - четверо собирались в ординатуру по анестезиологии-реанимации, и я. - Aezeltrit, давай рассказывай, как определять группы крови, - грозно встала надо мной Анна Сергеевна, которая буквально выросла в этом отделении со студенческих времен, став прекрасным уважаемым доктором, и явно готовая воспитывать таких же подрастающих реаниматологов. - Берем планшетку, цоликлоны - бодро чеканю я, - анти-А, анти-В, анти-D для резуса, и кровь. Смотрим агглютинацию. - Так, - она берет листочек, рисует три кружочка, - если здесь и здесь агглютинация, то это какая группа? - Вторая положительная. - А если здесь? - Третья отрицательная. - Ладно, хорошо. Смотри мне, за трансфузиологию жестче всего наказывают. - Угу. Я не пойду в ординатуру. Анна Сергеевна поднимает на меня глаза: «Чего?» - В поликлинику пойду, - отвечаю, - не останусь. - Фе, - поморщилась она, - поликлиника. А у нас тебе что не нравится? - Не люблю, когда дети умирают. - Ой, - она махнула рукой, - да у нас летальность то. Из пятисот детей уходят от силы десять. - Мне даже одного на пятьсот хватает с лихвой, - бурчу я себе под нос. Такие тесты периодически прилетали от разных врачей. Из нас растили докторов, будущих коллег, и я с большим удовольствием, переделав сестринские дела, слушала лекции о трансфузиологии, пока доктор готовил кровь на переливание, лекции о нейрохирургии, пока держала калачиком ребенка на люмбальной пункции, и еще много разного. Но знала, что не останусь. *** - Готовь на интубацию! - строго бросает через плечо Ольга Васильевна, работая с начинающей загружаться девочкой. Поворачивается ко мне - «знаешь что нужно?» - Знаю. Ольга Васильевна тоже осталась доктором в этом отделении, после работы медсестрой в студенчестве, как и многие здесь. Она знала всю сестринскую работу, и была очень требовательной к сестрам. А это была моя первая интубация, но уже наизусть выученные пункты, которые необходимо подготовить. Собранный набор из трубки, мешка Амбу, дутой маски и ларингоскопа лежит возле кровати с самого момента поступления пациента. Неважно, насколько ребенок нетяжелый, и неважно, что он после плановой операции будет лежать у нас всего сутки. Это неоспоримое правило - набор для интубации должен быть готов для каждого ребенка. Так, осталось набрать препараты, опустить головной конец кровати. И правильно подать доктору ларингоскоп с трубкой, конечно. Уже в первые смены, когда я только стажировалась, врачи и медсестры задавали одни и те же вопросы: набор для интубации, набор для реанимации, как собирать ИВЛ, как подавать клинок, где что лежит и алгоритм действий. Руки дрожат. - Не трясись, - голос Ольги Васильевны смягчается, - все под контролем, ты же не первый раз. - Первый - Тогда тем более не трясись. Доктором станешь, тоже так трястись будешь? - Я не пойду в ординатуру, - говорю я в очередной раз, каждый из которых ощущая себя предателем родины. - Почему? - она поднимается над уже подключенным к аппарату стабилизированным ребенком - Вот поэтому, - я киваю в сторону кровати, - да и руки у меня трясутся все время, сами видите. - Глупости, привыкнешь. - Не хочу, если честно, - я подвязываю дыхательный контур и начинаю прибирать прикроватный столик. - Жаль. Нет, правда, жаль. *** Я хотела работать хорошо. И старалась изо всех сил. Не знаю, насколько у меня это получалось, медсестрой от бога я точно не была. Вот Алинка - была, ее доктора обожали, как и я, как и все медсестры. Она была старше меня на пару лет, но стаж работы очень сильно превышал мой. Алинка работала педантично, быстро и без лишней болтовни. Всегда все чистенько, ровненько и на своих местах. Венозные катетеры она ставила не глядя, а к аккуратности ее перевязок я всегда стремилась приблизиться, но никак не получалось. Я была далеко не такой рукастой, но не оставляла попыток научиться. Даже спустя год работы, моя переклейка интубационной трубки выглядела коряво. - ЮрийСергеич, гляньте как трубу переклеила, пойдет? Молодой доктор, тоже работавший в студенчестве медбратом в нашем отделении осмотрел мое творение со всех сторон, лукаво улыбнулся мне и вынес вердикт - Криво! - Ну зачем вы так, я же старалась. Да и гляньте, держится хорошо, - для верности я пошевелила надежно приклеенной трубкой. - У меня бы лучше получилось - Кто бы спорил, - я хитро прищурилась, - в следующий раз вас позову на помощь. - Ну уж нет, мне никто не помогал, и ты сама учись, - хохотнул он и вышел с палаты. *** Так шли день за днем. Навыки оттачивались, где-то в глубине души я жалела, что все наработанные умения однажды сойдут на нет среди бумажной волокиты и прогулок по вызовам на сопли. Но работала по совести, чтобы в немногие свободные дни мне спокойно спалось. А учеба в университете неминуемо подходила к концу. - Aezeltrit, ты что увольняешься? С ума сошла? - Елена Витальевна поймала меня в раздевалке после дежурства. (Наверное, рассказ обо всех докторах этого отделения и моей любви к ним стоит сотен постов). - Новости быстро разносятся, - грустно улыбнулась я. - Значит правда? Когда? - В конце месяца. - Жаль. Мне грело душу это их «жаль». Я даже хотела пару раз бросить эту затею с поликлиникой, и пойти в анестезиологи. Но понимала, что нет, не смогу, не хочу, насмотрелась. Зато ухожу с легким сердцем. Значит, хорошо поработала. Значит, все это не зря было. Да и в конце концов, будет что вспомнить потом. Может даже пару историй написать о том, как это было.