Мой сын, Джастин, катился вниз по склону. Ему было 18. В прошлом году он почти не ходил в школу, и ему не исполнилось 12 лет. Он курил марихуану последние год или два, я не знаю, как долго на самом деле.
Вместо того, чтобы ходить в школу, он все время засыпал допоздна. Он почти ничего не делал с семьей больше. Он вставал, когда нас всех не было дома, а потом шел к друзьям, когда мы приходили домой. Он возвращался после того, как мы ложились спать, никогда раньше. Если бы он был рядом, он бы даже не заговорил с нами. Он смотрел телевизор или играл в свою Playstation. Он совсем не помогал.
Он раздражался по мелочам. Казалось, ему стало хуже.
Мой муж все больше разочаровывался, и на этой неделе они начали кричать друг на друга, и мой муж толкнул его в дверь коридора. Джастин ушел и не возвращался два дня. Я был в бешенстве от беспокойства за него.
Тут я понял, что мне нужна помощь. Теперь, когда его не было в школе, я действительно не знала, с чего начать.
Я говорил со своим врачом. Он сказал, что употребление марихуаны, вероятно, сделало его менее мотивированным. Он предложил поговорить с моим сыном. Я сказал Джастину: «Почему бы тебе не пойти и не поговорить со своим врачом, это будет личное». Он просто сказал: «Зачем мне туда ходить?»
Я сказал своему врачу, и он предложил связаться с местным советом. Я нашел их номер в справочнике местного сообщества и позвонил им.
Человек, ответивший на звонок, соединил меня с приемным работником молодежной службы. Я снова рассказал им всю историю.
У них были консультации для молодых людей, но молодой человек должен был позвонить им, чтобы показать, что они готовы прийти. Я сказал ей, что мой сын не позвонит. Она сказала, что они мало что могут сделать. Она предложила нам с мужем прийти на консультацию. Я сказал, что мы подумаем об этом.
Она предположила, что молодежная служба по борьбе с наркотиками и алкоголем может проводить более активную работу. Это означает, что они могут сами захотеть связаться с Джастином и пойти повидаться с ним. Я позвонил им и оставил сообщение. Я не получил ответа в течение трех дней, что меня раздражало. Кто-то перезвонил мне, и после пары сообщений туда-сюда мы поговорили.
Я снова рассказал им всю историю. Они сказали, что позвонят моему сыну и узнают, не захочет ли он встретиться с кем-нибудь из них. Я дал им номер мобильного телефона Джастина. Когда я увидел Джастина, я сказал ему, что связался со службой, и они собираются позвонить ему. Он сказал: «Зачем ты дал им мой гребаный номер мобильного телефона?!» И умчался прочь.
Через несколько дней я позвонил в службу, чтобы узнать, что случилось. Соцработница сказала, что она оставила три сообщения, но Джастин не ответил на звонки. Она напишет ему письмо, и это все, что она может сделать.
Письмо пришло через несколько дней из сервиса. Я оставил его на кровати моего сына. Однажды ночью, когда он был дома, я спросил его: «Ты получил это письмо?» Он сказал "да". Мне казалось, что я дразню его, но я сказал:
— отрезал я. Я чувствовал себя таким беспомощным, обеспокоенным и расстроенным. Я сказал: «Пришло время тебе что-то сделать». Он очень разозлился, сказал мне, что проблема не в нем, а во мне, и что если я просто оставлю его в покое, с ним все будет в порядке. Он пробил дыру в стене, когда выбежал из дома. Он не приходил домой целую вечность. У меня была такая эмоциональная боль из-за моего мальчика. Я снова позвонила соц.работнице. Она была очень мила, но сказала, что больше ничем не может заняться в это время. Я понял, что тоже начинаю впадать в депрессию, мне не хотелось ничего делать, я все время грустил и расстраивался.
Она дала мне номер другой консультационной службы, которая будет принимать семьи. Я отложил это, но это было единственное, что могло помочь мне почувствовать себя лучше.
Я позвонила и сказала администратору: «У меня сын с проблемами, и мне нужно с кем-то поговорить». Меня соединили с работником «Оценки». Они попросили меня рассказать им, что происходит, и я рассказал им историю. Они сказали, что меня поставят в лист ожидания, и консультант позвонит мне, когда у них будет свободное место. Они сказали, что было бы хорошо, если бы мой муж тоже пришел. Мне сказали, что может пройти три недели, прежде чем я получу известие от кого-нибудь.
Я поговорила с мужем об этом, и он сказал, что я должна пойти первой, и если это поможет, он попытается пойти. На первой сессии я рассказал консультанту о ситуации (снова) и немного предыстории нашей семьи. Я плакала все это время. Она говорила о том, что может происходить с Джастином. Это помогло мне войти в моего сына'
Я встречался с консультантом еще несколько раз. Волшебных ответов не было, но это помогало обсудить это, и я справлялся со всем этим лучше. Она дала мне подробную информацию о родительских группах для таких родителей, как я, и круглосуточный номер телефона, по которому я мог позвонить, если мне понадобится поддержка. Скрепя сердце, муж согласился пойти в группу. Я думаю, что он чувствовал себя плохо из-за того, что толкнул Джастина, и ему не хватало отношений с ним.
Группа была отличной. Мы справляемся с вещами намного лучше. Джастин не сильно изменился, но я вижу признаки того, что он больше хочет поговорить с нами снова. Я стараюсь вести с ним нормальные беседы, как если бы мы могли поговорить о телешоу, которое мы оба смотрим. Он даже проявил некоторый интерес, когда мой муж сказал, что когда-нибудь возьмет его с собой в футури. Я не знаю, что будет с моим сыном, но я рада, что выстояла и получила помощь, даже если мой сын еще не готов с кем-то поговорить.