Начало здесь.
Голос в трубке был надменным. Таким, что Галина Петровна почти пожалела о своем звонке.
— Здравствуйте, меня зовут Галина Петровна. Я мама Вари, одноклассницы вашего сына.
— Я вас слушаю, — голос Ольги, матери Кирилла вдруг стал тревожным.
— Даже не знаю, как начать… дело в том, что наши дети дружат…. Встречаются…
— Ой, Галина Петровна, вы знаете, я не готова сейчас с вами это обсуждать. Давайте вы перезвоните завтра.
И Галина Петровна услышала короткие, будто извиняющиеся гудки…
Всю ночь она не могла толком уснуть. То засыпала, то просыпалась, металась по кровати, как будто в лихорадке. Она прислушивалась, не плачет ли Варя. Дверь в ее комнату была плотно закрыта, но иногда Галине Петровне казалось, что она слышит всхлипывания, и тогда сердце ее сжималось, как от физической боли.
Утром, совершенно разбитая, выпив четыре чашки кофе, который ей был вообще-то противопоказан, Галина Петровна пошла на работу. Она работала бухгалтером в муниципальной поликлинике. Она перешла на эту работу в расчете на то, что вскоре возьмет ипотеку. Чуть более низкая зарплата с лихвой компенсировалась стабильностью, которой в частном секторе и не пахло. А главная причина заключалась в том, что Галина Петровна уже почувствовала усталость. Она называла это так: и времена другие, и мы другие. Было время, когда она была в курсе всех тенденций, и одним росчерком пера могла спасти фирму от банкротства. Что греха таить, она мастерски умела уходить от налогов. Она знала все ходы и выходы в законодательстве. Но теперь она от этого уже устала. И решила найти себе тихое местечко в государственной структуре. Были у нее, конечно, мысли о том, чтобы поиграть еще "на грани фола", побороться в частном бизнесе, заработать побольше... Но сердечко стало сбоить, да как-то так, что Галина Петровна всерьез испугалась. Тише едешь - дальше будешь, сказала она себе. Не могла она позволить себе умереть. Что тогда Варька делать будет? Чуть меньшей зарплаты, по ее расчетам, вполне должно было хватить на ежемесячный платеж и на жизнь.
По крайней мере, так она думала раньше...
И хотя на эту работу она устроилась недавно, ей уже стало ясно, что коллектив оставляет желать лучшего. Это было заметно по отношению к одной из сотрудниц - Косициной Екатерине Васильевне, пожилой уже даме, именно даме, с прямой, почти княжеской осанкой, рыжей, уложенной вокруг головы косой и светлым взглядом голубых глаз. Раньше она была заведующей филиалом, но после прохождения всех комиссий и лицензирования поликлиники ее сняли с должности, причем сняли неожиданно, грубо, с издевательскими формулировками. Галина Петровна была практически единственной, с кем Екатерина Васильевна общалась. Ей она и рассказала подробности своего увольнения.
И хотя Галина Петровна всегда предпочитала держаться в стороне от всех сплетен и не принимать ничью сторону, узнав подробности увольнения, она в душе не одобрила действия руководства. Галина Петровна знала, что у Екатерины недавно умер единственный сын. И человека, находящегося в такой ситуации, с точки зрения Галины Петровны, нужно было бы пощадить. Хочешь уволить - увольняй. Но унижать-то зачем? Екатерину Васильевну, впрочем, никто не уволил. Ее просто перевели на рядовую должность.
Впрочем, Галина Петровна сказала себе, что все это ее не касается. Она выполняет свой функционал, выполняет хорошо, и на работу она ходит работать, а не дружбы разводить. С этими мыслями она включила свой компьютер и впервые за все время поставила рядом чашечку кофе.
Бухгалтерия собиралась с духом медленно. Сначала все пили чай и кофе. Хвастались принесенными из дома булочками. Домашние пельмени и вареники становились объектом хвастовства в обеденный перерыв. Все это было несколько удивительно для Галины Петровны; она привыкла к другому ритму работы. Но, с другой стороны, думала она, хоть узнаю, что это такое, когда в 17.00 поднялся и ушел домой.
Сегодня был у женщин из бухгалтерии и еще один интересный повод поговорить. К порогу поликлиники кто-то подбросил котят в коробке, и сердобольная администратор Татьяна Антоновна занесла коробку в поликлинику. Так что вся бухгалтерия по очереди ходила под лестницу, ведущую на второй этаж - смотреть котят.
- Ой, они такие хорошенькие! У кого могла рука подняться их выкинуть? –говорили все.
Галина Петровна молчала и сосредоточенно смотрела в экран.
- Галина Петровна, а вы видели, какие они хорошенькие? Один особенно милый, полосатенький такой, он чуть ножку приволакивает. А серый мне не понравился, всех расталкивает.
Делать мне больше нечего, - подумала Галина Петровна. Но обсуждение было очень бурным. Она оказалась единственной, кто еще не нанес котятам визит.
Галина Петровна вздохнула и пошла смотреть котят.
Под лестницей была полутьма. Желтоватый полукруг света ложился на пол, оставляя в темноте почти все пространство. Котята пищали и возились в своей коробке. Около них, присев на корточки, сидела Екатерина. Галина Петровна замерла, размышляя, уйти или нет. У нее возникло какое-то странное чувство. Ей тяжело было общаться с человеком, перенесшим огромное горе. Она не могла общаться с Екатериной так, как будто у той все в порядке, все нормально. На нее как будто ложилась тень от горя этой женщины, так же, как давал тень желтоватый свет от лампы в коридоре. К тому же Екатерина была в коллективе аутсайдером, а коллектив всегда четко отслеживает, кто и как с этим аутсайдером общается...
Но Екатерина уже обернулась к ней. Ее лицо осветила слабая улыбка.
- Посмотрите, какой хорошенький, - она указала на маленького, громче всех пищащего котенка, который только что чуть не свалился в блюдце с молоком, - мне нужен такой наглый. Мне как раз в жизни наглости не достает.
- Хотите взять себе? - удивилась Галина Петровна и невольно добавила. - Он же вам всю квартиру загадит.
- Ничего, - улыбнулась Екатерина, - помою, если что. Чем мне еще заниматься?
Галина Петровна снова ощутила темную тень, словно закрывшую собой солнечный свет.
- Я сейчас с опекой общаюсь, - буднично сообщила Екатерина Васильевна, - но не очень успешно. Нет детей на усыновление, просто нет. Я школу родителей прошла, теперь жду. Но мне сказали, вряд ли дождусь. Так пусть хоть котенок будет.
В ее голосе не было каких-то сильных эмоций. Ее горе была пережито и принято. По крайней мере, говорить о нем она могла почти спокойно. И Галине Петровне как-то тоже стало легче. Она уже не испытывала желания немедленно вернуться в бухгалтерию. Они просто стояли и разговаривали. Почти спокойно. Екатерина словно угадала ее мысли.
- Болит душа, - сказала она, - и всегда будет болеть. Но говорят, животные душу лечат. Да и вообще, через тупой уход за кем-то душа оттаивает. Делаешь что-то, делаешь - и легче становится. По крайней мере, у меня так.
- Наверное, у всех женщин так, - подумав, сказала Галина Петровна.
Темнота перестала казаться угрожающей. Наоборот, в этом тихом темном пространстве было как-то уютно.
- А у меня дочь беременна, - каким-то странным тусклым голосом сказала Галина Петровна и тут же осеклась.
Как, наверное, ужасно слышать ее слова женщине, у которой погиб единственный сын... Но Екатерина Васильевна отреагировала спокойно и как будто даже с любопытством.
- Так она же вроде еще в школе?
- Поступила вот только на первый курс. Не знаю, что и делать.
- Поговорите с нашей гинекологом, - сказала Екатерина Васильевна, - она очень грамотная.
- Да, конечно, - сказала Галина Петровна и сама поняла, как странно, тускло и безжизненно звучит ее голос. - Конечно, поговорю... Надо выбрать способ... Чтобы без осложнений...
- Вы уже все решили с дочкой, да? - спросила Екатерина.
- Нет еще! Ничего не решили... Но родить - это же всю жизнь себе испортить. Ничего исправить не получится потом...
- Все можно исправить, - сказала Екатерина Васильевна. - Все, кроме смерти.
Она повернулась и зашагала вверх по лестнице.
Уже на втором этаже она вдруг обернулась.
- Если будете забирать котенка, моего не берите, хорошо?
Галина Петровна осталась стоять, одна, с глухо бьющимся сердцем. В темноте, едва освещенной тусклым желтым светом. Но ей вдруг стало легче...
Как она поняла, что я собираюсь взять котенка? – только и подумала Галина Петровна.
В обеденный перерыв она заглянула к гинекологу.
- Здравствуйте, я Галина Петровна Соломатина, из бухгалтерии.
- Заходите-заходите, что у вас?
Гинеколог оказалась слегка полноватой ухоженной женщиной с мягкими идеально ухоженными руками. Разговаривая с Галиной Петровной, она достала из стола крем и принялась намазывать свои и без того холеные руки.
- Я хотела посоветоваться... насчет своей дочери...
- Слушаю.
И Галина Петровна рассказала ей все. Закончила она глупым, как у девчонки, вопросом:
- Скажите, аборт - это вредно?
Гинеколог улыбнулась.
- Конечно, вредно. А что вы хотели?
- То есть, она потом не сможет родить?
Врач взглянула в разом постаревшее лицо Галины Петровны и внезапно смягчилась.
- Понимаете, Галина Петровна… Никто и никогда не сможет дать вам никаких гарантий. Если срок позволяет, то можно сделать медикаментозный, но тут тоже нет гарантий, что не придется выскабливать. Если хирургический, тот тут мы тоже между двух огней. Грамотно проведенный хирургический аборт не сильно хуже медикаментозного. Но трудно сделать аборт так, чтобы практически не задеть базальный слой эндометрия... А он, конечно, будет задет. Аборт есть аборт, что говорить.
- Но он потом восстановится? Этот базальный слой? - спросила Галина Петровна.
Врач вздохнула.
- Восстановится, но как прежде уже не будет. И потом, когда она забеременеет снова, плодное яйцо может прикрепиться к нетронутому участку, и тогда будет питаться нормально. А может прикрепиться, грубо говоря, к шраму. И какое тогда питание? В общем, тут, как говорится, все в руках Божьих.
- Понимаю, - Галина Петровна тяжело поднялась со стула.
Она вдруг ощутила себя такой старой, будто целые века лежали у нее на плечах.
Как будто не годы, а века она и только она несла ответственность за все.
Врач убрала в стол крем и что-то чирканула на стикере.
- Вот телефон оперирующего гинеколога. Он принимает в клинике "Неомед". Вот у него руки золотые, он бережно делает. Но, конечно, узи сначала сделайте, без него не о чем говорить.
- Спасибо.
Галина Петровна взяла протянутую бумажку и вышла из кабинета.
Ноги сами повели ее в закуток под лестницей. Котята уже вылакали все молоко, теперь они играли и дурачились. Галина Петровна пригляделась к ним и взяла самого маленького.
Опять расходы, - подумала она. Но эта мысль уже не страшила ее.
Где-то в самой глубине ее сердца поселилась уверенность в том, что она приблизилась к какому-то важному пониманию жизни, быть может, недоступному другим, но такому ясному для нее самой…
Вернувшись домой, Галина Петровна поняла, что Вари дома нет. В квартире было тихо, так тихо, как бывает иногда в лесу, в жаркий солнечный день, когда вся природа словно изнемогает от бессилия, когда от болот поднимается зыбкий горячий воздух, а все живое прячется и замирает.
Галина Петровна прислушалась к этой тишине и вдруг подумала: если родится ребенок, то тишины больше не будет. Никогда в ее жизни ей не удастся больше послушать тишину... Лет десять квартира будет оглашаться детскими воплями, потом еще десять лет жизнерадостным юношеским смехом, а потом, через двадцать лет, не станет и ее самой...
Пока Варя была маленькой - о, как она мечтала о тишине.
Но вечная тишина подобна смерти. Как там сказала Екатерина Васильевна? Все можно исправить. Кроме смерти.
Галина Петровна взяла блюдце и налила в него молоко. Поставила размораживаться фарш. Поставила в туалет купленный лоток и посадила в него котенка.
- Привыкай…
Когда котенок вылакал все молоко, она снова посадила его в лоток и очень обрадовалась, потому что котенок сразу же сделал свои дела…
- А с тобой не так уж и сложно. Главное, продолжай в том же духе.
Тик-так, тик-так. Закатное солнце уже заглянуло в комнату. Мать Кирилла, вероятно, уже вернулась с работы или, по крайней мере, завершила свои основные дела. Галина Петровна подошла к телефону и набрала номер матери Кирилла. После пары гудков раздался высокомерный недовольный голос. Ее собеседница словно говорила: опять вы? Да что вам нужно-то?
Однако в этот раз, с тяжелым вздохом, Ольга согласилась на встречу.
- Только давайте недолго. Очень много работы. Вы в каком доме живете? А, напротив? Ладно, давайте в восемь, в центре двора, - и она положила трубку.
Галина Петровна некоторое время стояла с телефоном в руке. Чувство нереальности происходящего не покидало ее. Она и сама не знала, где хотела встретиться. Но во дворе? Впрочем, это было неважно.
Ровно без пяти восемь Галина Петровна спустилась во двор. Она присела на лавочку, положила сумочку на колени. Ольга задерживалась. Наконец, и она появилась. Родители Кирилла пришли вдвоем, Ольга крепко держалась за руку мужа, и Галина Петровна вдруг ощутила стыд за свое одиночество.
Ольга выглядела очень молодо и ухоженно. Было видно, что в свою внешность она вкладывает немалые средства. У нее было тонкое загорелое лицо с большими карими глазами и аккуратным, чуть вздернутым носиком. В молодости она, очевидно, была красавицей, и сейчас прилагала все усилия для сохранения своей красоты. Овал лица был четким, с годами он не поплыл, не исказился. Галина Петровна невольно сравнила себя с ней и снова ощутила неловкость. Отец Кирилла взглянул на Галину Петровну своими проницательными темными глазами, поздоровался и больше ничего не сказал, словно предоставив вести переговоры своей жене.
- Что вы хотели? - с какой-то брезгливостью спросила Ольга.
- Дело касается моей дочери и вашего сына, - спокойно сказала Галина Петровна. - Моя Варя беременна.
- От Кирилла? - спросила Ольга.
Ее четкие, тонко очерченные брови насмешливо приподнялись.
- Конечно! - не сразу поняла Галина Петровна. - От кого же еще? Они же дружили...
Ольга пожала плечами.
- Я просто уточнила, - сказала она, - мало ли что?
Галина Петровна не знала, что в этот момент удержало ее от того, чтобы встать и уйти. Но она осталась. Она осталась и продолжала слушать, что говорила Ольга.
- Если это в самом деле так, хотя в этом нужно бы еще убедиться, то мы, конечно, поможем вам финансово решить эту проблему. Но прежде мне нужно поговорить с моим сыном.
- Финансово решить проблему?
- Да, конечно.
- Вы имеете ввиду аборт?
Ольга слегка повела плечами.
- Конечно, а что же еще?
- Но мы еще ничего не решили. Варя не знает, что будет делать... И вы что, думаете, я бы стала обращаться к вам затем, чтобы вы оплатили аборт?
Галина Петровна смотрела на нее и не понимала, не понимала, что чувствует эта так непохожая на нее, совершенно чуждая ей женщина.
Лицо Ольги исказилось от злости.
- Если ваша дочь не знает, что делать, то ваша задача объяснить ей все и сделать так, чтобы она приняла верное решение! Если уж вы не научили ее предохраняться!
Галина Петровна резко встала. Голова у нее закружилась.
- Вы своего мальчика тоже ничему не научили! - бросила она и направилась к дому.
Что ж, она сделала все, что могла. Она хотела узнать, "что за люди" родители этого Кирилла - что ж, она это узнала... Ничего человеческого в них не было вообще. Ей казалось, что гадкая тонкая змея с холодными безжизненными глазами облила ее своим ядом.
И теперь этот яд проникал в ее душу, разъедал то доброе, что вселили в нее слова Екатерины Васильевны. Этот яд по капле уничтожал ту веру и ту надежду, которые поселились в ее душе, когда она вдруг, наперекор всему миру, почувствовала, как нужно правильно поступить.
Единственно верное решение, - эти слова словно отпечатались в ее мозгу. И она никак не могла избавиться от них.
Котенок подошел к ней и потерся о ее ногу. Она машинально погладила его.
Уехать, - думала она.
Уехать, спрятаться. Здесь нам жизни не будет.
Они всю жизнь прожили в этом районе, в этом дворе. И хотя они жили в мегаполисе, их район был каким-то старым патриархальным уголком, где еще сохранились построенные в 70-х годах двухэтажные дома, просторные дворы с покосившимися качелями, высокие тополя с запыленными уже в июне тяжелыми темно-зелеными листьями.
Она не может бросить работу, но они вполне могут переехать в другой район. Начать новую жизнь. И Варе так будет легче… Кстати, где она?
И тут же раздался скрежет поворачиваемого в замке ключа.
Галина Петровна взяла котенка и вышла в коридор.
- Смотри, кто у меня есть.
Она думала, что Варя удивится.
Но она сама была ошеломлена до глубины души…
Окончание здесь.